Александр Арсаньев - Иерусалимский ковчег Страница 32

— Но вам-то он зачем?! — возмутился хозяин.

— Я же говорил, что это деликатное дело, — ответил я. — Мне просто необходимо встретиться с этим человеком.

— Ну ладно, — сдался Аристарх Пахомович. Он взмахнул рукой, словно большим крылом, и зашагал по комнате взад-вперед. — Его фамилия — Гушков, — выдавил из себя хозяин. — Но я абсолютно не хочу о нем разговаривать!

— Он вам чем-либо навредил? — поинтересовался я.

— Мне лично — нет! — ответил Аристарх Пахомович. — Если не считать того, что я теперь на глаза к Прокофьеву показаться не смогу. — Впрочем, мне скорее пристало винить свой длинный язык, чем этого вора.

Фамилия показалась мне знакомой, однако я не был ни в чем уверен. В царствование Александра Благословенного стало принято не включать свои имена даже в тайные списки лож. Иногда масоны записывались и под вымышленными именами.

— А как его зовут, вам ваш камер-юнкер не говорил? — осведомился я, выпрямив ноги, которые затекли.

— Скворцов? — переспросил Аристарх Пахомович, то и дело поправляя пенсне, которое съезжало у него с носа. — Он — вовсе не мой камер-юнкер. Просто Скворцов какое-то время ухаживал за моей кузиной. И однажды разговорился, — Аристарх Пахомович пожал плечами. — Да я и сам знаю его имя, он же нередко на раутах у Прокофьева околачивался.

— Ну и как же его зовут? — настаивал я.

— Созоном Сократовичем, — ответил хозяин, скривившись.

— Так, значит, Созоном, — повторил я за ним. — Все сходится!

— Что сходится? — переспросил Аристарх Пахомович.

— Пожалуй, это именно тот человек, которого я ищу, — сказал я в ответ. — А вы, случайно, не знаете, как именно этот Гушков хотел с собой покончить?

— Да слухи ходили, что повеситься пробовал, — ответил хозяин. — Ревизия намечалась правительственная, вот у него нервишки-то и не выдержали. Только вот выкрутился он как-то, покрыл всю свою недостачу!

— Ага, — задумался я. — А у Прокофьева вы не видели этого Гушкова в обществе графини Полянской?

Аристарх Пахомович бросил на меня недоуменный взгляд сквозь стекла пенсне, но смолчал, оставив все свои сомнения при себе.

— Я именно ее и имел в виду, — ответил он, покраснев.

Напоследок я спросил у Аристарха Пахомовича адрес Гушкова, но, к моему глубокому сожалению, этого он не знал.

Тогда я поблагодарил его за очень ценную информацию, и двери его дома закрылись за мною.

Вернувшись домой, я застал Миру в гостиной за астрологическими таблицами. Волосы ее были распущены, тонкий стан охвачен сари, белым как снег, на руках позвякивали браслеты, а в глазах застыла безмерная и глубокая грусть.

— Яков Андреевич? — оторвалась индианка от таблиц. — Все ли в порядке? — спросила она. Но тон ее голоса говорил сам за себя. Мира была уверена, что снова что-то случилось.

— Все идет своим чередом, — ответил я.

— Вы еще не отказались от своей идеи? — осведомилась она.

— Какой идеи? — иногда от ее проницательности мне становилось не по себе. Перед глазами у меня снова промелькнула сирена в бархатной тальме. Любопытно, как она прореагировала на розы и мои любовные вирши?

— Которая вас погубит, — горько усмехнулась индианка.

— Ты же знаешь, Мира, что я исполняю свой долг. Он обязывает меня последовать в любую клетку, если это поможет распутать дело, — ответил я.

— Что-то Кутузов давно не появлялся, — сказала Мира.

— Соскучилась? — улыбнулся я, убирая волосы со лба.

— Просто я предчувствую, что это не к добру, — задумчиво ответила индианка. — Вы узнали имя убийцы Строганова?

— Да, — я кивнул. — Но пока я не знаю, как мне его найти.

Конечно, я снова мог обратиться к Медведеву и воспользоваться услугами адресного стола, но я предпочел все же свидание с Полянской, потому как считал, что найти утерянные письма важнее, чем поквитаться с предателем. Осуществление мести я решил оставить на сладкое. К тому же Кутузова в любом случае не было в городе, да и возможность войти в доверие к графине Лидии выпадала не каждый день.

— А где же Кинрю? — я вновь вспомнил о своем золотом драконе, потому как остро почувствовал, что мне не хватает доверительных разговоров с ним. Я считал, что Мира необъективна, потому что неравнодушна ко мне. Мне казалось, что к ее мрачноватым предсказаниям примешивается ревность. Я ничего не говорил ей о графине Полянской, но, возможно, она что-то увидела в своих таблицах или на картах. Однако я считал, что в настоящее время мне ее предостережения только мешают.

— Он все еще занят с похоронами, — сказала Мира, и глаза ее вновь наполнились слезами. Я смотрел в них и видел зовущий взгляд коварной русалки, графини Мальтийского ордена.

— Жаль, — сказал я разочарованно.

— Вы собираетесь уехать? — заволновалась Мира.

— С чего это ты взяла?

— Та тюрьма, в моем сне, — задумчиво проговорила индианка. — Она находится далеко отсюда.

— Пожалуйста, — попросил я ее. — Выкинь это из головы!

Тогда индианка подошла ко мне почти что вплотную и подняла обнаженную правую руку ладонью вверх, своим большим пальцем она прикоснулась к указательному и ничего не сказала. Я понял значение этого знака, ведь Мира хотела мне сказать, что она абсолютно уверена в том, что меня подстерегает опасность. Но с этим я ничего поделать не мог, я должен был встретиться с Полянской и каким-нибудь образом оказаться в Елагино.

Я оставил Миру в гостиной и отправился переодеваться.

Камердинер принес мне новый сливовый фрак с драгоценными пуговицами, муслиновый жилет, нанковые светлые брюки и рубашку с крахмальным высоким воротником, настолько тугим, что я заподозрил слугу в желании избавиться от меня.

Я осмотрел себя в зеркале, выправка у меня осталась прежней, военной. Анатоля Елагина я в жизни своей не видел и сожалел, что мне не с кем было себя сравнить.

Пожалуй, это было единственное зеркало в доме, которое осталось незанавешенным. Я уже мечтал о том, чтобы девушку скорее похоронили. И это не было бесчувственностью, просто меня угнетало ужасное состояние Миры, которая привязалась к ней, будто к своей сестре. Тем более что у Катюши не было родственников, и она была вольнонаемной служанкой. К тому же я ощущал свою вину за то, что с нею произошло. А ее смерть все еще была не отомщена.

Я уже выходил, как на пороге меня перехватила Мира.

— Яков Андреевич, — произнесла индианка дрожащим голосом. — Помните об Анджане! Ее не уберег мой пантакль, — сказала она.

Маленькая кофейня располагалась невдалеке от Гостиного двора. Я вошел, и звякнул колокольчик над дверью. В помещении было совсем темно, из-за того, что черные тучи на улице продолжали сгущаться. Хозяин кофейни вынес к посетителям канделябр с тремя свечами. Почему-то мне подумалось о страстных свечах, что мерцали в соборе на страстную неделю. Я подумал, что это из-за Мириных слов, которые все же напугали меня, вопреки моей воли.

Карета с возницей остались на мостовой. Я бросил взгляд в зашторенное окно, чуть отодвинув рукою тяжелую занавесь. Мой кучер словно бы и не обращал никакого внимания на холод, а грыз себе каленые орешки.

Я велел принести себе горячий кофе и огляделся по сторонам. Графини Полянской в кофейне, конечно же, не было.

Мне стало немного тоскливо, то ли от того, что я все-таки надеялся на встречу с прекрасной женщиной, то ли от того, что рассчитывал завершить свое расследование к 30 ноября, одному из орденских праздников.

Кофе горчил на вкус и обжигал язык. Я выпил целых две чашки, расплатился с хозяином и собрался уже к выходу, как в дверях появилась графиня Лидия все в той же бархатной черной тальме с пелериной, подбитой мехом. В полумраке кофейни, в дрожащем свече свечей, отбрасывающим на стены причудливые темные тени, она показалась мне обворожительным белокурым призраком с русалочьими глазами. Какой же омут готовила мне мальтийская принцесса? Об этом я намеревался узнать в самом ближайшем будущем.

Графиня сделала шаг, и из-под тальмы показался край темно-красной масаки. Она медленно приближалась ко мне, и я не мог отвести от нее своего зачарованного взора. В уме у меня мелькнула безумная идея переманить ее на свою сторону, но я постарался избавиться от этой мысли, чтобы она не мешала мне в осуществлении намеченного.

Я встал из-за стола и выступил ей на встречу.

— Лидия Львовна, — приветствовал я ее. — От всего сердца рад вас видеть.

И это были не пустые слова, сердце мое и впрямь забилось радостно и взволнованно.

— Взаимно, — отвечала Лидия Львовна. — Я получила ваши цветы, — улыбнулась она пленительною улыбкою. — А стихи ваши просто восхитительны, — добавила она. — Но я не могу принять вашей любви, Яков Андреевич, я же предупреждала вас.

— А я и не требую взаимности, — ответил я в тон ей. — Сейчас так холодно, — я взял в свою ладонь ее маленькие пальчики в замшевой перчатке и подвел к уютному столику. — Вы продрогли. Я велю принести вам кофе.