Валерия Вербинина - Сапфировая королева Страница 34

– Я вас слушаю, – проговорил тяжелый голос от дверей.

Амалия-Дашенька в смятении оглянулась на настоящую Амалию, которая только что вошла, но та держалась так, словно ничего особенного не произошло.

– Что мне делать, Амалия Константиновна? – пролепетала фальшивая Амалия.

– Что хочешь, Дашенька, – ответила Амалия настоящая. – Да, кажется, вечером опять какой-то званый ужин, так что иди, выбери для него драгоценности.

Горничная, исполняющая роль госпожи, скрылась за дверью, и Вася Херувим остался наедине с баронессой Корф.

– По-моему, вы хотели мне что-то передать от вашего хозяина? – спросила Амалия светским тоном.

– Так точно, – подтвердил Вася. – Виссарион Сергеевич готов дать вам время, чтобы вы уехали из города, но небольшое. Потому как Валевский удрал в Польшу, и искать его у нас теперь смысла нет.

Амалия покачала головой.

– Валевский в городе, я видела его на вокзале в день приезда. Совершенно точно, там был он. Я не могла обознаться.

– Но украшений Валевский не брал, – добавил Вася, насупясь. – Зачем вы напраслину на него возводите, сударыня? Нехорошо.

– Он вам сам сказал, что не брал их? – поинтересовалась Амалия. – И вы ему поверили? Нет, его работа, можете даже не сомневаться.

– Ну да, мы и не сомневаемся, – обидчиво ответил Вася. – В том, например, что пан Валевский был для вас только предлогом. А истинная ваша цель нам даже очень хорошо известна.

– В самом деле?

– Да. Вы всех нас хотите извести. Для того сюда и приехали.

– Боюсь вас разочаровать, господин Хмырько, – усмехнулась Амалия, голосом подчеркивая нелепую фамилию собеседника, – но вы не те персоны, ради которых я бы шевельнула и пальцем. А извести вас много ума не надо – достаточно отдать приказ об аресте нескольких человек, и дело с концом.

Вася смотрел на баронессу широко распахнутыми глазами. Ему хотелось думать, что он ее ни капли не боится, но под ложечкой у молодого человека противно ныло.

– Зря я вас тогда из пролетки вытащил, – объявил Херувим с горечью. – Злая вы.

– Но ведь сначала вы и подстроили крушение той самой пролетки, – парировала Амалия, и глаза ее сверкнули золотом. – Так что поступку вашему, как и вашему хозяину, впрочем, – грош цена.

– Мы еще посмотрим, кому цена грош, а кому целковый, – буркнул Вася. – Грозить вы нам можете сколько угодно, только вот ничего у вас не выйдет. Ни губернатор, ни вице-губернатор, ни господин де Ланжере больше не осмелятся против нас идти, мы теперь крепко их держим. Так что лучше уезжайте-ка вы по-хорошему, а то ведь можно и по-плохому с нами распрощаться.

– Вы мне угрожаете, господинчик в ворованной одежке?

Чем дальше, тем неприятнее Амалия становилась.

– Почему в ворованной? – возмутился Вася.

– Потому как сшито не по мерке – рукава коротки и одно с другим не сочетается, – отрезала собеседница. – Хотя чего еще можно ждать от вора, в самом деле!

В ее тоне было такое безграничное презрение, что Вася не на шутку рассердился.

– Я вор? Ну хорошо, пусть так! А вы-то, вы-то чем лучше нас? Карами грозите, запугиваете, Груздя в тюрьму посадили, а он старый человек, у него сердце… того… Виссариона тоже пытались запугать, ворон дохлых ему слали, Коршуна убили… Коршун-то чем вам помешал?

– Каких ворон, какого коршуна? – сердито спросила Амалия.

– А то вы не знаете! Зарезали человека и глазом не моргнули. Совести у вас нет, вот что! Я же даже хотел… хотел Дашеньке предложение сделать, так она мне понравилась. Такая девушка хорошая, душевная… а оказывается, это все был обман! – У Васи на глазах выступили слезы обиды. – Я бы ради нее даже с воровством покончил, стал бы дворником в самом деле, или пожарным, или кем-нибудь еще… А вы лгунья! Вертихвостка! И репортера вы завлекали, который в «Вестнике» пишет, и лакея… И того, который Рубинштейн… Дядя говорит, у него в столице особняк целый, и князья к нему в гости ходят. Даже его не упустили!

«Ах, вот оно что, – подумала Амалия. – Ты подслушал наш разговор в саду, все понял и сообщил куда надо…» И баронессу разобрала досада, как всякого человека, чье дело может провалиться из-за одной-единственной упущенной мелочи.

– Но теперь-то мы все о вас знаем, – прибавил Вася, успокаиваясь. – Так что лучше вам убраться подобру-поздорову, а то мало ли что может случиться.

– И что же со мной может случиться?

– Ну, к примеру, кирпич на голову упадет, – объяснил Вася небрежно. – Или съедите что-то не то… в наше время легко отравиться чем-нибудь несвежим. Или со спутницей вашей, которая вас изображает, что-нибудь произойдет… нехорошее.

– Дальше можешь не продолжать, – усмехнулась Амалия. – Я и так поняла, что Валевский поделился с твоим хозяином, и теперь вы его выгораживаете изо всех сил. Только зря вы думаете, что можете меня запугать. – Баронесса подалась вперед, глаза ее засверкали. – Передай своему хозяину, что если хоть одно украшение из парюры окажется за границей, и он, и ты, и месье Груздь, и ваш друг сутенер со своей тучной подругой – все вы пойдете под суд как соучастники кражи. И мой вам совет – немедленно отдайте мне драгоценности, выдайте Валевского, и тогда, так уж и быть, я оставлю вас в покое и уеду отсюда. А если вы вздумаете водить меня за нос, смотрите, как бы вам самим не съесть чего-нибудь несвежего. Да и кирпичи, по правде говоря, могут падать на разные головы.

И хотя в то мгновение на голову Васи не падал никакой кирпич, Херувим отчего-то сглотнул, побледнел и попятился.

Кроме того, в голове у него мелькнула мысль, что Дашенька, то есть баронесса Корф, становится в два раза краше, когда злится. И соображение сие повергло его в совершенную панику. Он-то был уверен, что разочаровался в женщинах, а на самом деле оказывалось, что и в одной-то не может разочароваться окончательно.

– Я же вам говорю, – пролепетал Вася, – Валевский сбежал… И украшений он не брал… Что вы за человек, в самом деле!

– Мои условия остаются прежними, – отрезала Амалия. – Валевский и парюра, только тогда я оставлю вас в покое. И не надо говорить мне о том, что он давно в Польше, потому что я знаю: нынешней ночью дом полицмейстера был ограблен, а несгораемый шкаф, куда якобы никто не мог залезть без спросу, открыт. Наверняка его рук дело! И рано или поздно я все равно найду, где вы его прячете, так что отдайте мне его сразу, и покончим с этим!

Уже не слушая, что пытается еще сказать растерянный посланник, баронесса королевским жестом указала Васе на дверь.

Глава 19

Макар Иванович Груздь вздохнул, потер мочку правого уха, с отвращением поглядел за окно и перевел взгляд на страницу учетной книги, которую просматривал, проверяя, не обманывают ли его подчиненные.

Через минуту он перевернул страницу, вновь потер мочку уха, прикусил сустав указательного пальца и задумался, глядя за окно.

Беспокоило его не то, что в ссудной кассе на Райской улице, аккурат напротив острога, приемщик явно занижал количество принятого под залог барахла – занижал упорно, неумно, и даже по его лукавому изворотливому почерку было видно, что он ворует. В сущности, Груздю было достаточно кликнуть своего человека и приказать ему разобраться с приемщиком. Но сейчас ростовщику было совсем не до этого.

Груздь был немолод и за свою жизнь совершил немало поступков, которые никак нельзя назвать похвальными. Однако он всегда ухитрялся уходить от наказания, потому что чуял границу дозволенного. И ему было отлично известно: пословица «что посеешь, то и пожнешь» придумана кем-то от безысходности и отчаяния.

Ибо в реальности можно убить лучшего друга и наслаждаться жизнью, и никакая совесть не будет тревожить убийцу по ночам. Можно украсть, можно обмануть – и никогда не понести наказания. Можно быть последней сволочью и при этом уважаемым человеком, а в душе смеяться над окружающими. И наоборот, можно быть честным, умным, бескорыстным – и пропасть ни за грош.

Теперь Груздь беспокоился, так как то, что затевал его старый друг Виссарион Хилькевич, в понимании ростовщика как раз выходило за границы дозволенного. Противостояние, которое задумал король дна, могло дорого ему обойтись, и еще дороже оно могло обойтись Груздю, которому не так давно впервые в жизни довелось побывать за решеткой.

В тюрьме ростовщику крайне не понравилось, и Груздь не имел никакой охоты туда возвращаться. Но он с тоской предвидел, что когда баронесса Корф рассердится – а то, что затевал Хилькевич, явно не придется ей по вкусу, и столичная дама совершенно точно рассердится, – она может пойти на крайне жесткие меры. И поскольку Груздь успел кое-что разузнать о баронессе и ее друзьях, ростовщик не сомневался, что сила окажется вовсе не на стороне Хилькевича.