К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля Страница 34

– Возможно, вы будете столь любезны и сообщите мне, какого рода сведения содержатся в этой книге.

Казначей погрузился в задумчивость.

– С-сразу трудно п-припомнить, сэр, – пробормотал он. – Если мне не изменяет память, там п-перечислены расходы на лазарет. Мы вносим расходы на различные с-службы, лазарет и ризницу, в отдельные книги. А п-потом сводим воедино и с-составляем единый п-перечень расходов монастыря…

– Мне сообщили, что эмиссар Синглтон интересовался несколькими расчетными книгами. Вероятно, сохранились записи, позволяющие уточнить, какие именно книги он просматривал.

– Да, т-такие записи есть, – нахмурившись, кивнул казначей. – Однако эмиссар неоднократно б-брал с полки книги, не потрудившись сказать об этом мне или моим п-помощникам.

– Так значит, вы не знаете точно, какие именно книги он просматривал?

Казначей вновь всплеснул пухлыми руками.

– Откуда мне это з-знать, если он не с-считал нужным ставить меня в известность? Мне очень жаль, но…

Я понимающе кивнул.

– Надеюсь, теперь в вашей конторе все в порядке?

– Хвала Всевышнему, да.

– Рад слышать это, – произнес я, поднимаясь. – Будьте так добры, распорядитесь доставить все расчетные книги за последний год в мою комнату. И те, где перечислены расходы по отдельным статьям, тоже…

– Как, сэр, вы хотите просмотреть все книги за год?

Вид у казначея был столь изумленный, словно я приказал ему скинуть сутану и нагишом прогуляться по монастырскому двору.

– Но это весьма затруднит нашу работу. Без этих книг мы не сможем вести расчеты и…

– Они нужны мне всего лишь на одну ночь. Самое большее, на две.

Брат казначей явно не хотел уступать, но тут вмешался аббат Фабиан.

– Мы должны беспрекословно выполнять все требования посланника короля, брат Эдвиг. Сэр, книги будут незамедлительно доставлены в вашу комнату.

– Очень вам признателен. Кстати, господин аббат, прошлой ночью я навестил того несчастного послушника. Молодого Уэлплея.

– Да, я слыхал об этом, – со скорбным видом кивнул аббат. – Мы с братом Эдвигом навестим больного позднее.

– Я очень з-занят, – пробурчал казначей. – Необходимо подсчитать, сколько мы п-потратили на благотворительность за последние месяцы…

– Тем не менее, брат Эдвиг, вы являетесь моим ближайшим помощником после приора Мортимуса и потому обязаны сопроводить меня к постели страждущего, – непререкаемым тоном заявил аббат. – К тому же брат Гай подал жалобу на приора, и мы…

– Брат Гай предъявил приору весьма серьезные претензии, – вмешался я. – Он утверждает, что вследствие излишне сурового обращения жизнь юного послушника подвергается опасности.

– Уверяю вас, сэр, я самым тщательным образом проверю все обстоятельства данного дела, – заявил аббат, вскинув руку.

– Позволено ли мне будет узнать, господин аббат, какой именно проступок совершил этот юноша? За что его подвергли столь жестокому наказанию?

Аббат в некотором замешательстве пожал плечами.

– Если говорить откровенно, господин Шардлейк…

– Да, прошу вас, будьте предельно откровенны.

– Этому юноше не по душе новые порядки. Главным образом, церковная служба по-английски. Он привык к латинской мессе, к латинским песнопениям. И утверждает, что при переходе на английский язык служба утратит часть своего благолепия.

– Странно, что в таком юном возрасте он столь тверд в своих привычках.

– Саймон очень музыкален и помогает брату Габриелю в работе с хором. Одаренный юноша, бесспорно, но чересчур самонадеянный. Ему не хватает кротости и смирения, приличествующих его положению. Представьте только, он позволяет себе громко высказываться в доме собраний, хотя послушнику это не пристало…

– Вот как? И о чем же он высказывался? Я надеюсь, в отличие от брата Джерома, он не призывал пренебречь распоряжениями короля?

– Ни один из моих монахов, сэр, повторяю, ни один не станет призывать к бунту и неповиновению, – твердо произнес аббат. – Что касается брата Джерома, он не принадлежит к нашему братству. К тому же он лишился рассудка.

– Я помню это. Так значит, Саймона Уэлплея в наказание за излишнюю строптивость отправили работать в конюшни и заставили питаться хлебом и водой. Что ж, вас нельзя упрекнуть в излишней снисходительности в отношении этого юноши.

– Саймон множество раз совершал серьезные проступки, – залившись краской, пробурчал аббат. – Возможно, брат приор проявил излишнюю суровость, но…

– Вы сказали, Саймон помогает брату Габриелю работать с хором, – перебил я. – Насколько я помню, с братом Габриелем недавно вышла довольно неприглядная история?

Аббат принялся нервно теребить рукав своего одеяния.

– На исповеди Саймон Уэлплей признался… что испытывает нечестивое вожделение, – выдавил он из себя. – По отношению к брату Габриелю. Да, сэр, он согрешил, но лишь в мыслях. Брат Габриель ничего не знал об искушении, которому дьявол подвергает бедного послушника. Два года назад у него действительно были неприятности… но с тех пор он чист. Приор Мортимус никогда не допустит, чтобы в нашем монастыре повторилось нечто подобное. Он строго блюдет нравы братии, очень строго.

– Ни один из братьев не занимается исключительно наставлением послушников, так ведь? В монастыре слишком мало монахов.

– Со времен Великой Чумы численность монахов во всех монастырях значительно уменьшилась, – печально сказал аббат. – Но теперь, когда под мудрым руководством короля религиозная жизнь страны становится все более полной и насыщенной, можно рассчитывать и на возрождение святых обителей. Я надеюсь, что все больше молодых людей будут испытывать тяготение к служению Господу…

Я очень сомневался, что аббат верит своим словам. Признаки того, что устремления короля далеки от возрождения монастырей, были слишком очевидны, и не заметить их мог лишь слепец или безумец. Однако голос аббата звучал слишком бодро, слишком уверенно, и глаза его возбужденно блестели; возможно, он искренне надеялся, что монастырям удастся не только выжить, но и обрести былое могущество. Я бросил взгляд на казначея; тот взял со стола какую-то бумагу и сосредоточенно изучал ее, всем своим видом показывая, что ему не до разговоров.

– Кто знает, что готовит нам будущее? – глубокомысленно изрек я и двинулся к дверям. – Приношу вам свою глубокую благодарность, господа. Не смею более отвлекать вас от дел. К тому же мне необходимо осмотреть церковь и поговорить с братом Габриелем.

Аббат проводил меня настороженным взглядом, а казначей так и не поднял голову от бумаг.

Вновь выйдя на воздух, я ощутил настоятельную потребность посетить уборную. Прошлым вечером брат Габриель показал мне, где она находится; для того чтобы скорее попасть туда, следовало пройти через лазарет и пересечь хозяйственный двор.

Я торопливо прошагал через вестибюль лазарета и оказался в хозяйственном дворе. Поток сточных вод, вытекающий из примыкающего к лазарету банного корпуса и уборной, жизнерадостно булькал, не замерзая на морозе. Я отдал дань изобретательности строителей монастыря, проявивших такую заботу о обитателях. Даже в Лондоне немногие дома были снабжены подобными удобствами, и я подчас с тревогой думал о том, что же будет, когда глубокая выгребная яма в моем саду в конце концов переполнится. По двору, расчищенному от снега, громко квохтая, разгуливали куры. Пара свиней развалилась на соломе, лениво поглядывая на мир поверх низких стен дощатого загона. Рядом я увидел Элис, которая выливала в свиное корыто помои из ведра. Я направился прямиком к ней. Телесные мои нужды могли подождать.

– У вас множество обязанностей, Элис. Заботитесь не только о больных, но и о свиньях.

– Да, сэр, – почтительно улыбнувшись, ответила Элис – Для прислуги всегда найдется работа.

Я заглянул в свинарник, раздумывая, нельзя ли спрятать что-нибудь под слоем соломы и навоза. Впрочем, коричневые, поросшие клочковатой шерстью животные, несомненно, мигом разрыли бы тайник. Запятнанную кровью одежду они, скорей всего, сожрали бы, но меч и ларец с мощами вряд ли возбудили бы их аппетит. Я окинул взглядом хозяйственный двор.

– Я вижу, у вас здесь только куры, – обратился я к Элис. – Неужели нет ни одного петуха?

– Нет, сэр, – покачала она толовой. – Бедный Джонас погиб. Это ведь его обезглавили на алтаре. На редкость красивый был петух. Бывало, так важно вышагивал, что невозможно удержаться от смеха.

– Да, петухи очень забавные создания. Выступают так надменно, словно воображают себя королями в окружении подданных.

– Именно таким и был Джонас, – улыбнулась Элис. – Знали бы вы, как лукаво он на меня поглядывал! Иногда устраивал настоящие представления – грозно кричал, бил крыльями. Но на самом деле был трусоват: стоило к нему приблизиться, пускался наутек.