Александр Арсаньев - Казна Наполеона Страница 36

Блистательнейшей арией итальянской актрисы на сцене Каменного театра завершился первый акт оперы Керубини, и я вернулся в собственную ложу по алому ковру партера.

— Уже? — осведомилась индианка с видом пророчицы. Мне показалось, что и Рябинин начал догадываться, о чем она спрашивает.

Мы вернулись домой довольно поздно, смешавшись с вереницей карет. В каретное окно я разглядывал неяркие фонари и дремавшие тихие улицы сонного Петербурга. Закралась предательская мысль: «А не мне ли выпала смерть»? Я не гнал ее прочь, заставляя себя блюсти седьмую заповедь. В конечном итоге, смерть всегда понималась мной как возрождение и освобождение из пылающего вулкана земных страстей. Смерть — это посвящение! Бессмертие человеческой души узрели масоны сквозь тьму похоронного склепа. Только, да простит мне Господь сей грех, до чего же я люблю эту самую тленную жизнь и просто так от нее отказаться не собираюсь!

«И Таня ее любила»! — эхом отозвалось в моем сознании.

Рябинин уехал домой, предложив мне себя в качестве секунданта, Мира ушла к себе в спальню, а я забежал в кабинет обновить свой заброшенный дневник. Иногда меня посещала мысль, что я был плохим масоном. Никогда не видать мне высших орденских степеней. Я зажег фонарик, и тьма в моей келье со сводчатым потолком рассеялась. На жестком диване дремал Кинрю, он мирно посапывал, словно ребенок. Еще никогда не доводилось мне видеть японца таким беззащитным. Впрочем, я подозревал, что впечатление это обманчиво. Не раз приходилось мне убеждаться, что кто-кто, а мой золотой дракон за себя всегда постоит, была бы только нужда!

В смуглых, оливковых руках Кинрю сжимал неброский медальон в виде сердечка. Цепочка к нему, однако, выглядела золотой. Эта вещица, признаться, меня сильно заинтриговала, и я попробовал потихоньку извлечь ее из цепких пальцев Кинрю до того, как он успеет проснуться и рассказать мне, к чему привела его слежка за особняком Радевича.

Но планам моим не суждено было сбыться, японец открыл глаза, как только я потянулся к нему. Мне показалось, что он и вовсе не спал, настолько сосредоточенным и колючим был его взгляд.

Кинрю спрятал медальон у себя на груди, и я не осмелился его расспросить об этой вещице.

— Я видел Радевича, — первым нарушил молание Кинрю. — Я сразу его узнал! Но этот гад сумел-таки от меня улизнуть! — он хлопнул себя ладонью по бедру. — Вылитый, -добавил японец. — Точно на портрете!

— Почему ты не послал за мной? — спросил я разочарованно. Башня продолжала рушиться, посыпались кирпичи.

— Не было времени, — Кинрю не оправдывался, а с чувством собственного достоинства детально отвечал на вопросы. — Я мчался за ним в вашей повозке, сам будучи за извозчика. Но кучер Радевича оказался искуснее, — досадливо добавил японец. — Ему словно сам дъявол помогает, — сокрушался он. — Оторвался от меня в районе Фонтанки, сдается мне, больше Радевич в Полторацком переулке не появится, — заключил Кинрю без тени сомнения. Оставалось признать, что я вновь нахожусь у разбитого корыта. Но я решил пока не задумываться о дальнейшем, все же завтра дуэль. Кто знает, чем дело обернется?! Хотя, должен сказать без ложной скромности, стрелком я всегда был что надо!

Наконец я осмелился полюбопытствовать:

— Чей это медальон ты прячешь у себя на груди? Не хочешь — не отвечай, — поспешно добавил я и развел руками.

Кинрю помолчал немного, а потом проговорил, с нежностью:

— Варенькин.

Значит, мои подозрения подтвердились, попался-таки японец. Однако я сомневался, что Варвара Николаевна ответит ему взаимностью.

— Как она? — спросил он с тревогой в голосе. — Вы ее не навещали в Михайловском?

— Нет, — я отрицательно покачал головой. — Не навещал. Но я уверен, что с ней все будет в порядке, — заверил я его. — Положись на Божену Феликсовну. — А потом спросил: — Медальон-то тебе она подарила?

Мой самурай кивнул, полез за пазуху и достал сердечко, а затем протянул его мне. Я взял в руки медальон, приоткрыл крышечку и увидел спокойное лицо Варвары Николаевны, искусно запечатленное каким-то художником.

— Хороша? — спросил Кинрю.

— Хороша! — согласился я.

В дверь постучали, я позволил войти. Перепуганный лакей известил меня, что пришли секунданты от господина Орлова.

— Господи! — взмолился я. — Это на ночь-то глядя?

Кинрю удивленно поднял глаза.

— Это что еще за новости? — осведомился он.

Я невозмутимо ответил:

— Пьер Орлов окончательно лишился рассудка.

VIII

Поединок был назначен на час следующего дня. В семь утра я послал своего человека известить Лунева и Рябинина. Где-то минут через двадцать-сорок к моему дому подъехал экипаж, и в холл буквально вбежал Алешка.

— Яков, ты спятил? — завопил он с порога. — С твоим-то здоровьем?! Надумал! Стреляться?! Плечо-то еще не зажило! Или это бред лихорадочный?!

— К сожалению, Яков Андреевич находится в ясном уме и твердой памяти, — вздохнул Кинрю. — Только его дела, — он сделал многозначительную паузу, — день ото дня становятся все утомительнее.

Лунев прекратил негодовать и решил заняться полезным делом.

— Сними рубашку, — скомандовал он мне не терпящим возражений тоном. — Я раной твоей займусь, — Алешка имел небольшое представление о том, чем мне приходилось заниматься. Но в учение вольных каменьщиков не верил, хотя и охотно помогал мне по дружбе. О Кутузове Лунев отзывался принебрежительно, не испытывая к его положению абсолютно никакого почтения. Я подозревал, что мой старый друг вообще был атеистом, что, в принципе, как я полагал, свойственно для врачей.

— Волнуешься? — поинтересовался он, обернувшись через плечо.

Я пожал плечами. Вчерашние мысли о смерти как-то забылись, я был преисполнен решимости довести начатое мной дело до конца, а для этого мне надо было по крайней мере выжить.

Мира сидела в кресле, не сводя с меня взгляда огромных глаз. Я читал в них плохо скрываемый страх. Она верила и одновременно не верила своему гаданию, но никак не могла мне помешать выполнить свой долг чести.

— И чем ты не угодил Орлову? — поинтересовался Лунев.

Я усмехнулся:

— Он меня к жене приревновал.

— К Нелли? — воскликнул Алешка. — И что, — улыбнулся он. — Действительно был повод?

— Пустое! — я махнул рукой. — Происки моего врага.

— Радевича? — догадался Лешка. — Слухи-то о нем и Орловой ходят давно.

Я сделал вид, что не слышал его вопроса.

Лунев переспрашивать не стал, а лишь с усердием принялся заново перевязывать рану, края которой начинали потихонечку стягиваться. Не успел он закончить, как камердинер доложил о Рябинине.

Серж привез с собой два набора пистолетов. По всему было видно, что Рябинин — человек решительный.

— Надо осмотреть обе пары, — заявил Сергей Арсеньевич.

Лунев согласился:

— Это наш долг.

Что и было проделано незамедлительно, затем одну пару Рябинин старательно переложил в черный ящик.

— Пули парижские, — заметил он, словно невзначай. -А о четырехместной карете я уже позаботился.

В полдень мы выехали за Выборгскую заставу, где и должна была состояться дуэль. Я размышлял над тем, что я или Орлов непременно должны были погибнуть злой волею преступника. Не мог же я принести свои извинения Пьеру, да он их мог просто-напросто не принять, ослепленный своей обидой. На извинения Орлова и вовсе не приходилось расчитывать. Попробовать объяснить ему, что происходит? Я тут же отбросил эту мысль. Во-первых, он мне, судя по всему, не поверит; во-вторых, круг посвященных лиц и так оказывался слишком широким!

День выдался туманный, меня немного знобило. В молочной дымке трудно было что-либо рассмотреть. В половине первого мы прибыли на место. Орлов с секундантами уже ожидали нас на холме, шагах в шести от дороги. Дуэль должна была состояться на поляне, окруженной подлеском.

Все шло своим чередом: сабли были воткнуты в землю на расстоянии восьми шагов друг от друга и означали барьер, пистолеты заряжены секундантами. Примирение, как я и предполагал, было исключено. Мы начали сходиться…

Вдруг на дороге появилась карета, запряженная рысаками. Она внезапно остановилась, из нее, путаясь в юбках, выскочила женщина.

— Остановитесь! — закричала она. Я узнал в ней взволнованную Нелли. Что же должно было случиться, чтобы она осмелилась на такое?! А как же репутация? Хотя, насколько мне было известно, здесь, в нескольких верстах от Выборской заставы, собрались сегодня люди порядочные и умеющие держать язык за зубами.

— Елена Николаевна! — закричал рассержанный Пьер. -Немедленно езжайте домой!

— Я обязана переговорить с вами наедине! — отвечала она, сделав несколько шагов в нашу сторону. Орлов засомневался, он в растерянности перевел взгляд с Нелли на меня. Что-то подсказывало мне, что кровопролитие все же не состоится.