Эллис Питерс - Исповедь монаха Страница 39

Аделаис отдернула занавес и распахнула дверь. Все, кого она желала видеть, были тут в сборе и держали совет — что еще предпринять и где искать убийцу Эдгиты. До сих пор не удалось обнаружить ни одной зацепки, и это повергало их в уныние, изматывало и злило одновременно. И хотя отряд за отрядом вновь и вновь прочесывали все графство вдоль и поперек, надежды на положительный результат теперь уже практически не было. Слишком много времени прошло, и если бы кто-то что-то знал, видел или слышал, то уже давно бы донес хозяину. Приходило ли Одемару в голову пересчитать на всякий случай слуг из свиты собственной матушки? Заметил ли он, что кое-кто из них таинственным образом улетучился? Если и да, то он не мог не знать, что стоит ему указать на них пальцем, как между ним и ими несокрушимой стеной станет его своенравная родительница. И где бы ни были сейчас Лотэр и Люк, как бы ни содрогалась она сама от отвращения из-за содеянного ими, ни кляла их, ни распекала за медвежью услугу, она все равно никому не позволила взыскивать с них плату за долг, который она почитала своим и ничьим больше.

Они одновременно повернули головы на звук открывшейся двери — посмотреть, кто к ним пожаловал. То, что это не один из слуг, ясно было сразу: слуги так не входят — уж больно решительно и самоуверенно, по-хозяйски распахнула она дверь. Она обвела взглядом вытянувшиеся от удивления лица: Одемар и Сенред сидели за столом, потягивая вино, поодаль устроилась Эмма с вышиванием, но работа была нужна ей больше для виду; всей своей настрадавшейся душой она жаждала лишь только одного: чтобы все как-нибудь поскорей устроилось, стало на свои места и жизнь вернулась бы в нормальную колею. Затем ее глаза чуть задержались на незнакомце — Кадфаэль понял, что Аделаис никогда раньше не встречала Жана де Перронета, — и в них промелькнул вопрос и тут же догадка: не иначе это и есть жених. По губам ее скользнула мимолетная улыбка. Потом улыбка сошла с ее лица, а взгляд наконец уперся в Росселина.

Юнец занял удобную для наблюдения позицию в самом углу и оттуда затравленно смотрел на мужчин, словно каждую минуту ожидал нападения и не хотел, чтобы его застали врасплох. Он сидел, напряженно выпрямившись, на скамье у затянутой гобеленом стены — голова настороженно откинута, губы плотно сжаты. Ни дать ни взять, изготовившийся к бою воин. Пусть видят: его голыми руками не возьмешь. Он, хотя и не без труда, смирился, похоже, с желанием Элисенды уединиться на время в тиши Фарвеллской обители, но не простил коварным заговорщикам, что они тайком от него собирались выдать ее замуж и таким бесчестным способом лишить его пусть несбыточной, но столь дорогой для него надежды. Он и так был разобижен на родителей, а присутствие де Перронета еще подливало масла в огонь. Одемар де Клари тоже не внушал ему доверия: может, он с самого начала знал, что затевают его папенька с маменькой и нарочно помог им убрать сына подальше, чтоб затем они без помех обтяпали свое дельце? Лицо Росселина, всегда такое открытое, приветливое, веселое, было сейчас мрачнее тучи, и глаза глядели исподлобья, враждебно и недоверчиво. Аделаис задержалась на нем взглядом дольше всего. Еще один зеленый юнец в ее жизни, который тоже хорош собой — слишком хорош, — себе же на погибель: такие притягивают к себе несчастную любовь, как душистый цветок притягивает пчел.

На несколько мгновений все оторопели. Потом Сенред, вспомнив о долге гостеприимного хозяина, вскочил с места и выступил вперед, чтобы взять гостью за руку и проводить к почетному месту за столом.

— Добро пожаловать, леди Аделаис! Для меня это большая честь!

Одемар обрадовался меньше и даже чуть нахмурился:

— Миледи, а вас каким ветром сюда занесло? И почему вы одна, без свиты? — Ему всегда было спокойнее, когда его своенравная матушка сидела в своем Гэльсе и правила там как ей заблагорассудится. Лишь бы носу оттуда не высовывала. Только сейчас, увидев их лицом к лицу, Кадфаэль заметил, как они похожи. То, что они были по-своему привязаны друг к другу, у него сомнений не вызывало, как и то, что едва сын повзрослел, жить под одной крышей им обоим стало невмоготу. — Вам вовсе незачем было утруждать себя, — сказал Одемар. — Вы тут ничем не можете помочь. Все, что требовалось, мы уже сделали.

— Было, было зачем, — сказала она и вновь не спеша обвела взглядом всех, кто собрался в комнате. — И я приехала не одна. Вот мой эскорт — брат Кадфаэль. Он прибыл ко мне из Фарвеллской обители и отсюда вернется прямо туда. — При этих словах она внимательно поглядела сперва на одного молодого человека, потом на другого: на удачливого жениха и на отчаявшегося влюбленного. Оба они тоже настороженно смотрели на нее, предчувствуя, что она готовит им какой-то сюрприз, но пока еще не понимая, чем это для них обернется.

— Я рада, — провозгласила наконец Аделаис, — что застала вас всех в сборе. То, что я намерена сказать, я скажу только раз.

Придирчиво наблюдая, Кадфаэль подумал, что ей, наверное, никогда не составляло труда завладевать вниманием всех присутствующих. Куда бы она ни вошла, все взгляда устремлялись на нее, в какой бы компании ни оказалась, тотчас становилась там главной фигурой. Вот и сейчас все затаив дыхание ждали, когда она молвит слово.

— Я слыхала, Сенред, — начала она, — что ты вознамерился, тому два дня, выдать замуж твою сестру, точнее сказать — сводную сестру, за вот этого молодого господина. И церковь, и свет подтвердили бы, что причины для такого шага у тебя были достаточные, поскольку твой сын Росселин воспылал к ней, а она к нему чрезмерно нежными чувствами, а посему, если бы она вышла замуж и уехала на другой конец графства, это помогло бы тебе избавить твой дом и твоего сына от пятна нечестивой страсти. Прости меня, если речь моя звучит слишком откровенно, но ходить вокруг да около уже поздно. Твое желание объяснимо и простительно, ведь ты знал только то, что знал.

— А что еще тут было знать? — опешил Сенред. — Откровенно, так откровенно. Они друг другу родня, притом самая близкая, и ты об этом знаешь не хуже меня. Разве ты сама не приняла бы такие же меры, чтобы отвратить беду от своей внучки, какие я намерен был принять для блага своей сестры? Она выросла на моих глазах, она мне как дочь, и я пекусь о ней не меньше, чем о собственном сыне. И она твоя внучка. Я отлично помню, как отец женился во второй раз. Помню тот день, когда ее мать вошла в наш дом невестой и как гордился отец, когда она родила ему дитя. Но отец давно умер, и я почитал себя обязанным заботиться об Элисенде не только как брат, но как отец. И что ж тут странного, если я хотел оградить от греха и ее, и моего собственного сына. Я и сейчас хочу того же. Вся эта неразбериха — всего только отсрочка, не более. Мессир де Перронет не отказывается от своих притязаний на ее руку, как и я не отказываюсь от своего обещания отдать ему ее в жены.

Одемар встал со своего места и, стоя, в упор глядел на мать. Брови его были насуплены, лицо оставалось бесстрастным.

— Так что еще тут знать? — спросил он, стараясь сохранять невозмутимость, но все-таки нотки недовольства прорывались в его тоне, и какой-нибудь другой женщине, с волей не столь сокрушимой, могло бы даже показаться, что в вопросе его звучит угроза. Она же ничуть не смутилась и спокойно посмотрела ему прямо в глаза.

— А вот что! Что все ваши тревоги напрасны. Что на пути у твоего сына и у Элисенды, Сенред, нет никакой преграды, кроме той, что воздвиг ты сам. Хоть сегодня можно их поженить да в постель уложить — грех кровосмешения им не грозит. Элисенда не сестра тебе, Сенред, и отцу твоему она не дочь. В ее жилах нет ни капли крови Вайверсов.

— Но это чушь какая-то! — возмутился Сенред и помотал головой, отвергая саму мысль о таком абсурде. — Девочка родилась и выросла на глазах у всего дома. Этого просто-напросто не может быть! Надо же выдумать такое! Спросите кого хотите, любой подтвердит, что жена отца родила ее в законном браке, в супружеской постели, здесь, под крышей моего дома.

— Да-да, а зачала под крышей моего, — спокойно добавила Аделаис. — Меня ничуть не удивляет, что никто не удосужился хорошенько посчитать, я ведь времени зря не теряла. Но знай — когда я привезла сюда свою дочь, чтобы отдать в жены твоему отцу, в ее чреве уже был плод.

К тому моменту все присутствующие повскакали со своих мест — все, кроме до смерти перепуганной Эммы, которая, вобрав голову в плечи, спряталась за пяльцами и, если бы осмелилась, заткнула бы уши, лишь бы не слышать, как над ней бушуют, сталкиваются, словно смерчи, возмущенные, гневные возгласы. Сам Сенред только тяжело дышал, зато Перронет, распалившись, кричал, что все это ложь и наветы и не иначе как почтенная леди выжила из ума, и тут уж юный Росселин не упустил случая: он совсем потерял голову и то с бранью наскакивал на соперника, то радостно смеялся, то растерянно хлопал глазами, кидаясь от него к Аделаис, умоляя ее, требуя еще раз сказать, что все это правда, не сон. Наконец Одемар грохнул кулаком по столу и властно возвысил голос, призывая всех к порядку. В продолжение этой сцены Аделаис стояла прямо и неподвижно, будто каменный истукан, и страсти, бушевавшие вокруг, разбивались о нее как о скалу.