Наталья Александрова - Закат на Босфоре Страница 47

– Как же вы забыли? – посочувствовал француженке Горецкий.

– Да ничего я не забыла! – воскликнула она. – Просто этот отвратительный старикашка говорит, что берет залог на месяц, а сам пишет – тридцать дней. Мерзкий, мерзкий обманщик, поделом ему!

Она вдруг замолчала и испуганно посмотрела на Горецкого:

– Надеюсь, вы не думаете, что это я его убила?

– Что вы, сударыня, у меня и в мыслях этого не было! – искренне воскликнул он. – Но как же вы вышли из такого трудного положения?

– О, я не потеряла головы! – самодовольно ответила Нинетт. – Я не стала плакать и умолять. Я пригрозила, что приведу своего любовника, который служит в оккупационной службе. Старик нарушал законы, поэтому испугался, хотя и не очень-то мне поверил. Но решил не связываться из-за такой мелочи, как кольцо. Поэтому он сказал, что если я заплачу проценты за месяц и еще за один день, то смогу забрать кольцо. Противный крохобор!

– Мадам, вы очень находчивая женщина! – восхитился Горецкий.

– Ведь я же француженка, мосье, – скромно потупилась Нинетт. – Я отдала этому кровопийце все деньги, что были у меня в этот момент, – выскребла последнюю мелочь. Он швырнул мне кольцо, и я вышла.

– Что же было дальше? – вежливо, но настойчиво спросил Горецкий.

– Это все, мосье.

Полковник Горецкий вздохнул и взял ее за руку.

– Дорогая мадам, не нужно меня разочаровывать, – ровным голосом произнес он и снял пенсне, – я же знаю, что произошло еще что-то важное.

Нинетт подумала немного, поглядела в его проницательные жесткие глаза.

– Мосье действительно обещает, что никто про это не узнает? – доверительно прошептала она. – Иначе у меня могут быть неприятности.

– Даю вам честное слово, – заверил Горецкий.

– Денег у меня не было даже на извозчика, я страшно разозлилась и пошла пешком. Но, пройдя два квартала, хватилась перчатки. Я подумала, что потеряла перчатку там, у ростовщика, когда рылась в карманах в поисках денег, и решила вернуться в лавку. Не хватало еще из-за этого старого кровопийцы лишиться совершенно новых перчаток, которые я покупала в Парнасе у Версье!

– Полностью с вами согласен, – вставил Горецкий. – Итак…

– Итак, я повернулась и пошла обратно. Но заметила, еще не подойдя к лавке, что туда проскользнула мужская фигура.

– Так-так, – глаза у Горецкого заблестели.

– Это был мужчина, худощавый, мне показалось по походке, что он достаточно молод.

– Как он был одет?

– Что-то полувоенное… – неуверенно ответила Нинетт, – лица я не разглядела. Но когда я подошла к лавке, оказалось, что дверь заперта изнутри. Я хотела постучать, но когда прислушалась, то уловила странный разговор. Они говорили по-русски.

– Вы уверены? Вы понимаете по-русски? – подскочил полковник на месте.

– Я не понимаю по-русски, но догадалась, – она пожала плечами. – Что тут странного? Старик ведь был русский эмигрант, он очень плохо объяснялся на других языках.

– Значит, вы не поняли, о чем шел разговор? – разочарованно спросил Горецкий.

– Нет, но кое-что определила на слух. Мужской голос угрожал, а старик отвечал блеющим фальцетом и безумно боялся, просто всхлипывал от страха.

– Долго продолжался разговор?

– Я не знаю. Я почувствовала опасность и решила уйти, тем более что перчатка нашлась в ридикюле. – Нинетт твердо посмотрела на Горецкого.

– Мадам, вы поступили очень разумно. Если бы вас видел тот человек, он бы мог причинить вам вред.

– Я это поняла и побежала оттуда как могла быстро. А когда через несколько дней я прочла в газетах про убийство, то испугалась и все ждала, что полиция меня найдет.

– Не беспокойтесь, мадам, я не причиню вам неприятностей, – с чувством ответил полковник Горецкий и откланялся.

Француженка посмотрела ему вслед с легким беспокойством, потом встрепенулась, отогнала неприятные мысли и направилась в свой театр варьете, где танцевала в кордебалете и даже исполняла одну песенку – всего три куплета, но господин директор обещал это исправить, если она будет умницей.

Глава шестнадцатая

«Итак, убийца русский, – думал полковник Горецкий. – Это не новость, начальник полиции и раньше был убежден, что убийца – русский, оттого, что он убивает только русских. Если верить этой очаровательной француженке, а у меня нет оснований ей не верить, то убийца перед тем, как зарезать старого ростовщика, учинил ему форменный допрос. Принимая во внимание, что остальных он убивал быстро и незаметно, возникает вопрос: что он хотел узнать от Фомы Сушкина?»

Все, кто мог знать ответ на этот вопрос, мертвы. А если не все? И полковник Горецкий сделал последнее, что ему оставалось: он решил отыскать кого-нибудь из пассажиров, что плыли на том же пароходе, что и Фома Сушкин и Мария Костромина – возможно, эти же люди жили в гостинице «Пале-Ройяль», а в том, что разгадка дела связана с гостиницей, полковник почти не сомневался.

Однако легко сказать, но трудно выполнить. Если власти вели строгий учет прибывающих эмигрантов, то есть по прибытии каждого парохода его пассажиры тщательно регистрировались, осматривались врачом и проходили санитарную обработку, то потом, когда беженцы попадали в Константинополь, их судьба никого более не интересовала. Люди устраивались как могли – те, кому удалось сохранить достаточно средств, снимали приличные квартиры и ждали, когда им разрешат двинуться дальше – в Париж или в Берлин (англичане русских эмигрантов не принимали). Те же, у кого не было денег, быстро проедали последнее и обивали пороги разных государственных учреждений – голодные, нищенски одетые, многие с голодными запаршивленными детьми… Где они ночевали – никто не знал, и найти такого человека в огромном городе было практически невозможно.

Из нескольких фамилий, которые выписал себе в книжечку полковник Горецкий на острове Халки, удалось отыскать только адрес вдовы действительного статского советника Ильинского, она жила в небольшой, но находящейся в приличном доме квартире недалеко от дома самого Горецкого.

Дверь открыла самая настоящая русская горничная.

– Как доложить?

– Скажи, милая, что полковник Горецкий желает видеть по важному делу.

На горничную произвели впечатление отлично пошитый френч, запах дорогих табака и одеколона, поэтому она быстро вернулась и пригласила войти.

Посредине комнаты в большом кожаном кресле восседала крепкая с виду старуха. Полковник мигом отметил и платье из дорогой материи, и жемчужное ожерелье на шее, и множество колец на скрюченных артритом пальцах. Очевидно, вдова действительного статского советника сумела в свое время утаить от красных и махновцев кое-что ценное. Молодой мужчина, в котором Горецкий без труда узнал бывшего офицера, сделал несколько шагов по направлению к полковнику, припадая на одну ногу.

– Штабс-капитан Георгий Ильинский. Это моя тетка – Аглая Александровна Ильинская. Чем могу служить?

– Я, собственно, вот по какому делу, – начал Горецкий. – Вы ведь прибыли в Константинополь из Ялты?

– Ну да, жена заболела, и мы едва успели на последний пароход.

У окна послышалось какое-то движение, и полковник обратил внимание на молодую женщину, которая держала на коленях шитье. Горецкий поклонился и выжидательно поглядел на штабс-капитана, ожидая, что тот представит свою жену. Тот открыл было рот, но раздался скрипучий голос старухи:

– Не напоминайте, господин полковник, про тот кошмар. Как мы в том аду выжили – до сих пор удивляемся.

– Очень вам сочувствую, сударыня, но все же хотел бы прояснить для себя некоторые моменты. Не встречали ли вы на пароходе некую Марию Костромину? Точно установлено, что она ехала тем же пароходом из Ялты.

Старуха пожевала губами и нахмурилась.

– Что-то я не припомню… И почему вы так интересуетесь этой Марией… как ее там?

Горецкий молча показал ей свои бумаги. Она пренебрежительно отмахнулась:

– Жорж прочтет!

Ее племянник ознакомился с документами и, признав в полковнике некоторым образом лицо официальное, стал более напряженным.

– Ну как же, ма тант, как вы не помните! – воскликнул он. – Ведь это те две женщины, что все время находились рядом с нами. Мы и сошли с парохода вместе. Эта, вторая, Лидия…

– Лидия Антоновна, – послышалось от окна.

– Лидия Антоновна так помогла Наташе, когда ей было плохо!

– Твоей Наташе всегда плохо! – проворчала старуха, не особенно церемонясь.

– Вы имеете в виду Лидию Антоновну Дурново? – напомнил о себе Горецкий.

– Вы ее знаете?

– Нет, но расскажите, пожалуйста, подробнее, как проходил отъезд. А также припомните все, о чем вы разговаривали в пути.

– Я, собственно, не очень… – растерялся штабс-капитан Ильинский, – я был при тетушке… Вот разве жена…

– Мария была в ужасном состоянии, – заговорила та тихим голосом. – Дело в том, что ее бросил любовник… – Она смущенно потупилась, и тут раздался окрик старухи: