Александр Омельянюк - Високосный, 2008 год Страница 7

— «Мужчина! Не толкайтесь!».

— «А это не я! Вон сзади тётка напирает!» — раздражённо объяснил он.

А та тут же не преминула встрять в разговор, по привычке поскорее отмазываясь от своей вины:

— «Мужчина! Влезли тут, и толкаетесь!».

Выждав паузу, наполненную непрекращающимся, несправедливым ворчанием на него невидимой ему женщины, Платон резко и неожиданно не только для неё, но и для окружающих, положил этому конец:

— «Ну, хватит … пиздить-то!».

Воцарившую на мгновение вокруг откровения Платона тишину прервала шарахнувшаяся из-за инстинкта самосохранения, стоявшая справа от него, женщина. Так, на всякий случай, по-инерции.

Тут же вновь заверещала зачинщица:

— «Мужчина! Вы, что? Я же женщина!».

— «Какая ты женщина? У тебя от женщины только манда осталась! Да и та, наверно, засохшая!» — неожиданно даже для самого себя схамил вконец возмутившийся от вопиющей лжи и несправедливости, Платон.

В воцарившей паузе чуткое музыкальное ухо, наверно, смогло бы услышать щёлканье рецепторов её бортового компьютера фирмы «Тётя Дуся», лихорадочно вычисляющего возможные траектории движения оконечностей тела супостата и последствия этого.

Через мгновение возвратившийся шумовой фон скрыл несколько, поблизости раздавшихся, скабрезных смешков.

Пререкания сторон завершились напряжённым ожиданием приближающегося поезда. Когда двери вагона поравнялись с Платоном, он допустил ошибку, позабыв о женской мести. Он забыл высказывание мудрых, что на свете нет существа злее и коварнее, чем женщины. При открытии дверей, его недавняя оппонентка, не желая пропускать вперёд вредного мужчину, толкнула своими не хилыми телесами толпу вправо.

Однако Платон успел сделать шаг вперёд и опереться правым плечом в ребро дверного проёма, чтобы не быть вытолкнутым за желанные границы. Поэтому, вместо желаемой посадки влево, он вынужден был уйти от толпы вправо, успев сесть на второе место от двери.

Опять у меня с бабами конфликт в метро! И что это они на меня всё прут? Мужики так себя не ведут! А как она испугалась мата?! Как и прошлый раз! Ничего не поделаешь! Придётся этот приём пока оставить на вооружении — размышлял он, постепенно приходя в себя и восстанавливая душевное равновесие.

На работе ему первой встретилась Галина Александровна. Поскольку ещё было некоторое время до десяти часов, Платон не отказал себе в удовольствии побеседовать с бывалой московской интеллигенткой.

Постепенно их беседа коснулась и творчества Платона.

— «Самое смешное, это слышать о своём произведении от человека с отвисшей нижней челюстью: «Ничего… ничего! Продолжай работать!» При этом его челюсть так и остаётся отвисшей, возможно, до следующей части, окончательно опускающей её до земли!».

— «Да, Вы правы!» — согласилась она с, поделившимся о наболевшем, автором.

Платон показал Галине Александровне последние наброски. Та, прочитав написанное им, не удержалась от доброго напутствия:

— «Платон Петрович! Продолжайте сеять разумное и доброе!».

Однако вошедший недобрый не позволил разговору продолжиться.

Коллеги вместе вошли в свой офис и прошли к столу Гудина. Тот — на своё место, а Платон — попить воды — к стоящей рядом тумбе. Он машинально взял свою чашку и, нечаянно взглянув вовнутрь, обомлел:

— «Смотри! Из моей чашки пили, но не помыли! Ну, и в монастырь же я попал?! Ни культуры, ни гигиены?!» — произнёс он вслух для Гудина.

А про себя тут же подумал: Ну и хрен с Вами! Это Вы должны меня бояться, а не я Вас! Я не брезгливый и мой иммунитет выше!

И потому он стал пить из всех чашек подряд, лишь споласкивая их.

Позже Платону предстояло съездить с Гудиным в одну организацию. В проходной предприятия их спросили:

— «Вы с какой фирмы?».

— «Онарион!» — бодро ответил Иван Гаврилович, демонстрируя, что он здесь, из двоих, главный. Но не тут-то было.

— «А Вы?» — снова обратилась к нему работница бюро пропусков.

Возможно, что даже эта мелочь обидела Ивана Гавриловича, но к ней добавилась и следующая.

Чуть позже, уже перед обедом, он, посланный начальницей вместе с Алексеем в магазин, пришёл недовольный своими побегушками, и, решив снова себя несколько возвысить, похвастался, какую качественную еду они купили. Но Платон попытался снова приземлить его.

— «А хлеба взяли?» — неожиданно спросил он Гудина.

— «Ты, что? Придурок? Конечно…» — наконец оторвался тот в хамстве.

— «При тебе! Конечно!» — соглашаясь с ним, уточнил Платон.

Однако последующие обстоятельства опять несколько примирили и сблизили Гудина и Платона.

Как-то Алексей пытался зажилить 2400 казённых рублей.

Накануне Платон, по давно всеобщему принятому правилу, положил эту сумму от продажи им биодобавок пенсионерам в верхний ящик стола Надежды, которая была больна.

Утром все занялись своими делами. Когда же, ближе к полудню, Надежда по телефону спросила о подобных делах Гудина, тот сообщил, что вырученная им сумма лежит в кармане его пиджака.

После этого звонка встрепенулся и Платон:

— «Вань, посмотри в столе. За вчерашнее ещё две четыреста должны быть!».

Гудин, в отсутствии начальницы с удовольствием сидевший за её столом, выдвинул его верхний ящик, и, шаря в стоящих на ребре бумагах, пытался отыскать деньги. Подходящий к столу Платон и сам увидел, до сообщения Ивана Гавриловича, что их там нет.

На всякий случай посмотрели и ниже. Тоже пусто. Гудин пропустил Платона к столу, чтобы тот сам смог в этом убедиться.

Но денег там всё равно не было.

Для Платона стало очевидным, что взять их могли только Ляпунов или Гудин, и никто больше.

Поначалу он решил, что накануне вечером, всего боящийся Алексей, эти деньги специально взял с собой. Но, когда тот вскоре прибыл на работу, выяснилось, что он в стол даже не заглядывал, зная, что в последнее время деньги обычно передавались лично в руки Надежды.

Вот, тебе…, на?! Один из двоих — вор! И врёт нагло! — про себя возмущался Платон.

Сначала он естественно подумал на Гудина, давно грешившего мелкими кражами. Но тот перевёл общее подозрение на Алексея. Дальнейший ход событий подтвердил эту версию, но полностью не исключил и предыдущую.

К концу рабочего дня снова позвонила Надежда Сергеевна, и теперь уже Алексей сообщил ей о пропаже 2400 рублей из её стола. Та сразу вспомнила о деньгах в её сейфе в маленькой, тёмной кладовке. По её заданию Ляпунов ринулся туда. Вскоре он вернулся весь красный и возбуждённый:

— «Нас обокрали на несколько сотен тысяч рублей!» — сообщил он с выпученными глазами новость, внезапно ставшим хрипловатым голосом.

Тут же перезвонили Надежде. Позвали дежурную и коменданта. Стали обсуждать ситуацию. Алексей всё время настаивал на вине дежурных, пропускающих в медицинский центр всех подряд. Мудрые Платон и Гудин утверждали, что это могли сделать только свои. При этом Платон, глядя коменданту Ноне в глаза, кивком головы показывал на Алексея.

Несправедливо обиженная Алексеем дежурная сама же предложила вызвать милицию. Но такое предложение враз напугало коменданта Нону Петровну и Алексея Ляпунова. Первой не нужна была огласка о краже на вверенной ей территории. А второй прямо с испугом заявил:

— «Так там теперь мои отпечатки!».

В результате обсуждения решили до приезда Павловой ничего не трогать.

Волнение охватило всех участников обсуждения происшедшего.

И лишь один Платон сохранял спокойствие и пытался успокоить коллег:

— «Как известно, чудес на свете не бывает! Мой богатый положительный опыт поиска и нахождения неожиданно пропавших вещей, подсказывает, что, скорее всего, наиболее вероятней, Надежда вчера вечером сама не закрыла сейф, так как была под высокой температурой и спешила домой, а деньги куда-то экспромтом запрятала в нештатное место, а теперь забыла!».

Вскоре явилась и сама взволнованная, раскрасневшаяся и запыхавшаяся начальница. Немного отдышавшись и выслушав все версии, она направилась с Алексеем в «тёмную» комнату. И почти сразу с радостным визгом вернулась обратно:

— «Деньги нашлись! Платон был прав!».

Но самое удивительное, вскоре Алексей полез во второй сверху ящик стола начальницы и с удивлением вынул оттуда те самые 2400 рублей Платона. Вот это да! Платон сразу понял, что злоумышленник, будь то Гудин, или Ляпунов, испугался, что в случае чего на него повесят ещё и эти несколько сотен тысяч из сейфа, и решил по мелочам не рисковать.

Так Платон окончательно и не понял, кто это. Но Гудин периодически вспоминал этот случай, греша на Алексея.