Елена Руденко - Незримого Начала Тень Страница 7

— Мой Алексей очень любит хвастать предо мною своим дорогим оружием, — ответила Юлия, — я знаю обо всех его военных вещицах… У нас с ним очень тёплые доверительные отношения, — я заметил, что она говорит о Вышегородцеве в настоящем времени, значит, верит, что он жив. — Князь — человек замкнутый, у него не было близких друзей… Разве что мой брат, упокой Господь его душу… и вы, он иногда очень тепло вспоминал вас…

Она улыбнулась.

— Вы найдёте Алексея! — это был не вопрос, а утверждение. — Князь жив, значит, он скоро вернётся… Он умеет выпутаться из любой передряги, я это хорошо знаю…

Я не мог с ней не согласиться.

Вдруг радость на лице барышни сменилась возмущением.

— А вдруг князь, действительно, совершил убийство?! — воскликнула она.

Кравцова поднялась с кресла, ее пальцы сжались в кулак.

— Неужто он виновен? — повторила она с разочарованием. — Тогда лучше ему быть убитым!

— Не стоит обвинять князя заранее, — возразил я спешно.

— Вы правы, — виновато прошептала Кравцова, — но я ничего не могу поделать… Меня одолевают дурные мысли, за которые мне становится совестно… Я мысленно обвиняю Вышегородцева, а потом прошу прощения у него… Князь именно тот человек, которому я готова покориться и все прощать… только не убийство брата…

Кравцова опустилась в кресло, закрыв лицо руками. Присутствие постороннего не смутило ее, но я испытал неловкость. Некоторые особы имеют способность изящно выражать свои эмоции, не нарушая приличий, вызывая у окружающих непреодолимое сочувствие.

А кто наследует немалое состояние Кравцова? Разумеется, оно перейдет к сестре, как приданное… Допустим, преступление ради денег возможно… но зачем убивать князя? А если он жив? Кажется, я окончательно запутался в своих размышлениях!

Глава 4

Куда ты скрылся, гений красоты?

Из журнала Константина Вербина

Сегодня утром в парке я встретил француза Жервье. Он сидел на скамье, печально опустив взор. На молодом лице застыла печаль. Мне было весьма неловко начать разговор на личную тему, поэтому я решился начать с темы убийства. Мы были знакомы, и Жервье знал о моей службе, поэтому я легко перешел к делу.

— Мне поручено вести следствие об убийстве Кравцова, — произнес я, — некий турецкий господин, снимающий поместье в окрестностях Кислых Вод, вызывает некоторое беспокойство…

Мой собеседник удивительно оживился.

— Селим ад-Хамид, — догадался он, — от этого мошенника всего можно ожидать!

Голос Жервье звучал уверенно.

— Вы имели честь познакомиться с турецким господином? — поинтересовался я.

— Я имею несчастье знать его, — ответил Жервье, — у него есть юная родственница! Прекрасный восточный цветок, который старый злодей желает продать, подобно товару! Для этих дикарей женщина — обычная вещь! Что проку с того, что он научил Надин наукам и этикету? Он торгует ее судьбою…

— Неужто турок, позволил себе подлость торговаться с вами? — возмущенно спросил я.

Жервье вздохнул.

— Ради Надин я бы пошел на все, — прошептал он, — я бы сумел украсть и даже… убить…

Он запнулся, испугавшись своих слов.

— Я мог стать марионеткой в руках злодея, — говорил он устало, — подумать только, просвещенный европеец в руках восточного дикаря! А ведь Наполеон покорил их, сделав нашими слугами…

— А их красавицы покорили нас, — добавил я, желая унять тираду ненависти от которой мне стало неловко.

Жервье улыбнулся в ответ.

— Вы, верно, видели Надин, — произнес он печально, — она так сдержанна и задумчива, совсем не похожа на европейских дам…

Восторженные отзывы я прослушал невнимательно. Меня волновало сказанное. Жервье говорил, будто готов на все ради Надин, на любое преступление… Неужто он столь легко проговорился? Вдруг турок заставил Жервье совершить убийство… Если так, то Хамид обманул француза… Судя по всему, Селим не намерен отдавать Надин. А что любопытно, восточная красавица не особо желает разделить свою судьбу с Жервье. Возможно, чувства тонкого романтика остались безответны…

Из журнала Александры Каховской

Я выехала из дому еще до восхода солнца, дабы еще раз побывать на месте убийства. Лишь ранним утром, когда тьма уходит и наступает день, нам дано несколько мгновений, чтобы воочию увидеть души умерших.

На моем поясе висел меч, давно привезенный отцом из Дамаска. Я не из тех барышень, которым удалось освоить искусство фехтования, но само осознание, что это оружие со мною, гонит любые страхи. Не возможно объяснить, но я уверена — дамасский клинок защитит меня.

Не могу понять причины, но этот предмет привлек меня еще в детстве. Мне нравилось, когда отец по моей просьбе доставал меч из ножен. Я зачарованно любовалась клинком, улыбаясь, щурилась от луча света, отражавшегося от стали белой вспышкой. Меч будто бы избрал меня своею хозяйкой. Ведь говорят, что есть на свете особые клинки, сами выбирающие себе хозяев.

Мою привязанность к дамасскому мечу нельзя было не заметить, поэтому сразу было решено, что это оружие достанется мне в наследство. Разговор о вещах по наследству был в нашем доме не редкость, мы с Ольгой любили перебирать мамины украшения, обсуждая, что перейдет каждой из нас. Матушка давно сказала нам, кому какая брошь или кольцо достанутся в приданное. Подобные беседы не вызывали у нас ни тени печали, мы не задумывались, что грустные дни наступят столь скоро, казалось, будто родители всегда будут с нами.

Отец очень любил маму, мне казалось, что она стала для него подобно воздуху, и не сумел надолго пережить его. И она звала его… они не смогли друг без друга… Уже тогда в детстве я это видела и понимала.

— Простите меня, — слышала я ее шепот, — но отец сам желает уйти за мною…

Их тянуло друг к другу даже через невидимую грань. Тогда мне было десять, я воспринимала смерть как долгую разлуку, мне не хотелось, чтобы отец покидал нас, но еще больше я не хотела, чтобы он страдал. Наша судьба, похоже, не беспокоила его… Он знал, что дядюшка всегда позаботиться о нас, он очень добр… Своих детей у него не было, и дядюшка привязался к нам, как к родным.

Однажды мне приснился сон, что я и Ольга присутствуем на свадьбе наших родителей. Сон был живым и ярким, подобным яви. Очень веселым. Мы много смеялись. Утром я рассказала сестре о сне. Она ответила не сразу… Ей приснился такой же сон… В это утро мы узнали, что наш отец ночью скончался… Он не смог жить без мамы, я не виню его…

Помню, отец очень сокрушался, что старший сын довольно холодно встретил его выбор супруги. Сыну тогда исполнилось пятнадцать, он учился в военной школе… Как мне сказала Ольга, он мечтал поскорее отделаться от отцовской опеки и воспринял его женитьбу как прекрасный повод начать свою жизнь. Брат ни разу не написал нам, возможно, он даже позабыл о нашем существовании. Я видела его последний раз на похоронах отца. Старания Ольги заговорить с ним брат воспринял весьма холодно, а ведь ему было уже тридцать… Теперь я недоумеваю, неужто столь трудно проявить сочувствие к горю пятнадцатилетней девочки?

Я прогнала мрачные воспоминания. Слишком часто память не дает нам покоя. Я с безразличием вижу смерти других, но до сих про грущу об уходе близких… Именно "уходе", так я воспринимаю свою утрату… никогда я не произнесла фразу "мои родители умерли", которая звучит будто мы расстались навсегда… Я чувствую их взоры…

Немного заблудившись, я едва успела на место убийства к началу рассвета. На мгновение я увидела бледную тень. Кравцов стоял, скрестив руки в замок за спиной, озираясь по сторонам, будто кого-то ожидая… Я шагнула к нему, но первый луч солнца растворил видение в рассветной дымке.

Раздосадованная своим замешательством, я попыталась успокоиться и сосредоточиться. Я прикрыла глаза, с наслаждением подставляя лицо молодым лучам солнца. Какое приятное нежное тепло сквозь утреннюю прохладу гор!

Вдруг я услышала шаги и обернулась. За моей спиной стоял молодой черкес. "Разбойник", — решила я, сама не зная, почему. Возможно, мне, изнеженной барышне, недавно приехавшей на Кавказ, все местные жители кажутся разбойниками. Нет, я почувствовала смерть, за этим человеком будто стояла толпа загубленных душ…

— Не бойся, не трону, — произнёс он угрюмо.

— Я знаю, — ответила я.

Наверно, в этот момент я взглянула на него тем самым пугающим взглядом, который заставляет замирать людские сердца. Черкес невольно отпрянул. В такие моменты я всегда чувствовала свою власть над людьми, упиваясь людским страхом.

— Однажды смерть коснулась тебя, но пощадила, — говорила я будто не своим голосом. — Теперь твоя жизнь снова в опасности… Никогда ещё ты не был так близок к гибели…