Темные воды. Тайна Иерихонской розы - Дороти Иден Страница 8

Старая леди приподняла свои пышные юбки на дюйм или два и близоруко всматривалась в лестницу.

— Конечно, сказать Фанни «до свидания». Разве я не могу попрощаться?

— Сначала Джордж, теперь вы. Можно подумать, что Фанни отправляется в долгое путешествие и не вернется назад.

Леди Арабелла подошла к Фанни. Она запыхалась и тяжело дышала. Она сунула в руку Фанни смятый пакет.

— Моя дорогая, это леденцы вам на дорогу. Оставьте один или два для детей. Они могут утешить их. Вы же помните, вам они всегда помогали.

— Да, бабушка Арабелла. Большое спасибо.

Глаза Фанни наполнились слезами. Хорошо, что старая леди была чересчур близорука, чтобы видеть их. К тому же она повернулась, чтобы снова подняться но лестнице. На ее плечах были две шерстяные шали. Ее голова в слегка косо сидящем кружевном чепчике уютно утонула в них. С ее невысокой широкой комплекцией и юбками, похожими на кринолин, было совершенно невозможно пройти мимо нее по лестнице. Она была скорее комичной, чем зловещей старухой. Конечно же, она совсем не была зловещей. Все ее страхи рождало лишь детское воображение в затемненной сумерками комнате.

Сейчас она была доброй, а Фанни страстно желала, чтобы этого не было. Сначала это была Амелия с просьбой о французской ленте, затем Джордж, призывающий ее поторопиться обратно, а теперь леди Арабелла с конфетами на дорогу.

Но она не должна позволить таким вещам поколебать ее решимость. Она не должна возвращаться в Даркуотер. Никогда…

Появилась Ханна с вещами, и дядя Эдгар проворно зашел сказать, что карета уже у дверей.

— Так-то лучше, — сказал он, глядя на нарядный вид Фанни. Ее отделанное мехом пальто, модные блестящие ботинки, видные из-под шелковых юбок, шляпка, подвязанная бархатной лентой, — все отмечало ее как изящную молодую леди с самым изысканным вкусом.

— Вы должны выглядеть самым лучшим образом, моя дорогая, не то всегда найдутся люди, пытающиеся одержать верх над вами. Ханна!

Пожилая служанка в скромной темной одежде вышла вперед.

— Да, сэр?

— Я надеюсь, что вы хорошо позаботитесь о мисс Фанни. Не позволяйте ей сделать каких-нибудь глупостей.

Губы Ханны сжались. Ей было нелегко сказать, что хозяин должен знать, какой непредсказуемой может иногда быть мисс Фанни. Разве он не помнит бури и приступы раздражения в прошлом? Но необходимо признать, что в эту минуту она выглядела хорошо воспитанной и вполне прилично ведущей себя молодой леди, так что все могло пройти отлично. Лично она желала лишь, чтобы это действующее на нервы путешествие в одном из быстрых дымных поездов скорее закончилось, все опасности Лондона были благополучно пройдены и чтобы все они снова были дома в мире и тишине Даркуотера.

— Фанни, Фанни! — Амелия летела вниз по лестнице с развевающимися юбками. — Вот деньги на ленту. Папа дал их мне. Не забудьте, что она должна быть в полоску. И если не будет точного оттенка, возьмите ближайший из имеющихся.

Щеки Амелии были такими же розовыми, как лента, которую, как она надеялась, Фанни должна будет привезти из Лондона. Она была глупым, маленьким, нежным созданием, и ее не хотелось разочаровывать… Неохотно Фанни протянула руку за деньгами. Ханна сможет привезти ленту обратно. Дядя Эдгар снисходительно улыбался. Тетя Луиза сказала:

— Амелия, в самом деле. Только безделушки. Я надеюсь, вы не будете пренебрегать серьезным чтением, которое каждый день рекомендует мисс Фергюсон. Идите же, Фанни. Трамбл не может ждать так долго.

Даркуотер… Весь путь по извилистой дороге голова Фанни была высунута из кареты, чтобы можно было смотреть назад. Солнце вышло из-за облаков, и дом выглядел так, как она любила его больше всего. Теплый красный цвет, блестящие окна, дым из витых труб. Он напоминал драгоценный камень на фоне нежной зелени холма. Яркий алый цвет рододендронов отмечал дорожку к озеру. Лужайки казались бархатными. Павлин и пава важно шествовали около розария. Грачи кричали на качающихся вязах.

— Мисс Фанни, пожалуйста, уберите голову внутрь.

Фанни нашла свой носовой платок. Она не могла позволить Ханне видеть слезы на своих щеках. Именно Ханна много лет тому назад рассказала детям и жадно заинтересованной леди Арабелле легенду о птице в дымоходе. Она услышала ее от прежней экономки, которая прослужила в поместье сорок лет. А к той легенда пришла от другой суеверной и нервной служанки.

Это была только легенда. Никто на самом деле не верил в нее, даже леди Арабелла, хотя ей нравилось делать потрясающие заявления.

Разумеется, птицы часто могли запутываться в частоколе множества труб, это могли быть какие-нибудь стрижи или скворцы. Но вовсе не та белая зловещая птица, которая стала дурным предзнаменованием.

Все же Фанни иногда находила сходство между собой и тем несчастным созданием. Она тоже была в сетях своей бедности, сиротства и неспособности жить свободно и без помех, поскольку для молодой беззащитной женщины в мире было так мало места.

Вот почему она решилась бежать, прежде чем, как та птица, она задохнется в этой душной атмосфере.

Но сегодня она любила Даркуотер. Если бы утро было темным и мрачным, облака висели низко, выл ветер, она бы так не переживала. Но солнце ярко светило, и она чувствовала родство с этим большим потускневшим розово-красным домом, стоящим па склоне холма. Как будто она знала его не только в течение своих коротких 17 лет, а словно жила здесь несколько столетий. Теперь она будет горько сожалеть о нем, как если бы оставила позади часть своего сердца.

Ветка больно ударила ее но лицу. Она отпрянула назад, теперь у нее появилась причина для слез.

— Ну вот, я же говорила вам, — сказала Ханна. — Высовываться из окна, как будто вы большой переросший ребенок. Вы чрезвычайно подходите для того, чтобы привезти домой детей без происшествий.

Фанни провела платком по покрасневшей щеке.

— Извините, Ханна. Я делаю глупости.

— Нет необходимости говорить это мне, мисс Фанни. — Ханна жила в Даркуотере уже пятьдесят лет. Она приехала из деревни, где вместе с семью братьями и сестрами они спали, как горошины в стручке, в спальне двухкомнатного дома. Ее отец был работником в поместье, а ее мать между периодами, когда она находилась в постели с новым ребенком, помогала на кухне в большом доме. Позднее остались только два брата и одна сестра. Остальные, один за другим, умерли от лихорадки. Только четверым в большой постели было одиноко. Ханна была рада начать работу в большом доме в возрасте двенадцати лет. Теперь ей было шестьдесят