Валерио Манфреди - Башня одиночества Страница 9

— Обещаю, — сказал Филипп. — Но почему этот текст так вас интересует? Вы ведь, по сути, даже не эпиграфист. Вы математик.

— Вы правы, — ответил падре Бони. — Видите ли, этот текст, возможно, содержит революционную математическую формулу, тем более если вспомнить, что он восходит к очень древней эпохе, эпохе элементарных математических знаний, как принято считать.

Филиппу хотелось продолжить расспросы, но он понял, что других ответов не получит. Бони был не из тех, кто готов бесплатно делиться информацией.

Он попрощался и направился к двери, но, взявшись за ручку, обернулся:

— Есть еще кое-что. Похоже, в этом квадрате Сахары происходят необъяснимые вещи. И именно там исчез мой отец десять лет назад. — И вышел из комнаты.

Проходя по длинному сумрачному коридору, Филипп столкнулся с молодым священником, торопливо шагавшим ему навстречу. Инстинктивно обернувшись, он увидел, что священник обернулся тоже, их взгляды на мгновение пересеклись, но оба молча пошли своей дорогой.

Молодой священник остановился возле кабинета падре Бони, тихонько постучал и открыл дверь.

— Входите, Хоган, — пригласил падре. — Есть новости?

— Да, — ответил тот. — Его держат в санатории, в небольшом городке на границе Лацио и Абруццо.

— Очень хорошо. И… как он?

— Он умирает, — помрачнел Хоган.

Бони порывисто встал:

— Значит, мы должны ехать немедленно. Мне необходимо с ним поговорить, пока еще не поздно.

Некоторое время спустя из ворот Сан-Дамазо выехал черный автомобиль с номерным знаком Ватикана, повернул в сторону Борго и скрылся на набережной Тибра.

Филипп в тот вечер ужинал в доме Джорджо Ливерани, но разговор не клеился. Он не мог забыть о недавней встрече: слова падре Бони показались ему странными и двусмысленными, а история о математической формуле не заслуживала особого доверия. Что на самом деле искал этот человек? Он довольно рано вернулся в свой пансион и, несмотря на усталость, снова открыл книгу отца, переданную ему полковником Жобером.

Первый шаг оказался легким, но если не удастся встретиться с падре Антонелли, значит, все впустую. Он спрашивал себя, связаны ли последующие послания с первым, потому что, если нет, он окажется в тупике. Кроме того, ему казалось, что посвящение на форзаце написано теми же чернилами и ручкой, что и все последующие послания, но он не смог разгадать его смысла. Возможно, отец еще много лет назад намеревался подарить ему эту книгу, но по какой-то причине так и не сделал этого.

Усталость одолела его, пока он искал ответ в словах и между страницами, и он заснул, прямо в одежде, на том самом диване, где лежал, читая книгу-

3

Автомобиль въехал на горную дорогу в Апеннинах, когда упали первые капли дождя. Через несколько мгновений асфальт стал черным и блестящим, деревья, обрамлявшие шоссе, согнулись от порывов постепенно усиливающегося ветра. Падре Хоган включил дворники и сбросил скорость, но падре Бони, до сих пор молчавший, сказал:

— Не сбавляйте, мы не можем терять ни минуты.

Хоган снова нажал на газ, и большой автомобиль продолжил свой стремительный путь в ночи, освещаемый время от времени вспышками молнии.

Через несколько километров асфальт закончился и дорога превратилась в горную тропу, размытую потоками стекавшей со склонов воды. Падре Бони включил лампу в салоне и стал изучать карту.

— На ближайшем перекрестке сверните налево, — сказал он. — Мы почти приехали.

Хоган выполнил указание, и через несколько минут они выехали на узкую дорожку, мощенную крупным булыжником и оканчивающуюся площадкой, в глубине которой высилось здание, освещаемое лишь тусклым светом двух фонарей. Они выбрались из машины под шум дождя, натянули плащи, пересекли небольшое освещенное пространство и вошли внутрь через застекленную дверь.

В будке вахтера сидел старик и читал спортивную газету. Он поднял очки на лоб и с удивлением посмотрел на прибывших.

— Кто вы такие? — спросил он, оглядывая их с ног до головы.

Падре Бони показал свое ватиканское удостоверение.

— Мы из канцелярии Ватикана, — пояснил он, — и наш визит должен остаться в строжайшей тайне. Нам нужно видеть падре Антонелли, и как можно скорее.

— Падре Антонелли? — повторил мужчина. — Но… ему очень плохо. Не знаю, можно ли…

Падре Бони посмотрел на него пристально и сурово:

— Нам необходимо немедленно его увидеть. Вы меня поняли? Немедленно.

— Минутку, — сказал мужчина. — Я должен предупредить дежурного врача.

Он снял трубку, и вскоре появился сонный доктор, тоже очень пожилой, несомненно, уже давно находившийся на пенсии.

— Падре Антонелли пребывает в критическом положении, — заявил он. — Не знаю, в состоянии ли он вас понять и ответить. Это действительно необходимо?

— Это вопрос жизни и смерти, — заявил падре Бони. — Жизни и смерти, понимаете? Нас послала канцелярия Ватикана с приказом, наделяющим меня чрезвычайными полномочиями.

Было очевидно, что у врача нет ни малейшего желания пререкаться со столь уверенным в себе и властным человеком, у которого, вероятно, были достаточно веские причины явиться сюда в такой час и в такую погоду.

— Как хотите, — смиренно кивнул он и повел их по лестнице, а потом по длинному коридору, скудно освещенному парой ламп. — Это здесь, — сказал врач, остановившись перед застекленной дверью. — Прошу вас, как можно короче. Он смертельно устал. Целый день мучился ужасной болью.

— Не сомневайтесь, — ответил падре Бони, открывая дверь, за которой угадывался свет ночника.

Падре Антонелли покоился на своем смертном одре, бледный, вспотевший, с закрытыми глазами. Комната тонула в полумраке, но падре Хоган разглядел аскетическую мебель, распятие у изголовья кровати, лежащий на тумбочке молитвенник с четками, стакан воды и какие-то медицинские снадобья.

Падре Бони приблизился к больному, сел рядом, даже не сняв плаща, и сказал ему на ухо:

— Я падре Бони, Эрнесто Бони. Мне нужно с вами поговорить… Мне нужна ваша помощь. — Хоган прислонился к стене и застыл в неподвижности, глядя на них. Антонелли медленно открыл глаза, и падре Бони продолжил: — Падре Антонелли, мы знаем, что вы очень страдаете, и не осмелились бы беспокоить вас в такой момент, если б не насущная потребность… Падре Антонелли… вы понимаете, что я говорю вам?

Больной с трудом кивнул в знак согласия.

— Прошу вас, выслушайте меня. Десять лет назад, заведуя фондами криптографии Библиотеки Ватикана, вы принимали человека по имени Десмонд Гаррет?

Больной вздрогнул и тяжело вздохнул — видно было, что это причиняет ему боль — и, испустив негромкий стон, снова утвердительно кивнул.

— Я… я прочел ваш дневник, спрятанный в сейфе.

Больной сжал челюсти и повернул голову к собеседнику, изумленно глядя на него.

— Это получилось случайно, поверьте, — продолжал падре Бони. — Я искал документы. И ненароком наткнулся… Зачем? Зачем вы показали Десмонду Гаррету Камень Созвездий и текст «Таблиц Амона»? — Старый священник, казалось, вот-вот потеряет сознание, но падре Бони схватил его за плечи и встряхнул: — Зачем, падре Антонелли? Зачем? Мне необходимо это знать.

Падре Хоган застыл, словно парализованный. Он стоял, прислонившись к стене, и душа его полнилась глубокой тревогой и смятением при виде столь грубого пренебрежения к чужим страданиям, но падре Бони не обращал на него внимания, продолжая мучить больного с безжалостной настойчивостью. Умирающий с огромным усилием повернулся к человеку, допрашивающему его, и падре Бони приблизил ухо к его губам, чтобы не упустить ни слова.

— Гаррет сумел прочесть текст «Таблиц Амона».

Падре Бони недоверчиво покачал головой:

— Это невозможно, невозможно.

— Вы ошибаетесь, — прохрипел старик. — Гаррет нашел двуязычный фрагмент…

— Однако этот текст хранился в строжайшем секрете. Почему вы нарушили запрет и показали его иностранцу? Зачем вы это сделали?

Падре Антонелли закрыл глаза. Две слезинки покатились по его щекам.

— Жажда… жажда знания… нечестивая гордыня… Я тоже хотел прочитать этот текст, проникнуть в тайну запретных, сокровенных записей. Я согласился показать ему Камень Созвездий и «Таблицы Амона», если он даст мне ключ к шифру… Отпусти мне грехи. Прошу тебя, отпусти мне.

— Каких знаний? Гаррет прочел весь текст или только часть?

Худые щеки старика заливали слезы, глаза широко раскрылись. В них застыло безумие, будто он бредил, голос стал глухим, словно из бочки, когда он заговорил, задыхаясь, с невольным ужасом:

— Иная… Библия, навеянная чужой, свирепой цивилизацией, обезумевшей от гордости собственным разумом… Они пришли в оазис Амона из древнего города, погребенного в южной части пустыни… из… из…