Ирина Глебова - Оборотень Страница 10

Уходя, девчонка бросила презрительно:

— Ты импотент, что ли? Или вообще педик? Тоже мне — красавчик!

И хлопнула дверью. А он остался в тёмной комнате, на чужой софе, голый, ошеломлённый, с непросохшими слезами на щеках. Никто не сказал мальчику, что слишком рано и резко его потянули во взрослую жизнь, что его мальчишески наивная душа не дала телу раскрепоститься, что его литературно-романтическое восприятие любви вступило в конфликт с откровенной похотью тёмной комнаты. И ещё — что подсознательно парень всё время помнил: в соседней комнате полно ребят. Шумных, подвыпивших, и в любой момент кто-то может вломиться к ним, увидеть… Сам Олег до всего этого не додумался, и не было рядом никого, кто бы объяснил. И парень с горечью поверил в то, что он и вправду «не такой». Но какой же тогда?

Книги книгами, но всё же Олег был человеком современным. И что такое гомосексуалисты, «голубые», понятия имел. Но только раньше не обращал на подобные вещи внимание. Но вот дважды — сначала Миша шутя, а потом гимнасточка серьёзно, назвали его так. И Олег со страхом, но всё же предположил: «А вдруг?…» Он стал вспоминать, анализировать, искать газеты и журналы, где писалось о гомосексуалистах. Тут у него проблем не возникло: на книжных и журнальных лотках таких изданий хватало с избытком. Олег стал жадно читать их, убеждая себя всё сильнее: да, он гей, он не такой, как все, но их становится всё больше и больше, их однополая любовь прекрасна… И убедил себя окончательно. Вот только не мог переступить последнюю черту: откликнуться на одно из множества объявлений, где мужчины предлагали свою нежную любовь и дружбу привлекательному юноше.

Когда, после утреннего «выгула» «Харлей Девидсон» плавно и уже замедленно вкатывал во двор, Олег увидел, как, в другом конце, уходил, поворачивая за угол, Серёжа. Мальчик шёл с каким-то незнакомым мужчиной — худым, невысоким, длинноволосым. У Олега сердце защемило от ревности: «Кто это с ним?» Лица незнакомца он не видел, но фигура со спины и походка — кошачья грация и настороженность, — таили опасность. Так ему вдруг показалось. И вообще — этот мальчик, Серёжа, должен быть с ним, и только с ним… Может быть он сам виноват — слишком долго откладывает, затягивает то, о чём мечтает уже давно.

Олег никогда не встречал мальчика красивее Серёжи — парнишки из его же дома. К тому же — всегда такой весёлый, доброжелательный, открытый! Последнее время Олег только о нём и думал. А недавно окончательно решил: да, этот мальчик станет ему лучшим другом и обязательно полюбит его, Олега, как уже сам Олег любит… Такая дружба-любовь — самая лучшая и верная. Нужно только убедить Серёжу не бояться, довериться. И найти возможность, где и как это сделать. И преодолеть свои собственные, всё ещё живущие в нём страх и скованность. Но он с этим справится! Он всегда справлялся со своими страхами.

КАНДАУРОВ

Генерал сказал:

— Дело, конечно, будет вести прокуратура, но ловить мерзавца доведётся тебе. Так что — собирай бригаду, сколько нужно людей, столько и бери.

Кандауров взял четырёх оперативников, толковых, проверенных ребят. Да сам, и Миша Лоскутов. Итого шестеро. Горы можно свернуть. Впрочем, это им и предстоит делать.

Майор собрал свою группу в тот же день, вскоре после осмотра трупа.

— Есть надежда, что убийца ещё в городе, — сказал он ребятам. — Он нас не боится: улик никаких никогда не оставлял, зацепок на него тоже нет. А город у нас двухмиллионный, есть где затеряться. Да только вот у нас, с капитаном Лоскутовым, при осмотре жертвы возникла одна мысль.

Викентий рассказал о подозрениях насчёт бомжей. Вместе обсудили предположение «убийца-бомж», и тогда же возникла идея провести облаву на городских бродяг. Поначалу Викентий сам испугался масштаба этой возможной операции и её последствий. Но потом подумал: если есть хоть малая вероятность выловить, или хотя бы просто выйти на неуловимого и жуткого «упыря» — овчинка выделки стоит!.. Начальство, видимо, тоже так посчитало: «добро» на облавы было дано.

В то время, когда Игорь Лунёв писал об этом происшествии гневную статью, майор Кандауров со своими оперативниками уже допрашивал задержанных, стараясь выявить тех, кто мог знать или просто помнить юного погибшего бродяжку. Однако этих грязных, опустившихся, часто больных и слабоумных, а ещё больше — замкнутых и озлоблённых людей набралось очень много. Кто не пришёл ещё в себя от неожиданности, кто изрыгал ругательства… Да, задача оказалась непростой. Но допросы упорно продолжались.

Впрочем, розыск шёл не только в этом направлении. Устанавливалась личность погибшего парнишки. Патологоанатомы подробно описали его физические данные и особые приметы. Оставалась надежда на то, что паренька разыскивают родители и документы на него найдутся в списках пропавших. А там, кто знает: может, ниточка потянется из прошлого жертвы. Кандауров, правда, в это почти не верил. «Упырь», скорее всего, был недавний и мимолётный знакомый погибшего. Но сейчас, когда зацепок почти нет, нельзя пренебрегать ни одной версией. Только вот вопрос: когда парень подался в бега? Это могло случиться и полгода назад, и года три. Так что здесь ещё искать и искать.

Вечерами вся группа собиралась подбить итоги. Их ещё не было. Хотя уже на третий день, отойдя от облавы, бомжи стали поспокойнее и поразговорчивее. Не все, конечно, кое-кто из них.

Кандауров и Лоскутов, засидевшись допоздна, вместе возвращались домой. Они часто так делали — шли вдвоём до метро, а там разъезжались в разные стороны. Необычная для первого летнего месяца жара, уже вымучившая город, не отступала. Хотя порой, казалось, вот-вот что-то изменится: то неожиданный рывок ветра бросит пыль в лицо, то зашумит листва, то тучка закроет солнце. И люди замирают в ожидании, оглядываются, поднимают к небу головы. Но порыв уйдёт, листва утихнет, туча словно растворится. В этот вечер словно бы и дул ветерок, но был он теплее тела и обдавал запахом раскалённого асфальта.

— Не кажется ли тебе, Миша, что наш подопечный побывал в зоне? — спросил Викентий. — Шесть убийств, и никаких улик, никаких отпечатков?

— Думаю, ты прав. Хотя, конечно, сейчас народ криминально начитанный — все всё знают и о том, как делается преступление, и о том, как ведётся следствие.

— Но дилетант всё равно всё не предусмотрит.

— Согласен. Но что нам это даёт? Вряд ли он сидел за такое! Они все подрастрельные и никто побегов не совершал.

Оба остановились на оживлённом перекрёстке, ожидая в толпе зелёного света светофора. Кое-кто из торопящихся и нервных пешеходов не мог переждать полминуты, бежал через дорогу, опасно лавируя между машинами. Здесь всегда было так. Раньше Викентий не мог спокойно смотреть, потом привык и лишь улыбался снисходительно, наблюдая за кульбитами кандидата в самоубийцы. В конце концов, каждый сам волен распоряжаться своей жизнью. Но, конечно, он притворялся: сердце замирало, когда визжали тормоза, и он мысленно матерился вместе с громко кричащим шофёром. Сам же Викентий принципиально не шёл на красный свет даже тогда, когда спешил, а машин поблизости не было. Он уважал себя и считал цивилизованным человеком.

На другой стороне улицы Викентий вновь заговорил:

— Ясное дело, если он сидел, то не за подобные вещи. И вообще, может быть, по-мелочи. Но, знаешь ли, людоедские пристрастия не возникают вмиг. Когда-то, где-то они уже проявлялись…

— А если он сидел долгий срок? — подхватил мысль Михаил. — То могли что-то заметить за ним и в зоне!

— Точно! Но там свои порядки, а сор из избы тюремщики выносить ох как не любят! Могли и замять какой-либо случай — поди теперь узнай!

Эскалатор уже вёз их вниз, и с каждой секундой приближалась желанная прохлада. Да, только под землёй и можно было недолго передохнуть от жары. Наверное потому станция казалась переполненной людьми. Кандауров и Лоскутов отошли в сторону, к боковой нише — они ещё не договорили.

— Знаешь, Миша, я вот что завтра же сделаю, прямо с утра! Напишу запрос-просьбу во все места заключения, в тюрьмы и колонии. Попрошу, в связи с необычными и жестокими преступлениями, которые мы расследуем, сообщить, не скрывая, обо всех случаях, которые как-либо стыкуются с действиями «упыря». Пусть даже не впрямую… Скажем, за последние три года… Напишу так, чтоб пронять их. Может, и сработает.

И, уже пожимая Лоскутову на прощание руку, добавил:

— Повезло нам, что убитого нашли сразу, всего лишь через четыре-пять часов после смерти. До этого, помнишь? — самое раньше, через неделю.

— А ведь он их не прятал.

— Да, не прятал, но и на людных местах не бросал… Вот почему я думаю, что он у нас в городе. А, может, и среди тех, кто попался в облаву.

— А если не попался? Тогда мог и догадаться, для чего вылавливали бомжей.

— Не думаю. Газеты о нашей находке не писали, сам знаешь. Мог решить, что это обычная плановая акция, с ним не связанная. Затаится, конечно. Но вряд ли попробует из города уйти. Сейчас это опаснее, чем затаиться, раствориться в таком большом городе. А если это так, если он здесь — я свой шанс не упущу. Выловлю зверюгу!