Хуан Гомес-Хурадо - Тайный агент Господа Страница 13

— Кароский сам вам все это рассказал? — спросила Паола, одновременно заинтригованная и шокированная.

— Только после интенсивного курса регрессивной терапии. Когда он приехал в центр, то утверждал, что происходит из добропорядочной католической семьи.

Паола, записывавшая все своим мелким канцелярским почерком, потерла рукой глаза, пытаясь прогнать усталость. Потом сказала:

— Ваш рассказ, отец Фаулер, полностью соответствует распространенным симптомам первичной психопатии: самолюбование, отсутствие иррационального мышления, недоверчивость, преднамеренная ложь и отсутствие раскаяния. Родительские побои и неумеренное употребление алкоголя в предшествующих поколениях наблюдаются более чем в семидесяти четырех процентах известных случаев среди агрессивных психопатов[29].

— Это и есть возможная причина отклонений?

— Скорее, один из провоцирующих факторов. Я могу привести тысячи случаев, когда дети росли в более неблагополучных семьях, чем вы описываете, и все же в зрелости не демонстрировали никаких девиаций, будучи вполне нормальными людьми.

— Подождите, ispettora, я пока коснулся только вершины айсберга. Кароский рассказал нам, что его младший брат умер от менингита в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году и его смерть никого из членов семьи не тронула. Меня поразило, с каким равнодушием он говорил об этом несчастье. Через два месяца после смерти мальчика отец загадочно исчез. Виктор не пояснил, имеет ли он отношение к его исчезновению. По-видимому, нет, поскольку Кароскому тогда было всего тринадцать лет. Известно также, что именно в то время он начал мучить мелких животных. Печальнее всего, что он оказался в зависимости от матери, женщины властной и религиозной до фанатизма. Она одевала его, как девочку, чтобы «играть вместе». Судя по всему, она трогала его под юбкой, приговаривая, что отрежет его «шарики» для полного сходства. В результате в пятнадцать лет Кароский мочился в постель. Из-за бедности ему приходилось носить дешевые вещи с благотворительных базаров, одежду, вышедшую из моды или сильно потрепанную. В колледже он постоянно подвергался насмешкам и был очень одинок. Однажды его одноклассник, проходя мимо, сделал, на свою беду, язвительное замечание по поводу костюма Кароского. Тот, потеряв голову от бешенства, несколько раз ударил однокашника толстой книгой по лицу. Парень носил очки, и разбитые стекла попали ему в глаза. Он ослеп на всю жизнь.

— Глаза… А что мы имеем у трупов? Это и стало его первым преступлением!

— По нашим сведениям, да. Виктора поместили в исправительное учреждение в Бостоне. На прощание мать сказала ему: «Лучше бы у меня случился выкидыш». Спустя несколько месяцев она покончила с собой.

История повергла присутствующих в ужас. Все молчали. Что тут скажешь?

— В исправительном доме Кароский находился до тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Чем он занимался весь следующий год — неизвестно, но в тысяча девятьсот восьмидесятом году поступил в семинарию в Балтиморе. В личном деле, оформленном при зачислении в семинарию, его прошлое не нашло отражения. Напротив, в документах указано, что у него безупречная биография и он является отпрыском добропорядочного католического семейства. В тот момент Кароскому исполнилось девятнадцать, и он на первый взгляд очень изменился. Мы не знаем практически ничего о его пребывании в семинарии. Достоверно лишь, что он самозабвенно учился и питал глубочайшее отвращение к гомосексуализму, открыто процветавшему в заведении[30]. Конрой настаивал, что Кароский — латентный гомосексуалист, который отрицает свою истинную природу, но это неверно. Кароского нельзя отнести ни к гомосексуалистам, ни к гетеросексуалам, у него нет определенной сексуальной ориентации. Сексуальность не интегрирована в структуру его личности, что, с моей точки зрения, нанесло серьезный ущерб его психике.

— Объясните, отче, — попросил Понтьеро.

— Разумеется. Я священник и давал обет безбрачия. Это не мешает мне испытывать влечение к доктору Диканти, присутствующей здесь. — Фаулер кивнул на Паолу. Та невольно смутилась и покраснела. — Следовательно, я знаю, что гетеросексуален, однако по своей воле соблюдаю целомудрие. Таким образом, сексуальность является неотъемлемой частью моей личности, хотя это не выражается в практической форме. С Кароским дело обстоит иначе. Тяжелые травмы, полученные в детстве и отрочестве, привели к «расщеплению» психики[31]. Кароский категорически отвергал свойственную ему сексуальную сущность и склонность к насилию. Он одновременно горячо любил и ненавидел себя самого. Это дало толчок к развитию агрессии, шизофрении и наконец привело к насилию над малолетними, причем на последнем этапе повторялось то, что совершил с ним его отец. Первые поползновения растлить несовершеннолетнего Кароский предпринял в тысяча девятьсот восемьдесят шестом — это был его пастырский год[32]. Объектом домогательств стал подросток четырнадцати лет, и дальше поцелуев и прикосновений дело не зашло. Мы полагаем, что мальчик не соглашался на ласки добровольно. Однако нет никаких официальных свидетельств, что история достигла ушей епископа; так или иначе, Кароский был рукоположен в сан священника. С того момента у Кароского стала проявляться болезненная одержимость, связанная с руками. Он мыл их по тридцать — сорок раз на дню и следил за ними очень тщательно.

Понтьеро переворошил кучу жутких фотографий, разложенных на столе, и, найдя ту, что искал, перебросил ее Фаулеру. Тот ловко, двумя пальцами, поймал снимок. Паола втайне восхитилась изяществом его движений.

— Ампутированные кисти рук вымыты и положены на белое полотно. Белое полотно символизирует в христианской церкви уважение и почитание. Существует множество ссылок на эту тему в Новом Завете. Как известно, тело Иисуса при погребении было обвито белыми пеленами.

— Ныне они уже не белоснежные[33], — пошутил Бои.

— Уверен, что вы с восторгом провели бы экспертизу упомянутого покрова, — поддел его Понтьеро.

— Без сомнения. Продолжайте, Фаулер.

— Руки проповедника священны. С их помощью он преподает таинства. Как вы увидите дальше, эта мысль прочно засела в голове Кароского. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году он работал в коллегии в Питсбурге. Там он стал практиковать насилие. Жертвы — мальчики от восьми до одиннадцати лет. Неизвестно ни одного случая его связи, гомо- или гетеросексуальной, по взаимному согласию со взрослым. Когда начали поступать жалобы, на первых порах церковное начальство никак не отреагировало. Позднее Кароского переводили из прихода в приход. Вскоре последовало заявление о нападении на прихожанина, которого он ударил по лицу, не причинив, впрочем, тяжелых увечий… В конце концов он приехал в институт.

— Вы полагаете, что, если бы ему попытались помочь раньше, исход был бы иным?

Фаулер недовольно поморщился и стиснул руки, тело его напряглось.

— Уважаемый младший инспектор, мы не помогли ему ни в малейшей степени. Напротив, мы способствовали появлению на свет убийцы — вот все, что мы сделали. И в итоге позволили ему сбежать.

— Так скверно?

— Хуже некуда. Когда Кароский поступил в клинику, он пребывал в подавленном состоянии из-за обуревавших его неконтролируемых желаний и внезапных вспышек ярости и агрессии. Он раскаивался в своих поступках, хотя упорно не желал в них сознаваться. Он просто был не в состоянии контролировать себя. Но с течением времени в результате неправильного лечения, познакомившись поближе с самыми негодными представителями клира, собравшимися в Сент-Мэтью, Кароский переменился, стал холодным и циничным. Утратил всякий стыд и готовность раскаяться. Видите ли, его память самопроизвольно блокировала самые болезненные воспоминания детства. В связи с чем он и превратился в педераста. Но после губительного курса регрессивной терапии…

— Почему — губительного?

— Гуманнее и полезнее в такой ситуации, если врач задается целью внести умиротворение в душу пациента, успокоить его расстроенный рассудок. Но я сильно опасаюсь, что история болезни Кароского вызывала у доктора Конроя нездоровое любопытство, выходившее за пределы нравственности и морали. В аналогичных случаях перед гипнотизером обычно ставится задача искусственно внедрить в память пациента положительные воспоминания, а мучительные эпизоды заблокировать, чтобы пациент о них забыл. Конрой запретил проводить в отношении Кароского традиционную схему лечения. Он не только вынудил того вспоминать, но и заставил слушать пленки, где тот, еще юношеским фальцетом, умолял якобы свою мать оставить его в покое.

— Ему что, мерещились лавры Менгеле? — ужаснулась Паола.

— Конрой был твердо убежден, что Кароский должен принять себя таким, как есть. По его мнению, иного решения проблемы не существовало. То есть Кароскому полагалось признать, что у него было тяжелое детство, а сам он — гомосексуалист. Как я говорил раньше, Конрой имел обыкновение ставить предварительный диагноз, а затем старался любой ценой втиснуть пациента в это прокрустово ложе. В довершение ко всему он пичкал Кароского смесью гормонов, причем некоторые препараты еще не прошли до конца экспериментальную стадию вроде разновидности противозачаточного средства депо-коветан. Этим лекарством, которое Кароскому кололи в непомерно больших дозах, Конрой снизил уровень его сексуальной возбудимости, но усилил агрессивность. Лечение продолжалось и продолжалось, но никакой позитивной динамики не наблюдалось. Были периоды, когда Кароский становился спокойнее, но не более, Конрой же истолковывал эти моменты затишья как успешный результат терапии. В итоге химия превратила Кароского в импотента. У него не наступала эрекция, и половое бессилие оказало разрушительное действие на его психику.