Джеймс Паттерсон - Кошки-мышки Страница 16

Следующий, о ком он вспомнил, был почтальон Патрик Шерилл. Тот стер с лица земли четырнадцать своих коллег в Оклахоме и, скорее всего, являлся родоначальником той паранойи, с которой американцы стали относиться к почтальонам. Из более поздних любимцев Гэри стоило упомянуть и о Мартине Брайанте, отбывавшем срок в исправительной колонии в Тасмании. Заслуживал внимания и Томас Уотт Гамильтон. Его имя, связанное с массовым расстрелом в одной из школ Шотландии, надолго осталось в памяти многих людей по всему миру.

Гэри Сонеджи отчаянно хотелось того же: будоражить умы людей по всему свету и занимать достойное место в сайтах Интернета. И он добьется своего. Он уже давно продумал, как это осуществить.

Но Чарльз Уитман по-прежнему вызывал у Гэри сентиментальные чувства и оставался его любимчиком. Уитман был первым, и стал для Гэри Злым Мальчиком из Техаса.

Господи, сколько же раз Гэри лежал рядом с ним на крыше университета, под слепящим августовским солнцем! Рядом со Злым Мальчиком Чарли.

И все это помещалось в его невероятном уме!

Двадцатипятилетний Уитман был студентом архитектурного факультета Техасского университета, когда устроил свою знаменитую мясорубку. Он затащил на обзорную площадку башни целый арсенал. Башня из известняка возвышалась над студенческим городком футов на триста, и Чарли наверняка ощущал себя Богом.

Прежде чем занять позицию на крыше, он расправился со своими женой и матерью. В тот день по сравнению с Уитманом сам Чарли Старкуетер казался жалким щенком. То же самое можно сказать и о Дике Хикоке и Перри Смите, двух отбросах-панках, которых Труман Капоте обессмертил в своей книге «Хладнокровие». Перед Уитманом они действительно смотрелись как отбросы.

Сонеджи никогда не забывал отрывок из статьи в «Тайм», описывающей историю техасского побоища. Гэри мог слово в слово повторить его и сейчас: «Как многие массовые убийцы, Уитман с детства считался образцовым мальчиком. Таких, как он, матери, живущие по соседству, всегда ставят в пример своим непутевым чадам. Чарли даже работал в алтаре Римской Католической Церкви и был разносчиком газет».

Вот это да, черт побери!

Еще один специалист менять личину, однако. Никто и не ведал, о чем Чарли думает, и что, в конце концов, сотворит.

Он удобно расположился прямо под цифрой «VI» циферблата часов башни. В 11:48 утра Чарльз Уитман открыл огонь. Рядом с ним, на окружающем верхушку башни шестифутовом бордюре были аккуратно разложены: мачете, большой охотничий нож, шестимиллиметровая винтовка «Ремингтон», «Ремингтон» 35-го калибра, пистолет «Люгер», а также револьвер «Смит-Вессон» калибра 357.

Полиция штата при поддержке местных служителей закона выпустила тысячи пуль по башне, буквально превратив в пыль циферблат часов. Тем не менее, им потребовалось более полутора часов, чтобы расправиться с Чарли Уитманом. Весь мир был поражен наглостью, бесстрашием и уникальностью такого поступка. Весь мир, мать его, обратил на него внимание!

Вдруг кто-то постучался в дверь гостиничного номера, где Сонеджи предавался воспоминаниям. Этот звук вернул его к действительности. Гэри тут же вспомнил, где находится.

А пребывал он в данный момент в Нью-Йорке, в гостинице «Плаза», в номере 419, о котором он не раз читал еще в детстве. Сколько раз Гэри мечтал о том, как, прибыв поездом в Нью-Йорк, остановится именно в «Плаза». Что ж, его мечта исполнилась, и он здесь.

– Кто там? – крикнул он с кровати, доставая из-под матраса полуавтоматический пистолет и прицеливаясь в дверной глазок.

– Горничная, – донесся женский голос с испанским акцентом. – Может, вы желаете, чтобы я разобрала постель?

– Нет, мне вполне удобно, – отозвался Сонеджи и подумал: «И это действительно так, сеньорита. Мне нужно подготовиться к тому, чтобы выставить нью-йоркскую полицию кучей тупиц, каковой она и является на самом деле. Забудьте о белье и не предлагайте мне сладостей. Уже слишком поздно что-либо менять».

Однако Гэри тут же передумал:

– Эй! Несите-ка мне сюда мятных конфет в шоколадной глазури. Я их просто обожаю. Мне сейчас вдруг очень захотелось сладенького.

Гэри Сонеджи приподнялся на кровати и не переставал улыбаться, пока горничная отпирала дверь и входила в номер. Сначала Гэри хотелось сотворить с этой тупой служанкой что-нибудь этакое, но потом решил, что это не самая умная мысль. Он желал провести хотя бы одну спокойную ночь в «Плаза». Ведь он столько лет об этом мечтал! Игра стоила свеч.

Больше всего Гэри нравилось ощущение того, что никто и не подозревает, чем все закончится.

А уж чем завершится его нынешняя затея, тем более никто не догадается.

Ни Алекс Кросс, ни единая живая душа во всей Вселенной.

Глава 29

Я поклялся, что в этот раз не позволю Сонеджи превзойти меня. Я не допущу, чтобы он снова завладел моей душой.

Мне удалось добраться из Нью-Йорка до дома как раз к позднему обеду. Вместе с Деймоном и Дженни мы навели внизу порядок и вместе уселись за стол. Музыкальный фон создавала тихая мелодия Кита Джаретта. Все выглядело очень мило и казалось, что так должно быть всегда.

– У меня такое впечатление, папочка, – болтала Дженни, помогая расставлять посуду, которую мы с Марией собирали долгие годы, – что ты специально вернулся из Нью-Йорка прямо к обеду. Это так здорово! Я просто поражена!

Она вся светилась от удовольствия, постоянно хихикала, шлепала меня от радости по руке, пока мы сервировали стол. Сегодня я был «хорошим папочкой», и Дженни по мере сил пыталась убедить меня в этом.

Я с достоинством поклонился:

– Спасибо, дорогая дочь. Кстати, насчет Нью-Йорка: как ты полагаешь, насколько далеко он находится?

– В милях или в километрах? – встрял в разговор Деймон, который в это время скручивал салфетки веером, как это принято в дорогих ресторанах. Деймон всегда способен быстро и по теме поддержать беседу.

– Меня устроит любая цифра, – кивнул я.

– Приблизительно двести сорок восемь миль в один конец, – выпалила Дженни. – Что скажешь?

Я, состроив смешную рожицу, как мог, выпучил глаза, а потом закатил их к потолку:

– Ну, теперь уже я просто поражен. Отлично, Дженни. – Я и сам запросто могу вовремя вставить нужное слово.

Дженни присела в шутливом реверансе:

– О расстоянии до Нью-Йорка я с утра расспрашивала Нану, – призналась дочь. – Так годится?

– Это было умно! – высказал свое мнение Деймон. – Настоящее исследование.

– Умно, умно, – согласился я, и мы дружно расхохотались над изворотливостью и сообразительностью Дженни.

– А туда и обратно наберется четыреста девяносто шесть миль, – подытожил Деймон:

– Да вы оба у меня… умники! – игриво и громко воскликнул я. – По нахальству и находчивости вам просто нет равных!

– Что здесь творится? Или я пропустила что-то важное? – наконец, подала голос Нана с кухни, откуда вылетали соблазнительные запахи ее стряпни. Насколько я изучил характер Бабули, она терпеть не может быть не в курсе происходящего. Особенно когда речь идет о нашем доме.

– Эта парочка поражает меня своим интеллектом и эрудицией! – крикнул я в ответ.

– Если ты свяжешься с этими школярами, Алекс, проиграешь последнюю рубашку, – предупредила Нана. – Их жажда знаний не имеет границ. Скоро оба превратятся в настоящих энциклопедистов.

– Эн-ци-клоп… – Начала Дженни, но, дойдя до «клопа», тут же принялась хохотать.

– Кекуок! – весело выкрикнула она и исполнила несколько па старинного зажигательного танца, популярного еще во времена рабовладения. Когда-то, сидя за роялем, я научил ее этому. Мелодию кекуока можно считать прародительницей современного джаза. Этакий демократический сплав музыки Западной Африки, классических мелодий и европейских маршей.

Во времена рабовладения тот, кто лучше исполнял кекуок, получал в награду нечто вроде пирога или кекса, откуда и пошло само название.

Все это Дженни, конечно же, знала, и, кроме того, могла разнообразить старинный танец современными фигурами. Не говоря уже о том, что ей с легкостью давалась и знаменитая «слоновья походка» Джеймса Брауна и «лунный шаг» Майкла Джексона.

После обеда мы дружно вымыли посуду, а потом спустились в подвал, где занялись боксом. Такие уроки у нас проводились один раз в две недели. Будучи умниками, мои детишки все равно оставались еще и крутыми маленькими зверьками. Эту парочку в школе никто не осмеливался и пальцем тронуть. «Мозги и приличный хук слева, – хвастается иногда Дженни, – против этого не устоит никто».

Закончив наше побоище, мы снова возвратились в гостиную. Кошка Рози тут же заняла свое место на коленях у Дженни. Мы смотрели по телевизору бейсбольный матч, когда Гэри Сонеджи опять занял мои мысли.

Из всех убийц, с которыми мне приходилось схватываться, он был самым страшным. Ясное мышление и одержимость удивительным образом сочетались у Сонеджи с «моральной изношенностью» – такой термин я почерпнул, еще будучи студентом института Джона Хопкинса. Мощное воображение подогревалось у Сонеджи неумеренной злостью, что заставляло его действовать целенаправленно и в соответствии со своими фантазиями.