Хуан Гомес-Хурадо - Тайный агент Господа Страница 22

— Можешь поднять меня на плечи?

Парень энергично зажестикулировал, давая понять, что не говорит по-итальянски. Фаулер тоже перешел на язык жестов, объясняя, что ему нужно. Молодой человек в конце концов понял, опустился на одно колено и, улыбаясь, поднял священника. Святой отец запел на латинском языке часть коммунио заупокойной мессы:

In paradisum deducant te angeli,In tuo adventeSuscipiant te martyres…[53]

Великое множество лиц повернулось к нему. Он знаками попросил своего безропотного носильщика переместиться к центру улицы, чтобы отвлечь внимание от Паолы и детективов. Некоторые верующие, главным образом монахи и священники, присоединились к песнопению во славу и за упокой души Папы: ради чести поклониться его праху они часами простаивали на переполненных улицах.

Воспользовавшись удобным моментом, полицейские с негромким треском вскрыли дверь ризницы и незаметно проскользнули внутрь.

— Ребята, там где-то наш коллега. Будьте очень осторожны.

Они вошли в здание один за другим, Диканти, доставая пистолет, молнией метнулась вперед. Предоставив агентам осматривать ризницу, она вошла в церковь. Прежде всего она торопливо заглянула в капеллу Святого Фомы. В капелле никого не оказалось, более того, она до сих пор была опечатана красными пломбами ОИНП. Не опуская оружия, Паола бегом проверила все капеллы с левой стороны. И помахала Данте — тот рысил по залу, проверяя капеллу за капеллой. Лики святых словно оживали на стенах в колеблющемся, рассеянном мерцании сотен свечей, горевших повсюду. Диканти и Данте встретились в центральном проходе.

— Ничего?

Данте отрицательно качнул головой.

И тогда у постамента сосуда со святой водой, на полу, неподалеку от входа, они увидели это. Крупными вычурными красными буквами было выведено:

— «Близятся знамена царя Ада», — произнес у них за спиной глуховатый голос.

Инспектор и Данте испуганно обернулись: Фаулер завершил публичные песнопения и ухитрился просочиться в церковь.

— Кажется, я просила вас подождать на улице.

— Это теперь не важно, — сказал Данте, указав Паоле на открытый люк. — Я позову остальных.

Паола изменилась в лице. Душой она рвалась туда, вниз, без промедления, но осторожность победила — она не осмелилась спускаться в крипту в темноте. Данте приблизился к главному порталу и отодвинул засовы. Два детектива зашли в церковь, еще двое остались у дверей. Данте одолжил у одного из полицейских фонарь «Маглайт», который тот носил на поясе. Диканти вырвала фонарь из рук Данте и, опередив его, ринулась в подвал. Все мускулы у нее были напряжены, лицо искажала мучительная тревога. Фаулер остался наверху, забормотав себе под нос короткую молитву.

Вскоре над полом показалась голова Паолы. Диканти выскочила из люка и опрометью бросилась вон из церкви. Затем неторопливо выбрался Данте. Он посмотрел на Фаулера и сокрушенно покачал головой.

Всхлипывая, Паола выбежала на улицу. Она извергла из своего желудка завтрак, постаравшись сделать это как можно дальше от порога церкви. Молодые ребята (по виду иностранцы), томившиеся в очереди, проявили участие:

— Вам плохо?

Паола отмахнулась от них, давая понять, чтобы ее оставили в покое. Рядом возник Фаулер и протянул ей носовой платок. Она взяла его и вытерла желчь и слезы. Те, что лились по щекам. От других, невыплаканных, разрывавших сердце, так легко не избавиться. У нее кружилась голова. То, что они обнаружили — кровавое месиво, привязанное к колонне, — не может, не может быть Понтьеро! Маурицио Понтьеро, младший инспектор полиции, был хорошим человеком, исполненным лукавства и колкого, мрачноватого, но добродушного юмора. Добрый семьянин, друг, коллега. В дождливые вечера он беспокойно ежился в своем костюме; он был ее напарником, всегда расплачивался в кафе, всегда находился рядом. В течение многих лет. Невозможно представить, что он перестал дышать, превратившись в бесформенную массу. Она провела ладонью по лицу, словно пытаясь стереть стоявшую перед глазами страшную картину.

Зазвонил мобильный. Паола раздраженно вытащила из кармана аппарат и обомлела. На экране определился абонент: «М. Понтьеро». Оцепенев от ужаса, Паола ответила на вызов. Фаулер с пристальным вниманием наблюдал за ней.

— Да?

— Добрый день, инспектор. Как поживаете?

— Кто это?

— Инспектор, ради Бога. Вы сами просили меня звонить в любое время, если я что-то вспомню. Я только что вспомнил, что мне пришлось разделаться с вашим товарищем. Искренне сожалею. Он мне помешал.

— Мы вас возьмем, Франческо. Или, правильнее сказать, Виктор? — Паола с яростью выплевывала слова, в глазах ее стояли слезы, и, отчаянно пытаясь сохранить самообладание, она ударила в больное место. Пусть знает, что маски сорваны.

Последовала короткая пауза. Совсем крошечная. Паола не застала убийцу врасплох.

— О да, конечно. Вы уже знаете, кто я такой. Передайте мое почтение отцу Фаулеру. Он полысел с нашей последней встречи. А вы, как я вижу, слегка побледнели.

Паола широко открыла глаза, глубоко потрясенная.

— Где ты, проклятый сукин сын?

— Разве не очевидно? У вас за спиной.

Паола обвела взглядом многотысячную толпу, наводнявшую улицу, сотни и сотни людей в шляпах, шапках, они размахивали флагами, пили воду, молились, пели.

— Почему бы вам не подойти, отче? Мы могли бы поболтать капельку.

— Увы, Паола, боюсь, мне лучше держаться от вас на расстоянии. Даже не мечтайте найти доброго старого брата Франческо. Его жизнь кончена. Все-таки мне пришлось с ней расстаться. Вскоре вы услышите обо мне еще, ждите. И не беспокойтесь, я простил вашу давешнюю грубость. Вы мне нужны.

Кароский прервал связь.

Диканти с разбегу врезалась в авангард плотного потока, расталкивая паломников направо и налево. Она выискивала мужчин определенного роста, хватала их за руки, разворачивала тех, кто смотрел в другую сторону, срывала шляпы и шапки. Люди шарахались от нее. Она потеряла голову, вне себя от отчаяния, она готова была перетрясти всех и каждого по очереди, если потребуется.

Фаулер, протолкавшись в гущу толпы, ухватил ее за локоть.

— Бесполезно, ispettora.

— Отпустите меня!

— Паола, перестаньте! Он ушел.

Диканти разрыдалась. Фаулер обнял ее. Лавина пилигримов, словно гигантская анаконда, медленно ползла вперед, к непогребенному телу Иоанна Павла II. И уносила в своем чреве убийцу.

Институт Сент-Мэтью

Сильвер-Спринг, Мэриленд

Д-р Конрой: Добрый день, Виктор.

№ 3643: Еще раз здравствуйте.

Д-р Конрой: Сегодня у нас очередной сеанс регрессивной терапии, Виктор.

(Процедура погружения в гипноз исключена из данной расшифровки, как и в предыдущих случаях.)

С. Фанабарзра: Мы в тысяча девятьсот семьдесят третьем году, Виктор. Начиная с этого момента ты слышишь только меня, и больше никого, хорошо?

№ 3643: Да.

С. Фанабарзра: Теперь он вас не слышит, господа.

Д-р Конрой: На днях мы предложили ему тест чернильных пятен Роршаха[54]. Виктор прошел испытание нормально, традиционно узнавая в предложенных фигурах птичек цветочки. Только дважды сказал, что ничего не видит. Заметьте, отец Фаулер: когда Виктор внешне демонстрирует равнодушие к чему-либо, значит, этот предмет его очень сильно задевает. Моя цель — вызвать соответствующий отклик в момент регрессии, чтобы понять корни проблемы.

Д-р Фаулер: Практически это вполне возможно, но я решительно возражаю против негуманности данного метода. В момент регрессии пациент не обладает такими защитными ресурсами, как в обычном состоянии. Риск нанести ему травму слишком высок.

Д-р Конрой: Упомянутые вами ресурсы блокируют его сознание. Вы знаете, что этот пациент категорически отторгает определенные моменты своей жизни. Мы должны разрушить барьер, выявить источник его болезни.

Д-р Фаулер: Какой ценой?

С. Фанабарзра: Господа, не спорьте. В любом случае нет никакой возможности показывать ему картинки, так как пациент лежит с закрытыми глазами.

Д-р Конрой: Но их можно описать словами. Продолжайте, Фанабарзра.

С. Фанабарзра: Как скажете. Виктор, ты в тысяча девятьсот семьдесят третьем году. Я хочу, чтобы мы пошли в то место, которое тебе нравится. Куда именно?

№ 3643: На пожарную лестницу.

С. Фанабарзра: Ты проводишь много времени на пожарной лестнице?