Кэтти Райх - Уже мертва Страница 48

Я просмотрела список. В нем действительно упоминались всевозможные случаи отделения рук, ног и пальцев от человеческих тел, большей частью травматическим путем.

– Потом я добавила слово "намеренное", чтобы отсеять все лишнее и получить исключительно сведения по умышленному расчленению.

Я пристально на нее взглянула.

– И не нашла ничего.

– Ничего?

– Это, конечно, не означает, что за все время не было довершено ни одного подобного преступления.

– Почему же вам не удалось найти никаких данных?

– Сама я не вводила данные в общую базу. В течение двух последних лет эту работу выполняют временные работники. – Люси сокрушенно вздохнула и покачала головой. – Процесс компьютеризации осуществлялся долгие годы, сейчас же всем хочется, чтобы любая задача выполнялась мгновенно. Наверное, описывая не очень распространенные преступления, временные работники действовали по своему уразумению, то есть сами подбирали слова для изложения информации.

– Они могли заменить "расчленение" каким-то синонимом?

– Вот именно. Кто-то использовал, например, термин "ампутация", кто-то – "разрезание" или "распиливание". Чаще всего они переносят в базу куски отчета патологоанатома.

Я рассеянно взглянула на листы в своих руках.

– Я попробовала ввести для поиска все слова, которые перечислила, и не только эти слова. Ничего не получилось. Скажем, перечень происшествий со словом "увечье". – Она подождала, пока я перелистну страницу и взгляну на второй список. – Он оказался еще более длинным. Тогда я добавила к "расчленению" уточнение "после наступления смерти", чтобы было ясно, что это случилось после убийства.

Люси подняла вверх руки и сделала царапающие движения пальцами, словно в попытке вытянуть информацию из воздуха.

Я в надежде вскинула голову.

– Все, что мне удалось найти, так это историю о парне, которому после смерти отрезали член.

– Компьютер понял вас буквально.

– Что?

– Это я так.

Шутка была неуместной.

– В конце концов я попробовала ввести "увечье" в комбинации с ограничителем "после наступления смерти". – Люси взяла из стопки еще несколько листов и протянула их мне. – Возможно, кое-что из этих сведений окажется для вас полезным.

Я почти не слышала ее. Мой взгляд с жадностью впился в список. Мне захотелось поскорее очутиться в своем офисе.

– Люси, вы просто умница. Я на подобное даже не рассчитывала.

– Значит, хоть что-то из этого списка вам пригодится?

– Да, да. Думаю, да, – пробормотала я, пытаясь выглядеть спокойной.

– Может, найти документы по этим делам?

– Нет, спасибо. Сначала я просмотрю список, а потом решу, что делать.

Лучше бы я ошиблась, молилась я про себя, глядя, как загипнотизированная, на шестое имя сверху.

– Хорошо.

Люси сняла очки и принялась протирать стекла краем свитера. Без них она выглядела незавершенной, неправильной, как Джон Денвер, когда перешел на контактные линзы.

– Мне бы хотелось знать, зачем все это вам понадобилось.

Она опять водрузила на нос огромные очки.

– Я, конечно, все расскажу вам, если что-то выясню. Я зашагала к двери, слыша, как Люси у меня за спиной куда-то поехала на своем стуле.

Вернувшись в офис, я положила распечатку на стол и просмотрела список. Шестое имя сверху. Франсин Моризет-Шанпу.

"Успокойся, – велела я себе. – Не торопись с выводами".

Я переключила внимание на другие имена. Ган, Валенсия и парочка наркодельцов-неудачников тоже были внесены в этот список, равно как и Тротье. Я узнала еще и имя одной гондурасской студентки из Огайо. Собственный муж застрелил ее, приставив дуло пистолета прямо к лицу, перевез в Квебек, отрезал ей кисти, вырезал свои инициалы на ее груди и бросил в парке. Еще несколько перечисленных дел я не вспомнила. Ими занимались до девяностого года, то есть когда я еще не работала здесь. Я направилась в центральный архив и нашла все эти дела, а вместе с ними и дело Моризет-Шанпу.

Разложив папки в хронологическом порядке на столе в своем офисе, я дала себе обещание, что изучу их последовательно, но тут же нарушила это обещание, взяв в руки дело Моризет-Шанпу. Мысли о его содержимом вызывали во мне приступ тревоги.

22

Франсин Моризет-Шанпу была застрелена и изувечена в январе девяносто третьего. Примерно в десять утра того дня один сосед видел, как она выгуливает своего спаниеля. А два часа спустя муж нашел ее мертвой в кухне. Пес лежал в гостиной. Его голову так и не разыскали.

Я помнила это происшествие, хотя и не принимала в расследовании ни малейшего участия. В ту зиму я приезжала в Монреаль раз в полтора месяца примерно на неделю. С Питом мы часто конфликтовали, поэтому летом я уехала в Квебек на целых три месяца, надеясь, что таким образом сумею сохранить наш брак. Как же!

Нападение на Моризет-Шанпу привело меня тогда в шоковое состояние. Рассматривая сейчас фотографии, я как будто вернулась в те дни.

Франсин Моризет-Шанпу лежала под небольшим деревянным столом, руки и ноги раскинуты, белые трикотажные трусики стянуты до коленей. Ее окружало море крови. Потемневшие пятна покрывали стены и столешницы рабочих столов. На одном из снимков ножки перевернутого стула, основная часть которого не вошла в кадр, как будто указывали на нее.

На фоне ярко-красной крови она смотрелась неестественно белой. В животе алели продольный разрез толщиной с карандаш и поперечный внизу в форме широко улыбающегося рта. Сквозь них проглядывали внутренние органы. Между ног был виден еле различимый краешек рукоятки кухонного ножа.

На удалении в пять футов от убитой, в промежутке между раковиной и рабочими столами, лежала ее правая кисть. Этой женщине было сорок семь лет.

– Господи... – прошептала я.

Я просматривала отчет о проведении аутопсии, когда на пороге появился Шарбонно. Я сразу поняла, что его настроение оставляет желать лучшего. Не поздоровавшись со мной и не спросив разрешения, он прошел к моему столу, уселся на стул и уставился на меня покрасневшими глазами.

Наблюдая за ним, я вдруг почувствовала мимолетное обострение чувства утраты. Тяжелая походка, небрежность движений, внушительные размеры его фигуры всколыхнули в моей душе нечто такое, что, как мне казалось, я уже оставила в прошлом.

На мгновение я увидела перед собой Пита, и мысли мои отправились в путешествие во времени. Он всегда воздействовал на меня опьяняюще. Я никак не могла понять, что именно мне нравилось в нем: крупное телосложение или непринужденность. Или то, что он постоянно был очарован мной. Так искренне. Насытиться им представлялось мне невозможным. Эротические фантазии посещали меня и раньше, но с того самого дня, когда я впервые увидела его под дождем у библиотеки, в этих фантазиях неизменно присутствовал он. Фантазировать можно когда угодно, подумала я. Хоть прямо сейчас.

"О Боже! Бреннан! Выброси из головы всякую чушь!"

Я вернулась в настоящее.

Шарбонно теперь рассматривал свои руки. Я ждала начала разговора.

– Возможно, мой напарник и сукин сын, но неплохой парень, – сказал он по-английски.

Я не ответила. Мое внимание привлекли к себе края его штанин. Они были подогнуты внутрь дюйма на четыре и подшиты на руках. Интересно, он их сам подшивал? – подумала я.

– Просто ему трудно привыкать к переменам, к каким-то другим условиям.

– Да.

Он так больше и не смотрел на меня. Я начинала чувствовать себя неловко.

– И? – спросила я.

Шарбонно откинулся на спинку стула и принялся разглядывать свой большой палец, продолжая избегать встречаться со мной взглядом.

Где-то в другом конце коридора играло радио. Рок Вуазин пел об Элен.

– Он говорит, что намерен подать жалобу.

Рука Шарбонно опустилась на колени, а взгляд скользнул в сторону окна.

– Жалобу?

Я постаралась не выдать голосом волнения.

– Министру. И начальству. И Ламаншу. Он заглянул даже в ваше личное дело.

– Что же мсье Клоделя так сильно не устраивает?

"Только не паникуй", – твердила я себе.

– По его мнению, вы перешагиваете черту дозволенного. Вмешиваетесь в чужие дела. И тормозите процесс расследования.

Шарбонно прищурился, глядя на солнечный свет.

Я почувствовала, как мышцы моего желудка сокращаются. Внутри разлилось неприятное тепло.

– Продолжайте.

– Клодель считает, что вы... – Он запнулся, подбирая слово, наверняка ища замену тому выражению, которое использовал в разговоре с ним Клодель. – Что вы слишком бурно на все реагируете.

– Можно поконкретнее?

Он продолжал смотреть в сторону.

– По его мнению, вы стараетесь превратить дело Ганьон в то, чем оно на самом деле не является, пытаетесь приписать ему всякую ерунду, о которой в данном случае не может идти и речи. Он говорит, что из обычного убийства вы стремитесь раздуть настоящую американскую буффонаду.