Фридрих Незнанский - Восемь трупов под килем Страница 10

— Интересует то, что наш писатель в процессе творчества не всегда высасывает сюжеты из пальца. Он часто контактирует с представителями правоохранительных органов, частных сыскных структур и, чего уж греха таить, представителями, хм, неформальных организаций. А так как занимается своим ремеслом он уже много лет, то, покопавшись в памяти, вспомнил некогда популярного в Москве следователя прокуратуры Турецкого, на счету которого было не меньше сотни успешно раскрытых дел.

— Популярность — явление временное, — пробормотал Турецкий.

— Ах, как вы правы, — патетично возвестил литератор. — Иллюзий не питаю, пройдет еще год, другой, третий — и, увы, вся эта, с позволения сказать, литература станет никому не нужна. Такая же фигня приключилась и с вами. Хм, сферы приложения наших усилий, конечно, несколько разные…

— Я, кажется, догадался, — усмехнулся Турецкий. — Вы пришли к досадному мнению, что, будучи специалистом по раскрытию преступлений, Турецкий не мог пойти на ничем не обоснованное убийство незнакомого человека. Тем более в состоянии, весьма приближенном к коме. Поздравляю, господа, вы на верном пути.

— Господин Манцевич, немного знакомый с криминалистическими процедурами, уверяет, что смерть наступила в промежутке от часа до двух ночи, — сказал Голицын. — Разумеется, никто не собирается вас обвинять. Опустим пока вопрос, как вы попали на яхту. Будем считать, что дело житейское. Оказались в каюте и сразу уснули.

«Интересно, как Манцевич определил время смерти? — недоуменно подумал Турецкий. — Приложил руку ко лбу покойника?»

— Представляю вам господина Манцевича Альберта Яковлевича, — объявил Голицын, — мой секретарь, помощник, консультант по особого рода вопросам.

«И заплечных дел мастер», — мысленно закончил Турецкий.

Не нуждающийся в представлении Манцевич воздержался от учтивого кивка, но от язвительной ухмылки воздержаться не смог.

— Кстати, у меня имеется пара слов к господину Манцевичу, — встрепенулся Турецкий. — Я прощаю вам, Альберт Яковлевич, ранее случившееся рукоприкладство, но если вы попробуете еще разок распустить руки, мне придется ответить, и вам, ей-богу, не понравится. Так что держите свои позывы при себе, договорились? И мне абсолютно безразлично, что подумаете об этом вы и ваш шеф.

Физиономия Манцевича местами порозовела. Голицын сделал предупреждающий жест.

— Не ссорьтесь, дети. Александр Борисович, возможно, прав — нужно уважительно относиться друг к другу. Представляю вам Герду — м-м… работницу нашего дома. Она любезно согласилась прокатиться с нами из Москвы до Сочи.

Дама с тугими «наростами» на макушке с достоинством кивнула и задрала нос.

— А также двух матросов — Глотова и Шорохова, которые в данный момент работают и подойти не могут. Ну, и Салим — наш семейный ангел-хранитель. Не следует обращать внимание на его мусульманское имя, человек родом из Татарстана и до сегодняшнего дня неплохо справлялся со своей работой.

В распахнутых дверях на палубу возникла подтянутая фигура телохранителя в спортивном пиджаке.

— К чему эти утомительные представления, Игорь Максимович?

— Вы еще не догадались, Александр Борисович? — бизнесмен удивленно взметнул брови. — Хотите честно заработать?

— Не хочу, — помотал головой Турецкий, — я в отпуске.

— Не хотите заработать?

— Честно — не хочу. Это шутка, Игорь Максимович. Но в каждой шутке, как известно…

— Признаюсь по секрету, Александр Борисович, — вкрадчиво сказал Голицын. Глаза его сделались стальными, челюсть отвердела — и сразу же втянула голову в плечи Ирина Сергеевна, — хотя для остальных присутствующих это не является секретом. Я вполне миролюбивый и компанейский человек, если дело касается досуга и прочих семейных ценностей. Но в отношении работы и дел, которые я считаю важными и основополагающими, со мной лучше не спорить. Вы находитесь на борту моей яхты, поэтому будьте добры играть по правилам, которые здесь устанавливаю я. Не хотелось бы вам угрожать, а также применять меры воздействия…

— Между прочим, сермяжная правда, — вставил писатель. — В делах наш Игорь Максимович крут, и под горячую руку ему лучше не попадаться. Смиритесь, Александр Борисович, — вы в чужом монастыре.

Турецкий благоразумно промолчал.

— Итак, в одиннадцать сорок пять «Антигона» отшвартовалась от пирса и вышла в открытое море. Как уже было сказано, обычная развлекательная прогулка. Приятно провести время, искупаться в открытом море, половить рыбку… в общем, насладиться морской жизнью. В воскресенье вечером яхта должна была вернуться в Сочи. Думаю, не стоит сейчас восстанавливать хронологию событий — в какое время и в какой последовательности пассажиры восходили на борт. Вы сами это сделаете позднее. В кают-компании Герда накрыла поздний ужин, но время было позднее, многие сразу легли спать, чтобы пораньше проснуться.

— Я поел, — хмыкнул писатель.

— Еще бы ты не поел, — ухмыльнулся Голицын. — На нижней палубе вы уже были. Представляете там обстановку. Передний отсек — для гостей и хозяев, задний — для обслуживающего персонала. Каюту Николая вы уже знаете. Первая по правому борту. В следующей поселили Ксению, за ней — Иван Максимович с Ольгой Андреевной. Затем пустая, далее Манцевич, и последнюю каюту на этой стороне выбрал Феликс.

— Мне понравилось, — с достоинством кивнул беллетрист. — Кровать мягкая, могу на животе лежать. А чуть пожестче, уже не могу — качаюсь неваляшкой.

— Первые каюты слева, — повысил голос Голицын — он не любил, когда его перебивали, — я, Ирина и Салим. Далее — вновь пустая, далее — Робер с Николь и, наконец… снова пустая.

— Мерси, Игор, — улыбнулась француженка, — у тебя немного уютно, нам понравилось. Правда, Робер?

Француз с важностью кивнул.

— Только в клозете немножко мусор, — призналась Николь. — Плохо льется вода, понимаешь? И иллю… илли… как это… окно нельзя открыть.

— Что же ты сразу не сказала? — поморщился Голицын. — Работнички, итить их!.. Я пришлю матроса, он все сделает. Что касается второго отсека — две каюты там пустые (в одной из них весьма «своевременно» оказались вы), в третьей поселилась Герда, в четвертой — оба матроса. Можете назвать последнюю кубриком. Парни проверенные, оба местные, не впервые выходят с нами в море. Такая вот диспозиция на текущий час. Николай Лаврушин, к нашему великому прискорбию, мертв. Был ли это несчастный случай? Складывается впечатление, он с кем-то разговаривал. Разумеется, это были не вы. Зная, что на борту такого субъекта быть не должно, Николай поднял бы шум. Альберт с Салимом осмотрели тело. Николая ударили по лицу — в районе переносицы имеется припухлость и небольшая ранка, порвалась кожа. Он упал, ударился затылком о выступающую часть обрамления иллюминатора. Пролежал всю ночь. Утром люди поднялись на верхнюю палубу — вы сами были свидетелями, мы сидели, мирно общались, ждали, пока Герда накроет на стол. Так уж вышло, что к Николаю этим утром никто не заглянул.

— Почему? — Турецкий повернулся к Лаврушиным, перевел глаза на Ксению. Девушка побледнела еще больше, сжала пальцами подлокотник. Моргал, волновался и собирал с одежды несуществующие ворсинки Иван Максимович. Смотрела в точку и не шевелилась Ольга Андреевна.

— Не будем сейчас разбираться, — поморщился Голицын. — Вы сами это выясните. Надеюсь, вы улавливаете мою мысль? Вам предстоит провести расследование обстоятельств смерти моего племянника Николая Лаврушина. Вы должны найти виновного, который находится на этом борту. В вашем распоряжении остаток сегодняшнего дня, весь завтрашний день и, если понадобится, понедельник. Человек, который это сделал, признаваться не намерен. Поэтому я вынужден принять меры. С этого момента под подозрением находятся все.

«И даже вы», — подумал Турецкий.

— Ходите, разбирайтесь, беседуйте со всеми, с кем посчитаете нужным, суйте нос не в свои дела, никто не будет чинить вам препятствий. Вам же нужно поддерживать себя в профессиональной форме, нет?

— Особенно в отпуске, — пробормотал Турецкий.

— Не будем начинать все заново, — Голицын нахмурился. — Вопрос об оплате мы обсудим позднее.

— Подождите… — очнулась Ольга Андреевна, подняла голову, обвела безжизненным взглядом присутствующих. Люди смущались, прятали глаза. — А как же… Николаша?

— Мне очень жаль, Оленька, но ты должна понять, — мягко произнес Голицын. — Тело должно быть предано земле, и оно будет предано. Но позднее. Пусть наш сыщик внимательно его осмотрит, а потом мы отнесем Николая в холодильник. Уикенд превращается в дни скорби, что поделать. Я отдал распоряжение Глотову и Шорохову — судно не вернется в Сочи. Мы будем дрейфовать вдоль береговой полосы. Если понадобится, встанем на якорь. «Антигону» никто не покинет. Средства связи всем придется сдать, я запру их в сейф… хотя, я не думаю, что здесь имеется сотовая связь.