Андрей Кивинов - Чарующие сны Страница 12

– Так там же через форточку залезли, ни одному взрослому не пролезть.

– А карлику?

– А может, чертики какие? Ты бы еще Микки Мауса вспомнил или Пиноккио. Не морочь голову. Карлик… Сходи лучше в интернат, это оттуда головорезы.

– Никуда я не пойду! У меня своих заморочек хватает, вон, девятую машину кто-то сжег. Ух, поймаю – убью.

Волков поворчал еще немного, затем пошел к Дукалису, попытался спихнуть материал ему, оттуда направился к Петрову. Но ребята не первый день работали в милиции, и Волков остался с материалом. Беспрерывно ругаясь и размахивая руками, он вернулся в свой кабинет, бросил бумаги на сейф и стал названивать в интернат, Кивинов убрал писанину в ящик, надел куртку, отметился у Соловца и вышел из отделения. Дойдя до остановки, он сел в троллейбус и поехал в другой район. Отыскав нужный дом, он зашел в подъезд. Перед дверью квартиры он остановился и задумался, не зная, с чего начать.

Внимание его привлекла бумажка, пришпиленная к двери соседней квартиры. Будучи как по жизни, так и по профессии человеком любопытным, он подошел поближе и прочитал:

«Товарищи воры! Вы уже в третий раз залезаете в мою квартиру и ничего не берете, потому что у меня нечего брать. Напишите, что вам нужно, и я оставлю на пороге, только не ломайте опять двери. Ремонт очень дорого стоит.

Хозяин».

Кивинов улыбнулся находчивости экономного хозяина и, вернувшись к двери нужной квартиры, нажал кнопку звонка. Дверь открыл мужчина.

– Милиция,-светанул ксивой Кивинов.-Марию Александровну можно?

– Она умерла.

– Как умерла? Согласно медицинской 'карте, она сане болеет.

– Она умерла около двух недель назад.

– Так-так-так…– Кивинов прошел в коридор и остановился, разглядывая эротический плакат. Это сильно отвлекало, поэтому он перевел взгляд обратно на мужчину.

– А вы кто будете?

– Я ее дальний родственник.

– Вы здесь постоянно живете?

– Да как вам сказать… Я был здесь только прописан, а жил в другом месте.

Мужчине было лет под тридцать. На плечи его был накинут парчовый халат, а на пальце светился массивный перстень. Ничего другого особо подозрительного Кивинов не заметил.

Он по привычке прошел на кухню и стал обозревать интерьер. После чего сел на стул и повернулся к мужчине.

– Вас как по имени-отчеству?

– Вадим Дмитриевич, но можно просто Вадим.

– Хорошо. Вы, конечно, знаете причину смерти своей родственницы?

– А можно спросить, что случилось?

– Это я объясню вам чуть позже. Сначала ответьте вы.

– Ну, точную формулировку я не знаю. Кажется, склероз мозга. Но, наверное, она умерла просто от старости.

– Перед своей смертью она чем-нибудь болела?

– Ну, я не знаю, может, и болела.

– Однако, Это же ваша родственница, хоть и дальняя. Только за то, что вы прописаны здесь, можно было бы узнать, как самочувствие у бабули, а?

Вадим явно нервничал. Кивинов не придавал этому значения, полагая, что Вадика мучают угрызения совести, возникшие из-за его равнодушного отношения к покойнице.

– Но вы хоть знаете, посещали ее перед смертью медсестры или нет?

– Признаться честно, я не в курсе.

– А как вы вообще узнали, что она умерла?

Вадик занервничал еще больше.

– Послушайте, в чем дело? Вы приходите в чужую квартиру, задаете глупые вопросы. Какое вам до всего этого дело? Я сейчас милицию вызову.

– Зачем? – не понял Кивинов.

До Вадима дошло, что он ляпнул что-то не то. Он пробурчал в ответ что-то нечленораздельное.

– Хорошо, – сказал Кивинов, – я вам объясню. Перед смертью Марии Александровны врачи прописали ей лекарства, содержащие наркотические вещества. Их вкалывала медсестра, работающая в поликлиннике и приходящая сюда по вызову. Я подозреваю, что она вкалывала ей что-то другое, а лекарства продавала наркоманам. Понятно? Я был уверен, что Мария Александровна еще жива и хотел поговорить с ней по этому поводу. Кстати говоря, умереть она могла именно из-за того, что ей кололи не те лекарства. Вот и все. А вы сразу в крик…

– Надо было сразу объяснить. Я ничем помочь вам не могу. Но, наверно, обнаружилось бы, если она умерла из-за этого.

– Неизвестно, что ей кололи. Есть вещества, не оставляющие следов.

Кивинов взглянул на часы и поднялся. Ему надо было посетить еще две квартиры. Хорошо бы застать там живых старушек, а то его крутая версия с лекарствами лопнет, как мыльный пузырь.

Следующий адрес находился неподалеку от первого, это и понятно, оба дома входили в сферу обслуживания одной поликлинники. Напротив второй квартиры никаких объявлений по поводу сломанных дверей не оказалось, и грабителям никто ничего под дверью оставить не обещал. Дом, в отличие от первого, был дореволюционной постройки, с широкой лестницей и лепными барельефами на потолках. Кивинов полюбовался давно не реставрированным произведением зодчества и позвонил в дверь.

Хозяйка был жива-здорова. Бабуле было лет восемьдесят на вид, но держалась она бойко и достаточно бодренько.

– Серафима Григорьевна?

– Да.

– Из милиции. Можно?

Бабуля, придерживаясь за ручку дверей, пропустила Кивинова. Он огляделся и направился прямиком на кухню. Серафима Григорьевна засеменила следом.

– Слушаю вас. Вы, наверно, по поводу соседей сверху?

– Нет, я сам по себе.

– Жаль. Может, зайдете к ним? Совсем спасу нет.

– Позвоните в свое отделение участковому.

– Да уж звонила и не один раз.

Кивинов решил, что если он сейчас не перейдет к сути дела, беседа может затянуться надолго, а все по вине нерадивых соседей.

– Серафима Григорьевна, к вам медсестры приходят?

Старушка удивленно посмотрела на Кивинова.

– Да. Мне уколы прописали. Я тогда в постели лежала. Они на дом ходили. И сейчас ходят. Мне самой тяжело в поликлинику добираться.

– Вы Лену Ковалевскую помните?

– Леночку? Конечно. Славная девушка, добрая. Но сейчас она уже не ходит, уволилась, верно. Жалко. Сейчас дру-гая ходит.

– Вы не помните, когда она была в последний раз?

– А накануне 8 марта. Она еще поздравляла меня. МЫ чаю с печеньем попили. А что случилось? Что-нибудь с Леночкой?

– Нет, нет, ничего. Что вам прописали? Я имею в виду, какое лекарство?

– Помилуйте, к чему эти вопросы?!

Вероятно, Серафима Григорьевна имела дворянское происхождение, поэтому некоторые фразы и жесты явно отдавали дореволюционным колоритом.

– Я потом вам все объясню.

– Ну, извольте. Сомбревин.

– Пустые ампулы Лена с собой забирала?

– Да. Не то что теперешняя медсестра – все на столе оставляет.

– Вы выкидываете их?

– Разумеется.

– Припомните, может, Лена хоть раз да оставила ампулы?

Серафима Григорьевна посмотрела на Кивинова как на сумасшедшего. Кивинов выдержал ее взгляд, так как сумасшедшим себя не считал. Хотя, конечно, со стороны его во-просы действительно выглядели слегка абсурдно.

– Вспомните. Вот в последний раз, например, когда Лена у вас чаек пила…

Старушка пожала плечами и оттопырила нижнюю губу, но потом взгляд ее вдруг прояснился, и она оживленно закивала головой, давая понять, что, несмотря на старость, склерозом еще не страдает.

– А ведь точно. Она на кухне их оставила, забыла. Я сама выкинула.

– Куда?

– Что значит куда, сударь мой? В помойку. В мусорное ведро.

– А вы уже вынесли его?

– Я, право, не помню. Возможно еще нет. Мусора у меня немного собирается

– одни бумажки.

– Вы одна живете?

– Да, одна.

– Где ваше ведро?

– Помилуйте, зачем оно вам?

– Надо.

– Вон там, под раковиной, за. дверцей. Кивинов поднялся со стула, открыл дверцу и извлек большое крашеное железное ведро.

– У вас газета есть?

– Нет, я не выписываю;

– Понял. Тогда извините.

Кивинов перевернул ведро. Содержимое его рассыпалось по полу.

– Молодой человек, что вы творите?

– Я уберу, – коротко ответил Кивинов, приседая на корточки и погружаясь в осмотр мусора.

Серафима Григорьевна охала и суетилась вокруг опера. Тот, не обращая на нее никакого внимания, продолжал заниматься оперативно-розыскной деятельностью.

Несколько ампул было уже разбито. Кивинов достал из кармана ключи, осторожно отодвинул осколки в сторону и начал выбирать целые.

Покончив эту несомненно приятную процедуру, он перенес ампулы на стол и стал высматривать название каждой. Прочитав стоявшее на половинке третей ампулы наименование лекарства, он торжествующе усмехнулся и посмотрел на Серафиму Григорьевну.

Каким бы далеким от медицины человеком он ни был, но название этого лекарства он знал хорошо, потому как нередко сам прибегал к его помощи. Когда не мог уснуть ввиду предстоящей проверки.

В ампуле когда-то был обычный димедрол.

ГЛАВА 8

Тишину прорвал истеричный гогот Волкова, слышный в радиусе метров ста от отделения. Кивинов вздрогнул от неожиданности и оторвался от своих бумаг. Ну, жеребец! То ругается, то смеется и все время во всю глотку! Сгорая от любопытства, Кивинов бросил ручку на стол и заглянул в соседний кабинет, принадлежащий Волкову. Там уже стоял Дукалис и с интересом взирал на заходящегося товарища. Волков, сидя на диване и раздувая розовые щеки, продолжал гоготать, размахивая листком бумаги.