Грехи наших отцов - Оса Ларссон Страница 14

– Это так. Время от времени у меня объявляются новые родственники, – признался Бёрье Стрём. – Ну, в общем, после вашего звонка я решил приехать. Взглянуть на него…

– Должен предупредить, это зрелище не из приятных.

– Понимаю. – Боксер кивнул.

– То, что от него осталось, – это не он, можно сказать и так, – пояснил Похьянен.

И тут же мысленно выругался на собственную болтливость.

16 июня 1962 года

День, когда пропал отец Бёрье, в остальных отношениях был самый обычный. Но каждая мелочь намертво врезалась Бёрье в память. Исчезновение отца, словно сигнальная ракета, осветило даже самые незначительные события.

Бёрье проснулся рано, в самом начале восьмого, несмотря на воскресенье. Прошмыгнул на кухню, намазал, как смог, два бутерброда. Масло из холодильника было твердым и крошилось. Мама еще спала.

Сегодня его заберет папа, и они проведут вместе неделю. Весь день Бёрье просидел дома. Смотрел на часы, но стрелки почти не двигались. Друзья звонили в дверь и спрашивали, выйдет ли он, но Бёрье к ним не хотелось.

Мать разгадывала кроссворд за столом на кухне. Она вымыла волосы и накрутила их на бигуди. Закурив, спросила, не поднимая головы от газеты:

– Почему бы тебе не побегать с ними? Он не придет раньше вечера. – И добавила, как будто для себя самой: – Или не придет вообще. Он ведь должен мне денег.

Но ему ничего не хотелось, кроме как дожидаться отца. Бёрье сидел на своей кровати, обложившись детскими журналами – «Скружд Макдак», «Фантомас» и иллюстрированная классика. Но сосредоточиться на чтении не получалось. Бёрье думал об отце и предстоящей неделе. Старался не забывать переворачивать страницы, потому что мама могла наблюдать за ним краем глаза.

В обычный день Бёрье просто встал бы и закрыл дверь. Тем более что мама никак не хотела понять, что ему давно уже не пять лет, когда «пойти побегать» было всем, что нужно в жизни. Но злить ее сейчас – плохая идея. Поэтому сидеть и не умничать – единственное, что оставалось Бёрье.

– Представляю, как вы повеселитесь вдвоем, – сказала мама, выставляя на обед остатки роскошного субботнего ужина – запеканку и прочее.

Бёрье не смог ответить с набитым едой ртом. Пожал плечами – мол, не знаю. Что будет, то будет.

Они делают вид, что вполне справляются одни, Бёрье и мать. Что отец ничего не значит. Поэтому для Бёрье так важно не показывать радости, разве что совсем ненадолго. Иначе мать может вдруг загасить сигарету, положить руку на лоб Бёрье и объявить, что у него жар. А когда придет отец, встанет в дверях со скрещенными на груди руками, и тогда ничего не будет.

Но мать покупается на его уловку. Вдруг становится веселой, включает радио «Норд» и моет посуду, подпевая. Потом уходит к соседке, и, пока ее нет, Бёрье успевает тысячу раз выглянуть во двор.

День идет своим чередом. Мать возвращается и моет жалюзи, не переодеваясь в рабочее платье. А Бёрье получает на ужин мороженое и взбитые сливки с сухофруктами. Наконец, без двенадцати минут семь, в дверь звонят.

На пороге стоит отец.

Бёрье не смеет поднять на него глаз, забывает, что надо дышать. Отец такой большой, высокий и широкоплечий. Тонкий в талии. Ткань рубашки натянулась на мускулистых руках. Ему едва хватает места в прихожей между зеркалом и вешалкой.

Он ждет, и лишь после приглашающего кивка матери на полшага продвигается вглубь дома. Отец загорелый, хотя сейчас только начало лета. Волосы светлые, почти белые, и очень коротко стрижены. Ровные белые зубы и голубые глаза. Нос кривой, потому что отец – боксер. Одно ухо немного оттопырено, но нисколько не портит общего впечатления.

«Типичный финн, – так мама говорила об отце подругам. – Где были мои глаза? Моргнуть не успела, как забеременела».

Но Бёрье видит, как вспыхнули ее щеки. Мать цепляет его рюкзак большим и указательным пальцами. Протягивает отцу.

– И это тоже? – Он кивает на бумажные пакеты из «Консума» с восьмеркой на боку в руках Бёрье. – Я на мотоцикле. – И озадаченно гладит подбородок.

Мать закатывает глаза так, что голова описывает полукруг по направлению к потолку. Но локоны остаются неподвижными. Покрытая лаком прическа – что-то вроде шлема.

– Значит, я все перепаковываю. – Мать подхватывает пакеты. – Думаешь, он не будет переодеваться всю неделю?

– Всё в порядке, мама, – вмешивается Бёрье в разговор родителей. – Мне не нужно так много. Лето все-таки.

Мать исчезает на кухне. Отец и сын слышат, как она расстегивает «молнию» на рюкзаке, сердито шелестит пакетами и кричит:

– Ты должен мне денег. Когда думаешь расплатиться?

Она злится. Бёрье становится не по себе, но отец улыбается и подмигивает ему. И Бёрье улыбается в ответ так, что кожа на лице натягивается, а в ладонях покалывает, как будто он держит холодную бутылку с лимонадом.

Во дворе мальчишки собрались вокруг отцовского мотоцикла. Бёрье чувствует на себе завистливые взгляды. Надевает кожаную куртку и шлем, которые отец привез специально для него. Но мальчишкам уже не до Бёрье, – разинув рты, слушают про отцовский BSA Golden Flash 650, модель 1956 года.

Бёрье живет один с матерью. Обычно это он с завистью в груди наблюдает, как чужие отцы пакуют машины для поездки куда-нибудь в Турнедален всей семьей. Или на снегоходе чистят снег перед воротами, или смазывают сыновьям лыжи. Но сейчас тот редкий момент, когда на всей улице нет ни одного мальчишки, который не пожелал бы оказаться на месте Бёрье. И все отец!

– Покажите свои татуировки, – просит один из самых маленьких.

Отец смеется и спрашивает, какую именно из них он хотел бы видеть.

– Тетю, – отвечает малыш.

Отец распахивает рубаху и показывает обнаженную девушку посреди ринга с огромными боксерскими перчатками, которые висят у нее на шее, закрывая грудь.

Дальше вопросы сыплются как из мешка. Было ли ему больно? В каком возрасте отец сделал первую татуировку? Сколько их у него? Самые смелые трогают пальцем, как будто хотят убедиться, что рисунок не сотрется.

– Больно, – серьезно отвечает отец. – Татуировки носят только моряки и