Фридрих Незнанский - Засекреченный свидетель Страница 16

Аркадию Исаевичу повезло в жизни не только общественной, но и в личной. В общем, можно сказать даже, что успех на личном фронте и определил дальнейшие его победы на общественном. Еще будучи студентом на факультете журналистики МГУ, который он, к слову сказать, закончил с отличием, Аркаша познакомился и сошелся с однокурсницей Любой Свечкиной, светлоглазой девахой, склонной к полноте.

Узнав о том, что папа Любы — Юрий Михайлович Свечкин — действующий генерал-лейтенант госбезопасности, иными словами, особа, приближенная к президентской рати, Аркаша сам настоял на скорейшем юридическом оформлении их с девушкой Любой затянувшихся и далеко не платонических отношений.

Было, правда, в этой близости одно «но». Папа-генерал с неприязнью относился не только к лицам кавказской национальности. Еврейскую национальность он тоже на дух не переносил. Поэтому поначалу даже слышать не хотел о возможности такого компрометирующего родства. Но единственное любимое чадо так плакало, так рыдало, так рвало на себе льняные кудри, что маме, Клавдии Алексеевне, женщине властной, чувствующей себя единственной хозяйкой в доме, пришлось прикрикнуть на генерала — вполголоса, но убедительно, как она умела. Юрий Михайлович быстро поджал лапки, ретировался и заявил, что он даже очень любит евреев — среди них иногда встречаются порядочные люди. Вот был у него в детстве одноклассник Моня, очень хороший паренек, жалостливый. Кошек жалел всегда, которым Юрик Свечкин пустые консервные банки к хвостам привязывал…

На свадьбе шумной и многолюдной, организованной с должным шиком и размахом, среди гостей было множество коллег Свечкина. Подтянутые мужчины, как в модных темного цвета полосатых костюмах, так и в мундирах с генеральскими погонами. И Аркаша очень-очень старался обратить на себя их внимание и запомниться таким важным и нужным людям. Однако поначалу его потуги были тщетны. Большие люди не торопились заводить близкое знакомство с генеральским зятем.

Однако примерно через месяц генерал-лейтенант Свечкин свел новоявленного родича со своим подчиненным, полковником Белобрагиным, который стал снабжать Аркадия сенсационными журналистскими материалами. Пользуясь этими сенсациями, которые, казалось, как с неба на Аркашу свалились, а на деле были как раз им спланированы, Аркадий Кригер и стал «золотым пером» демократической российской журналистики. И в этом качестве весьма прославился на очень даже непростом российском рынке СМИ.

Это был триумф. Именно тот, к которому Аркаша шел всю сознательную жизнь, не гнушаясь компромиссов с собственной совестью. И теперь настало его время пожинать сладкие плоды.

Раздающаяся год от года, как на дрожжах, супруга вскоре прискучила знаменитости. Разве есть что-нибудь интересное в том, что с очередной журналистской или депутатской тусовки, где не обходилось, как положено, без вина, травки и разбитных девок, тебя встречает эдакий недовольный колышущийся «жиртрест»? Сначала тоненько верещит что-то о вонище изо рта и хроническом алкоголизме, а потом начинает домогаться, лапать пухлыми руками, прижиматься дебелым телом…

Понятное дело, что в другой раз стараешься подольше задержаться на «очень важном мероприятии» исключительно в целях «дальнейшего карьерного роста и повышения благосостояния семьи». А со временем производственная необходимость вынуждает и заночевать на конференции или конгрессе. Ведь настоящая работа всегда требует много больше времени, чем на нее планируешь.

Поначалу Люба протестовала и всякий раз пыталась наябедничать папочке. Но генерал, не жаловавший зятя поначалу, тут вдруг не пожелал становиться и на защиту чада. «Бачили очи, шо куповалы», — заявил он дочери, полагая себя полиглотом. И довольно злорадно усмехнулся: предупреждал же, мол. Теперь сами расхлебывайте!

Супруга восходящей звезды российской журналистики, не дождавшись родительской поддержки, попыталась самолично принять меры. Поначалу отказала мужу в доступе к телу. Неблагодарный супруг, вместо того чтобы одуматься и на коленях проситься «в лоно семьи», повеселел и пустился во все тяжкие едва ли не на законных основаниях. Когда Любовь Юрьевна осознала роковую ошибку, поезд, как говорится, ушел. Двухкомнатная квартира в центре столицы, которую Любины родители преподнесли молодым в качестве свадебного подарка, по ночам становилась для молодой женщины одиночной камерой. Муж заявлялся под утро. От него несло водкой и женскими духами. Он лез в ванну, а потом заваливался спать, отмахиваясь от расспросов. «Журналистское задание, — говорил. — Я должен был своими глазами убедиться, как там у них в подпольном притоне…»

Он действительно во многом убеждался на собственном опыте. Порок всегда сладок обывателю именно тем, что доступ к нему имеют только «избранные». И Аркаша решил для себя, что должен быть в их числе. Мотивируя это, разумеется, профессиональной надобностью. Чтобы писать, к примеру, о том, как развлекается с проститутками лицо, похожее на республиканского прокурора, просто необходимо было подробненько выяснить, а как, собственно, с этими элитными путанами вообще «развлекаются». Выяснив и красиво расписав детали, можно было уже и не заботиться о главном: кто же там на самом деле проводил время с мастерицами древнейшей профессии. Можно было подставлять любую фамилию, фотографировать любое лицо. Народ верил безоговорочно. Как не верить, если все подробности освещены с таким знанием дела!

Получив редакционное задание написать о наркомании, Кригер впервые попробовал серьезный наркотик. Ведь ему необходимо было написать правду об ощущениях наркомана. А писать с чужих слов Аркаше обрыдло, поскольку этим он и так занимался постоянно. Поэтому там, где было можно, он писал, опираясь на собственное восприятие. Особенно усердствовало «золотое перо» в описаниях порока. Потом опробованный способ «расширения сознания» стал привлекать Кригера и в повседневной жизни. Он все чаще и чаще покупал требуемую дозу. Но разрушительного влияния на психическое и физическое здоровье журналиста этот перспективный творческий метод оказать попросту не успел.

Впрочем, готовя очерк, обличающий все шире и шире распространяющийся порок гомосексуализма, Аркаша довольно долго не решался на эксперимент. Противно было, честно говоря. Аж передергивало, когда себе представлял, чем они занимаются. Но представлял все чаще и чаще. А в жизни обычно случается так: если чего-то потаенно желаешь, хотение это непременно сбудется. Так и тут помог счастливый случай.

В преддверии какого-то праздника он привез жену в один из гипермаркетов, которых понастроили, едва ли не один на другом, вдоль Кольцевой автодороги. Отшагав по торговым залам десяток километров, толкая доверху нагруженную тележку за Любашей, которая, будто атомоход форштевнем, раздвигала бюстом толпу, он уже вслух матерился. И в шуме-гаме не сразу расслышал звонок мобильного телефона.

Высветившийся номер ни о чем Аркадию не говорил.

— Алло! Слушаю вас.

— Здравствуйте, Аркадий Исаевич.

— Здравствуйте. А вы кто?

— Коллега, собрат по цеху, так сказать. Мы с вами встречались на пресс-конференции Рудайса. Информационное агентство «Центральный регион». Припоминаете?

— Смутно. — Аркадий не мог вспомнить даже пресс-конференцию, но решил послушать, что же будет сказано незнакомцем дальше.

— Я хочу пригласить вас в гости.

— С какого это ху… — Аркаша прикусил язык, поскольку предпочитал избегать нецензурно выражаться в разговорах с незнакомыми людьми. Бог знает, на кого нарвешься.

— Ну, не совсем в гости, — успокоил собеседник. — У нас есть небольшая компания журналистов и литературных критиков. Мы периодически снимаем для релаксации одну изумительную баньку. Как раз на послезавтра ночной сеанс заказан. Нам было бы лестно видеть вас в числе гостей…

Слегка покочевряжась для порядка, Кригер, падкий на подобное к себе отношение, согласился. И, едва чокнувшись с женой бокалом вина в праздничный вечер, вдруг засобирался на служебное мероприятие, которое пропустить ну никак нельзя. Люба даже скандалить не стала. Мрачно промолчала, ничему уже не удивляясь.

Часам к пяти утра Аркаша от обильных возлияний уже ничего не соображал. Он голый сидел на скамье, обессиленно прислонившись к бревенчатой стене предбанника, а на плече у него не то всхлипывал, не то смеялся от счастья субтильный коллега.

— Ты… ты не представляешь, какой ты. Ты самый лучший. Я тебя увидел — и все. Сразу пропал. Такого самца больше нет на свете! Эти черные волосы на груди…

А рука его, будто невзначай, поднималась все выше по бедру Аркаши. И вот уже тонкие, словно женские пальцы приятно чешут и гладят мошонку, обхватывают член.

— Я сейчас тебе, родной, такой минетик сделаю! Нет, ты не отодвигайся. Не бойся. Ведь ты еще не знаешь, как я умею. Будет очень приятно. Попробуй. Ведь в жизни нужно все самому попробовать…