Вильям Каунитц - Подозреваемые Страница 21

— Нет. — В голосе Макса Бардвелла послышались враждебные нотки. — Нет, не знаком.

Скэнлон встал.

— Разрешите воспользоваться вашим телефоном. Мне нужно позвонить на работу.

— Конечно, — сказала Луиза Бардвелл. — Вот он, на стене. Но есть и другой телефон, в гостиной. Пройдите туда, там вам никто не помешает.

Скэнлон стоял, устремив взор на камин, и ждал, пока кто-нибудь в бригаде подойдет к проклятущему телефону. Неужели люди, жившие в пятнадцатом и шестнадцатом веках, были такими же озабоченными, как наши современники? — думал он. «Египетская принцесса»! С ума сойти!

Наконец раздался щелчок. Кто-то поднял трубку.

— Девяносто третий. Сакиласки.

Скэнлон узнал голос Колона.

— Сакиласки, есть кто-нибудь?

— Нет, почти все уже ушли.

— Я не буду заходить. Если что, звоните домой, — сказал Скэнлон.

— Хорошо, лейтенант.

Вернувшись на кухню, он увидел, что Луиза Бардвелл сидит за столом рядом с мужем и читает последний номер журнала «Трах».

— Не хотите попробовать конфеты? — спросила она Скэнлона. — Очень вкусные. Настоящий молочный шоколад.

Он взглянул на коробку, и его передернуло. Конфеты имели форму половых губ.

— Нет, спасибо. Я на диете. Где вы их покупали? — спросил Скэнлон, глядя, как Луиза берет из коробки конфету и подносит ко рту.

— Мне подарил их Джо Галлахер, — ответила она.

— Можно посмотреть?

Она поставила коробку перед ним.

Перевернув ее, он прочитал в правом углу: «Лавджой компани, Бруклин, Нью-Йорк».

Глава 7

Грейт-Джонс-стрит — отросток Восточной Третьей улицы, всего два квартала между Бауэри и Бродвеем. К западу от 33-й пожарной команды есть широкий незастроенный участок, который днем используется как платная стоянка, а ночью пустует, если не считать нескольких машин.

До мансарды, где жил Тони Скэнлон, можно было добраться пешком, пройдя через стоянку и поднявшись по зигзагообразной пожарной лестнице на задах дома. Ему нравилось взбегать по металлическим ступенькам. Это помогало сохранять форму. Иногда он любил побегать по пандусу вместе с пожарниками, которые постоянно торчали перед зданием пожарной станции.

Он оставил свою машину в дальнем конце почти пустой стоянки и посмотрел на часы. Четверть двенадцатого. Он устал от людей и хотел побыть один. Закрывая машину, Скэнлон заметил группу пожарников, которые заигрывали со студентками, спешившими в университетский городок. Один из пожарников, пузатый парень по имени Фред, увидел его и поманил к себе.

Подходя, Скэнлон увидел, как один из пожарников попытался ухватить молоденькую студентку за юбку.

— Ты заметил, какие у них сиськи? — воскликнул пожарник, обращаясь к Скэнлону.

Скэнлон знал, что это была любимая тема Фреда и его друзей.

— Нет, не заметил, — стараясь скрыть раздражение, ответил он. — В чем дело?

— Что ты думаешь о новом трудовом договоре? По-твоему, мэр согласится повысить зарплату на восемь и восемь десятых процента?

— Вероятно, рост зарплаты будет такой же, как и раньше, но его растянут на два года, — ответил Скэнлон, мечтая расстаться с пожарными и прогуляться.

Как бы он ни уставал, прогулка по Гринвич-Виллидж всегда освежала его. Фантомных болей не было, он мог расслабиться и спокойно подумать.

Баскетбольный матч в скверике на углу авеню Америк и Западной Третьей улицы, как обычно, привлек толпу болельщиков и любителей пари. Уличные торговцы продавали батарейки, книжки в бумажных обложках, даже золотые украшения. Художники торговали своей отвратительной мазней. Скэнлон прогуливался под их пристальными взглядами. Вдруг он заметил приближающуюся парочку. Широкая в кости негритянка в черной ковбойской шляпе, лихо заломленной набекрень, в красных тренировочных штанах в обтяжку и облегающем алом свитере, в котором едва помещалась громадная грудь, шла под руку с белым сикхом из Гринвич-Виллидж. Его борода ниспадала на грудь, голова была обмотана белым тюрбаном, а балахон из домотканой материи почти волочился по земле. Лишь изредка из-под него показывались носки плетеных сандалий. Сикх опирался на громадный посох длиной в десять футов.

На Бликер-стрит он миновал ресторан с рукописной вывеской, предлагавшей отведать сычуаньских и тайских яств. Он подумал о новой волне азиатских иммигрантов, быстро захвативших пищевую промышленность города, и вспомнил, как легавых учили отличать этих пришельцев одного от другого, китайца от тайца, бирманца от вьетнамца и так далее. Тощий черноволосый грабитель и убийца из Гонконга, корейские банды налетчиков, камбоджийские продавцы наркотиков позаботились об образовании полицейских.

Свернув на Западную Четвертую улицу, он заметил группу весело щебечущих девушек, спускающихся по ступенькам павильона «Розовая пипка». Не удержавшись, он заглянул в окно лавки, торгующей различными сексуальными причиндалами, и увидел коллекцию фаллосов и весьма откровенных трусиков. «Это дело всегда приносило доход», — сказала ему Гретта Полчински. Он резко, повернул назад. Лучше уж заняться домашними делами.

В мансарде Тони Скэнлона были высокие потолки и огромные окна во всю стену. Пол был выложен наискосок паркетными дощечками на полиуретановой подстилке. На кухне были гранитные стойки. Стены из неоштукатуренного кирпича, от пола до крыши — две стальные опорные колонны. Тут и там небрежно разбросаны коврики, мебель в комнате — из настоящего дерева. Посреди комнаты стоял обеденный стол из толстого матового стекла на крепких стальных ножках. Вместо стульев — бочонки. Кровать с медной спинкой и пологом была гордостью Скэнлона. Стенка над нею была обита батиком с изображением Нептуна верхом на дельфине в пучине моря.

Скэнлон купил эту мансарду на деньги, занятые в пенсионном фонде и городском кредитном Союзе. Домовладелец Джек Финберг, превративший мансарды в квартиры, знал Скэнлона и предложил ему купить жилье по дешевке.

Финберг, бывший букмекер из Бруклина, смело вкладывал свои деньги в недвижимость. Пятнадцать лет назад его дочь изнасиловали, когда она возвращалась из Бруклинского колледжа. Расследование этого происшествия поручили детективу Тони Скэнлону. Спустя три дня Скэнлон и детектив Хоукинс арестовали на Бэйнбридж-стрит Лесли Брауна по подозрению в изнасиловании дочери Финберга. Бритоголовый здоровяк неистово сопротивлялся при аресте. Во время драки он сломал нос детективу Хоукинсу. В официальном рапорте сообщалось, что, пытаясь убежать, Браун выскочил из квартиры и полез по пожарной лестнице. Потеряв равновесие, он упал с третьего этажа и напоролся на острую ограду перед зданием.

Брауна быстро отправили в больницу, где врачи осмотрели его и прооперировали, в результате чего бандит остался без гениталий. Потом Браун жаловался адвокату, что детектив Скэнлон, увидев своего коллегу без сознания на полу, потерял самообладание и стал бить его дубинкой по голове и туловищу. Он также утверждал, что Скэнлон поднял его с пола и сбросил с пожарной лестницы, пользуясь тем, что Браун лишился чувств.

Скэнлон упрямо отрицал предъявленные ему обвинения. Благодаря этому случаю Лесли Браун заговорил меццо-сопрано, а Тони Скэнлон приобрел квартиру.

Скэнлон поднялся к себе, как обычно, по пожарной лестнице и сразу задернул все шторы на окнах. Убедившись, что двери заперты, он еще раз проверил, плотно ли зашторены окна. Его всегда раздражало любопытство обитателей Манхэттена. Хотя Грейт-Джонс-стрит была тихой улицей, Скэнлон все равно опасался стать объектом слежки какого-нибудь извращенца с биноклем. То, что он собирался сделать, было его тайной, и он не желал ее раскрывать.

Скэнлон прошел в спальню, разделся, подошел к комоду и открыл один из ящиков. Достав новый корсет, он надел его, осторожно натягивая на протез. Скэнлон всегда надевал корсет, поддерживавший протез во время упражнений.

Он подошел к музыкальной системе и включил кассету с аэробикой Ричарда Симмонса. Полчаса Тони Скэнлон занимался аэробикой. Многочисленные паломничества к докторам не освободили его от хромоты. Только присущее ему упрямство принесло результат: помогли аэробика и долгие изнурительные прогулки по городу, но больше всего — его несгибаемая решимость остаться в полиции.

Приняв душ, Тони надел синий махровый халат, сел за стеклянный стол и раскрыл личное дело Джо Галлахера. В нем его характеризовали как умелого руководителя, отличного организатора, имеющего большой авторитет среди подчиненных. Ерунда! Это совсем не совпадало с тем, что Скэнлон услышал от Германа Германца. В деле лежали письма от различных религиозных и общественных организаций с благодарностями в адрес Галлахера.

Скэнлон пролистал старый рабочий блокнот Галлахера. У каждого полицейского был такой блокнот, чем-то напоминающий вахтенный журнал. По уставу, в нем полагалось вести подробную запись каждого дежурства: число, маршрут, задание и многое другое. Туда полагалось заносить рапорты о выполненных заданиях, всех событиях, смене мест патрулирования и отлучках с поста. Если во время дежурства ничего не случалось, полицейские должны были записать: «Ничего примечательного» — и подписаться. Блокнот Галлахера пестрел такого рода записями. Это не удивило Скэнлона. Полицейские, хорошо знающие нравы улицы, старались записывать в свои блокноты как можно меньше. Все, что хоть раз попадало на его страницы, могло послужить поводом для вызова в суд. Ни один полицейский еще не попал в тюрьму за то, что, поклявшись на Библии, заявлял, будто ничего не помнит.