Алексей Макеев - Производственный секрет Страница 22

— Думаю, десяти минут нам хватит, — сказал Милютин, который и на такой срок не рассчитывал. — Вы, Арнольд Евгеньевич, объясните нам, пожалуйста, что там за история у вас случилась. Кому понадобилось похищать вашего сотрудника? Какие у вас на этот счет предположения?

— Никаких абсолютно! — решительно заявил начальник. — Полагаю, что предположения — это по вашей части. Наше дело — точное знание, точные технологии.

— Но позвольте вам напомнить, Арнольд Евгеньевич, что именно вы организовали охрану своего сотрудника, когда он оказался в беспомощном состоянии. Зачем? — спросил Милютин. — Вы чего-то опасались?

— Пожалуй, — сказал Арнольд Евгеньевич. — Ничего конкретного, но обстоятельства, при которых Бекас попал в аварию, выглядели несколько странно, и я предпочел перестраховаться. Видите ли, мы здесь занимаемся довольно серьезными делами. Вы меня понимаете? Иногда нам приходится выполнять разработки, связанные, скажем так, с национальной безопасностью…

— А можно с этого места поподробнее? — спросил Гуров.

Арнольд Евгеньевич взглянул на него мельком, но с явным превосходством.

— К сожалению, подробностей я вам сообщить не могу, — сказал он. — Многие наши проекты требуют специального допуска. Боюсь, что даже по запросу прокуратуры…

— Но все равно нам требуется знать, чем занимался ваш пропавший сотрудник, — настаивал Гуров. — Без этого мы не сумеем найти преступников. Укажите, через какое ведомство нам делать запрос по этому поводу.

Арнольд Евгеньевич задумчиво посмотрел сначала на Гурова, потом на Милютина.

— Гм, хорошо… Если уж вы так настаиваете, я прикажу подготовить отчет по работе Бекаса. Чтобы вы могли составить представление. Разумеется, секретные материалы в них не войдут. Со своей стороны хочу заявить, что мы задействовали собственную службу безопасности. Надеемся самостоятельно разобраться в этой истории.

Милютин скептически кашлянул.

— Вы разбирайтесь, Арнольд Евгеньевич, но не забывайте, что существует статья за сокрытие от дознания улик и прочих сведений, касающихся преступления. Не забывайте, что это не ваше частное дело. Убит человек. Да и похищение человека относится к категории тяжких правонарушений. Самодеятельность здесь, скорее, вредна.

— А кто говорит о самодеятельности? — высокомерно произнес Арнольд Евгеньевич. — Просто мне кажется, что подобные расследования не должны касаться милиции. Существуют другие структуры, в которые мы уже обратились. Оттуда нам обещали всемерную поддержку, — многозначительно добавил он.

Гуров понимающе кивнул.

— Подробностей, насколько я понимаю, вы опять-таки разглашать не намерены? — сказал он.

— Вы правильно понимаете, — ответил Арнольд Евгеньевич и демонстративно посмотрел на часы. — А теперь извините, господа, я спешу!

— Но вы обещали предоставить нам материалы — чем занимался Бекас, — напомнил Милютин.

— Вам их обязательно предоставят, — веско сказал начальник лаборатории. — Как только они будут готовы, вам позвонят. А теперь попрошу покинуть наше бюро. Еще раз хочу напомнить, что сюда нужно иметь специальный доступ. А у вас, насколько я понимаю, даже постановления прокуратуры не имеется?

Он был предельно настойчив и неумолим. Лично проводил Гурова и Милютина до проходной и пожелал им удачи. Затем сел в стального цвета «Вольво» и отбыл по своим делам.

— Вот так вот приходится работать! — вздохнул Милютин. — Этот еще вежливо разговаривал.

— Разговаривал-то он вежливо, — покачал головой Гуров. — Но уж больно уклончиво. По-моему, ему очень хочется что-то от нас скрыть.

— И боюсь, это у него получится, — хмыкнул Милютин. — Если они работают тут, допустим, на оборонку, нас вообще отставят на второй план, и заниматься этим делом будет, допустим, ФСБ…

— Пусть занимается, — согласился Гуров. — Оборонка — это вообще не моя грядка. Ты мне лучше еще разок напомни — как фамилия того санитара, что пропал вместе с пациентом… 

Глава 9

С потолка размеренно капало. Крошечные серебристые капли, размером с просяное зерно, беззвучно соскальзывали вниз и исчезали. На бетонном полу даже лужа не успевала набегать. Просто образовалось непросыхающее черное пятно. В общем, ничего страшного. Но одно сознание того, что он находится в сырой темнице, куда проникает лишь дождевая вода, угнетало Бекаса чрезвычайно.

К тому же в подвале, куда его посадили, было чертовски холодно и гудела день и ночь вентиляция. Правда, его наконец переодели и даже снабдили чем-то похожим на вытертый тулуп. Приходилось кутаться в этот тулуп, хотя он пах мышами и тараканами. И все равно на второй день Бекас начал кашлять.

Его по-прежнему опекали Василий Иванович с Петькой, и Бекас попытался с ними объясниться. Когда они в положенный час принесли ему еду (кормили его, надо сказать, неплохо и регулярно), Бекас предупредил, что организм его еще не окреп и заточение может повлиять на него самым роковым образом.

— У меня снижен иммунитет, — заявил он. — Мне нужно восстанавливаться. Вы знаете, в каком я был состоянии, и вы запихали меня в эту вонючую сырую дыру! У меня появился кашель. Если я заболею воспалением легких, вам же будет хуже. Или вы не собираетесь больше искать диск с информацией?

На это Василий Иванович, злой как черт, ему ответил:

— На что тебе жаловаться, подонок? Будь моя воля, я бы давно тебе башку оторвал. Скажи спасибо шефу, что он не велел тебя трогать. А что касается моего мнения, так я думаю, что никакого диска с информацией у тебя нет. Или вообще никогда не было, или он пропал, или ты забыл, где спрятал. Одним словом, дерьмо все это, и ты просто морочишь нам всем голову. Когда шеф это поймет, я с тобой разберусь по полной программе, бекасина уродский! Запомни мое слово!

Голова его была перебинтована, и глаза из-под белой повязки сверкали дьявольским огнем. Он буквально испепелял взглядом несчастного Бекаса. Он швырнул на грязный стол какую-то коробку, повернулся и стал подниматься по лестнице. На ходу он бросил сверху:

— Это тебе лекарства! Шеф велел, чтобы ты принимал. Там написано, как их принимать. Хочешь быть здоровым — пей!

А Петька, ставя на стол поднос с едой, пояснил более мирным тоном:

— Он на тебя злой страшно! Ты ведь ему ухо пополам перекусил, представляешь? Еле пришили… И вообще, ты придурок знатный! Мы же могли все разбиться! Тебе, может быть, жить уже надоело, а я не возражаю еще пожить. Ладно, хавай, сил набирайся! И таблетки пей. Шеф с лучшими докторами советовался, чем тебя лечить.

— Лучше бы твой шеф деньги мне заплатил да помог за границу свалить! — сказал Бекас, который решил быть отныне наглым и вызывающим. — Учтите, ни хрена вы не получите, пока я гарантий от вас не увижу!

Петька покосился на него сочувственным взглядом.

— Упертый ты мужик, — сказал он. — Только не поможет тебе твое упорство. Сам же говоришь, больной весь, а в бутылку лезешь. Забыл, как резиновой палкой по животу получать? Ничего, вспомнишь!.. И про диск свой вспоминай, пока свободное время есть. В следующий раз мы должны все махом сделать. Теперь в том месте все время менты крутятся. Что-то почуяли, видно…

— Ни хрена себе, почуяли! — разозлился Бекас. — Да вы человека там ни за что ни про что зарезали! А теперь удивляетесь, что менты вас пасут!

— Это самооборона была! — назидательно сказал Петька. — Он на нас напал. В крайнем случае на суде я так и скажу. Это все пустяки, пусть тебя это не колышет. Хуже, что менты пост на том участке поставили. Наблюдают. Придется теперь переждать. Шеф не велел на рожон переть. Но предупредил: если ты, Бекас, опять начнешь финтить — применить к тебе самые суровые меры. Так что пожалей свое здоровье, Бекас, не выдрючивайся. Василий Иванович на тебя ужасно злой.

Предупредив таким образом Бекаса, Петька тоже ушел. Оставшись в одиночестве, Бекас не стал есть, а, присев на скрипучую раскладушку, снова и снова принялся вспоминать события последних дней, все свои несчастья, превратившиеся в сплошную черную полосу, которая не собиралась сменяться белой…

Он уже забыл, когда жил нормальной человеческой жизнью. Даже свою старую холостяцкую квартиру, которая досталась ему после размена с женой, Бекас представлял очень смутно, будто жил в ней добрых сто лет назад. Зыбкость его положения усугублялась плохим самочувствием, которое то и дело давало о себе знать. На Бекаса периодически «накатывало» — его начинало трясти, в глазах темнело, тело делалось ватным, его тошнило. Состояние полной беспомощности одновременно и угнетало его, и толкало на вызывающее поведение. Он как бы терял свою прежнюю сущность и превращался в нового человека, который для него самого был загадкой. Он то был готов бороться за свою жизнь и будущее до последней капли крови, то впадал в беспросветную депрессию, от которой не было лекарства.