Михаил Михеев - Поиск в темноте Страница 23

— А можно здесь вообще что-либо придумать?

— Это вы меня спрашиваете или интересуетесь тем, что говорят криминалисты?

— Что говорят криминалисты, я и сама знаю. Как-никак — пятерку получила в школе по этому предмету.

— Да ну? — деланно удивился Петр Иванович. — Тогда вы знаете здесь столько же, сколько ваши бывшие преподаватели.

— А психология?

— При чем тут психология? Психологи знают не больше криминалистов. Они то и дело друг на друга показывают.

— Ну не скажите! — заступилась я.

— Я все-таки — эмпирик! — отмахнулся Петр Иванович. — Все проверяется фактами, практикой. И если ваша психология вкупе с криминалистикой сумеют убавить Уголовный кодекс хотя бы на одну статью, я первый на коленях покаюсь в своем заскорузлом недоверии к сим великим наукам.

— Неужели вам, — продолжала я нападать, — за все время, пока вы занимались, да и занимаетесь, милицейскими делами и видели просчеты нашего правопорядка, неужели вам ни разу не приходили в голову какие-либо эмпирические выводы?

— Да как не приходили… приходили, конечно.

— Поделитесь.

— Вам — специалисту, который с самой криминалистикой на «ты», все это покажется несерьезным.

— Ну, а все-таки.

Петр Иванович задумчиво повозил чайной ложкой по клеенке, затем откинулся на спинку стула и с решительным и задорным видом посмотрел на меня.

— Скажем так… Хотя криминалистика — наука весьма приблизительная, но, думаю, и в ней — как, скажем, в физике — должен сработать закон Бора: хорошая теория, чтобы быть верной, должна быть немножко сумасшедшей.

— Помню такое, — согласилась я. — И что же, у вас появилась сумасшедшая теория?

— Представьте себе!

— Вот это да!… У него есть готовая теория, а он молчит. Давайте ее сюда.

— Только прошу не смеяться.

— Обещаю. Да какой тут может быть смех…

— Вот именно — какой уж тут смех. Тут не до смеха… А теория, в приближенном ее изображении, такова. Преступление — это, вообще-то, конечно, аномалия в нормальном человеческом поведении. В одной и той же ситуации один человек совершает проступок, а другой — нет. Это позволяет сделать вывод, что у преступника в сознании не хватает какого-то качества, если хотите — особого витамина. Назовем его витамин «КУ».

— Никогда о таком не слыхала.

— И не мудрено. Это я придумал такое название: «КУ» — витамин культуры. В общем значении этого слова.

— Весьма любопытно.

— Вы уже ухмыляетесь?

— Боже упаси! Я слушаю.

— Вам — специалисту, на «отлично» усвоившему криминалистику, — не утерпел все же Петр Иванович, — должно быть известно, что большинство преступающих закон — духовно обедненные люди. У них в сознании, в отделе, где должны храниться, скажем, изображение Сикстинской мадонны, музыка Чайковского, стихи Пушкина и Блока, романы Толстого, Гюго, Тургенева — что в общей совокупности я и называю витамином «КУ», — так у них в этом отделе ничего такого нет. Пусто! Авитаминоз! Ни культуры, ни духовности! А ведь этот отдел очень часто определяет поведение человека. Не всегда, конечно, но в большинстве случаев. Вспомним Горького! «Всем, что во мне есть хорошего, я обязан книгам!» Вот, к примеру, можете вы представить себе молодого человека, который любит, читает и знает хотя бы только художественную литературу, и вдруг он лезет в форточку за чужим добром, а?

Я вспомнила о своих новых знакомых, многие из которых имеют высшее образование — а некоторые почитывают даже Фрейда, — а я подозреваю их, даже не в воровстве, а куда более тяжком преступлении…

— Согласна, — тем не менее сказала я. — Не будем пока говорить об исключениях — можно быть малограмотным и культурным, нравственным человеком.

— Да! — подхватил Петр Иванович. — Обойдем частные случаи. Будем говорить не о порядочных, а о нарушителях.

— Конечно, — опять согласилась я. — Если человек читает мне стихи Есенина и Лермонтова, мне уже не просто представить его в темном переулке, где он собирается стащить с прохожего пыжиковую шапку. Значит, вы называете это авитаминозом. И что же делать, когда установлен диагноз?

— Лечить его.

— Каким образом?

— А как лечат антабусом хронических алкоголиков.

— В принудительном порядке?

— Именно! В принудительном порядке! Профилактически это сделать трудно. Пока человек на свободе, мы не можем его заставить раскрыть книжку, если уж в школе его не сумели к этому приучить. Но не будем забывать о статистике повторных преступлений. Нарушитель выходит из колонии и часто опять возвращается в нее. Авитаминоз «КУ» — заболевание стойкое. Хроническое. А пока, чем мы лечим такой авитаминоз в колониях? Преимущественно — трудом. Правда, есть в колониях и школы, где мы доводим уровень образования нарушителя до установленного государством минимума. Но в основном лечим трудом. Труд — это, конечно, хорошо. Но часто это просто ритмическое упражнение для мускулов, но не для ума… «И сердце холодно, и спит воображенье», но участок серого вещества мозга — «отдел культуры» — так и остается пустым. По-моему, если у нарушителя есть хотя бы незаконченное среднее, то физике и химии его уже можно не учить. Ни к чему. Но вот к искусству, к ощущению прекрасного приобщать нужно обязательно. Искусство — это, конечно, и музыка, и живопись, но книга проще и доступнее. И приучать его читать книги мы должны обязательно. И сочинения они должны писать, и стихи читать… Все-таки я вижу — вы улыбаетесь?

— Нет, нет, это я так… Просто представила себе, как матерый бандюга и насильник будет читать вслух: «Прости, небесное создание, что я нарушил твой покой…»

— Да, согласен — смешно! А вы помните, сколько прогрессивных не ко времени, а поэтому смешных идей похоронили в свое время умные, но недальновидные люди? А эти идеи упрямо возвращались в жизнь, только с опозданием на много лет… Я бы дополнил наши правила содержания нарушителей в колониях статьей: за успешное освоение гуманитарных наук освобождать нарушителя из колонии досрочно! Ну не может же человек не перемениться, — начал уже горячиться Петр Иванович, — если он хотя бы прочитает Тургенева, Джека Лондона и Пушкина. Могучие глаголы гения способны выжечь скверну в самых запущенных сердцах. Мы все одинаковыми приходим в этот мир. Только иным из нас не повезло, и мир прекрасного не пробился в наше сознание. Я как-то писал очерк о матером уголовнике, который провел в заключении шестнадцать лет. Шесть лет в тюрьме, за особо тяжкое преступление. Среднюю школу закончил в колонии. Внешне примерного поведения стал человек. А вышел на свободу, через год опять банду организовал и человека убил. Подумайте, мы его лечили шестнадцать лет! Да за это время его кандидатом наук можно было сделать!

Я с удовольствием смотрела на Петра Ивановича, слушала его пылкие рассуждения о перевоспитании витамином «КУ» погрязшего в грехах человечества. Увлекшись, он храбро потянулся было к кофейнику, — я подвинула к нему его чайничек, и тут заметила, как Петр Иванович стал слегка морщиться и поводить левым плечом, — а я уже знала, что это значит, тут же накапала ему корвалола, прямо в чай, заставила выпить и направила отдыхать. Он еще пытался пробиться на кухню с новыми идеями, но я безжалостно выпроводила его, заявив, что несчастное человечество как-нибудь доживет до завтрашнего утра, а вот ему уже сегодня может понадобиться телефон «03». Петр Иванович поупирался немного, заявил, что я узурпатор, что он может вполне спокойно рассуждать на любую тему, однако я усадила его в кресло, закрыла пледом и принесла отличный детектив братьев Вайнеров.

— Самое здоровое чтение, — сказала я, — и не ухмыляйтесь, пожалуйста, так утверждали Айна Ахматова и Мариэтта Шагинян, а они были умные женщины, значит, понимали, что говорят.

Я вернулась на кухню и невольно подумала: сколько же у Петра Ивановича сохранилось в душе такой юношеской, пусть наивной, но и оптимистической романтики! Витамин «КУ»! Надо же придумать! Я была в два раза моложе его, а такое мне и в голову бы не пришло.

Смешная, но достаточно «сумасшедшая» идея несколько рассеяла мое минорное настроение. Кроме того, дополнительно я перемыла всю посуду на кухне, а по опыту знаю, что это тоже весьма здоровое занятие — если отнестись к нему с должной старательностью — и хорошо помогает освободиться от неприятных назойливых мыслей. Я позволила себе — в который уже раз! — усомниться в надежности своего поиска. И синеглазая девочка стала на пути моих подозрений, как знак: «Въезд воспрещен», и я уже не возражала свернуть куда в сторону со своей наезженной магистрали расследования. Не было ни надежных улик, ни достоверных фактов, а вешалка на болтиках могла искусственно прилепиться к моим детективным рассуждениям.

Я бы даже согласилась разработать новую версию, в неизвестном мне пока направлении, в надежде, что ребята Бориса Борисовича тоже не сидели сложа руки и, может, отыскали какую-нибудь «зацепочку», как любил выражаться полковник Приходько.