Александра Маринина - Смерть и немного любви Страница 25

– Обед у них с часу до двух?

– Да. Значит, было, наверное, без десяти час или без пяти.

– Хорошо, – снова кивнул Селуянов, – пошли дальше. Куда вы направились после гастронома?

– Я заходила в булочную, там перерыв с двух до трех, так что я успевала. А потом вернулась домой.

– Кто может это подтвердить?..

И так далее, вплоть до позднего вечера. Емельянцева старательно перечисляла людей, с которыми общалась в течение дня, а Селуянов молча кивал, с удовлетворением отмечая, что если Латышев и просил ее составить ему алиби, то от страха она об этом и не вспомнила.

– Ладно, Ольга Дмитриевна, если вы говорите правду, то выходит, что наши сотрудники приняли вас за другую женщину из-за феноменального внешнего сходства. Мы, конечно, будем проверять каждое ваше слово, поэтому возьмите, пожалуйста, листок бумаги и напишите объяснение: подробно изложите все, что вы делали тринадцатого мая, и укажите фамилии и номера телефонов или адреса людей, которые могут подтвердить ваши слова.

Через полчаса Селуянов вышел из квартиры Ольги Емельянцевой и из ближайшего же автомата позвонил Марату Латышеву, назначив ему встречу на Петровке.

Дача Бартоша была расположена в живописнейшем месте по Киевской дороге, возле Переделкина. Латышев хорошо знал, как лучше и быстрее туда проехать, поэтому над маршрутом почти не задумывался, всецело погрузившись в невеселые мысли. Ну надо же, как эта дурочка его сдала! Совсем мозгов нет.

Он не ожидал от визита на Петровку никаких неприятностей, но по выражению лица Селуянова сразу понял, что жестоко ошибся.

– Я снова задам вам вопрос, – начал Селуянов с места в карьер, – где вы были в субботу тринадцатого мая?

– Я уже говорил, я был дома.

– Кто может это подтвердить?

– И это я вам говорил: Ольга Емельянцева, сотрудница нашей фирмы.

– Вынужден вас разочаровать, – вздохнул Селуянов, – Емельянцева этого не подтверждает. Вот, ознакомьтесь.

Марат взял протянутый ему листок и быстро пробежал глазами ровные строчки, написанные четким разборчивым почерком Ольги. Вот идиотизм! Ведь он же ее просил… Что ж она, забыла? Или решила таким подлым образом расквитаться с ним за Элю? Но это же несправедливо. Сколько раз, приходя к ней, он замечал по еле заметным признакам, что у нее бывает и другой мужчина или даже другие. Разве он когда-нибудь устраивал ей сцены за это? Разве упрекнул хоть раз или пытался уличить в неверности? Нет и нет. Он всегда вел себя по отношению к ней как мужчина, а она позволяет себе чисто бабские выкрутасы. Ну и что ему теперь делать? Каяться и сочинять новую ложь?

– Я был дома, – упрямо произнес Латышев. – Да, я солгал вам насчет Ольги, она не была у меня в тот день. Но все равно я был дома.

– Один?

– Да, один.

– А зачем надо было приплетать сюда Емельянцеву?

– Вы же требовали, чтобы кто-нибудь подтвердил.

– А подтвердить никто не может, конечно, – скептически усмехнулся Селуянов. – Послушайте, Латышев, мне почему-то кажется, что вы были в то утро возле Кунцевского загса. Я ошибаюсь?

– Ошибаетесь, я там не был.

– Там видели вашу машину. Вы можете как-нибудь это объяснить?

Марат помертвел. Черт возьми, кто мог его видеть? Ведь машину он оставил довольно далеко от площади, на которой находится загс. И кажется, из его знакомых никто в этом районе не живет. Кто же мог видеть?

– Почему вы думаете, что это была именно моя машина? – он старался говорить спокойно, но получалось у него не очень хорошо.

– Потому что зеленый «Форд», госномер Т 308 МК, зарегистрирован в ГАИ как машина, принадлежащая именно вам, Латышеву Марату Александровичу, 1969 года рождения. Ваши комментарии?

– Никаких комментариев. Это ошибка.

Марат говорил то, что считал нужным говорить, но чувство у него было такое, будто пол под ногами горит. Признаваться нельзя, иначе вскроется его близкое знакомство с матерью Турбина и начнутся ненужные разговоры. Вероника Матвеевна попросила привезти ее к загсу. Ее на регистрацию, конечно, не позвали, а ей очень нужно было там быть. Она, конечно, не сказала Марату, зачем, но он и без того догадался, хотя и промолчал. Нет, признаваться никак нельзя, но и не признаваться в такой ситуации тоже нельзя. Надо срочно что-то придумывать.

– Да нет, Марат Александрович, не ошибка, – говорил ему оперативник тихо и как будто даже укоризненно. – Так что уж давайте выбирать одно из двух: либо вы были рядом с тем местом, где совершено убийство, либо давали свою машину тому, кого наняли сорвать бракосочетание Элены Бартош. Так что вы выбираете?

Марат долго собирался с духом. Выхода не было. Он постарался быстро настроить себя на роль страдающего, покинутого любовника. Но все-таки какая же сволочь засекла его машину в Кунцеве? Найдет – ноги поотрывает.

– Да, я был там, – наконец произнес он с глубоким вздохом. – Был. Ну и что?

– Действительно, ну и что? – согласно кивнул Селуянов. – Ну были – и были. Зачем надо было это скрывать и приплетать сюда еще несчастную Емельянцеву? Хоть ее пожалели бы, ведь заставили девушку врать, да еще так неумело. Так что вы делали тринадцатого мая в Кунцеве, Марат Александрович?

– Вам не понять, – сухо откликнулся Латышев. – Вас когда-нибудь женщины бросали?

– Еще как, – усмехнулся Николай. – И что из того?

– И вы спокойно отходили в сторону, смирялись, переставали надеяться?

– Поконкретнее, пожалуйста, господин Латышев, если можно, – поморщился оперативник. – Мы говорим о вас в данный момент, а не обо мне.

– Я надеялся. Вы понимаете? Надеялся, до самой последней минуты ждал, что случится чудо, что Эля одумается и вернется ко мне. И даже в день ее свадьбы я продолжал надеяться, поэтому и приехал туда, в Кунцево. Смотрел издалека, как они выходят из машины, как входят в загс. И все не верил, что это конец. Хотел увидеть своими глазами, как они будут выходить оттуда уже супругами. Думал, пока не увижу – не уеду. Пока не увижу – буду надеяться. Вот, собственно, и все.

– А почему вы сразу мне этого не рассказали?

– А вы сами рассказали бы кому-нибудь о таком? – ответил Марат вопросом на вопрос. – Это же слабость, сладкие слюни. Не по-мужски как-то.

– Ну что ж, вам виднее. Скажите, а ваша подруга Емельянцева знает, где вы были тринадцатого мая? Вы же должны были объяснить ей свою странную просьбу.

– Какую просьбу? – не понял Латышев.

– Солгать и составить вам алиби. Как вы ей это объяснили?

– Никак, – равнодушно откликнулся он. – Попросил, и все.

– И ее это устроило?

– Вполне. Ольга мне доверяет…

От разговора с Селуяновым остался неприятный осадок. Марат понял, что Николай ему не верит, хотя виду и не подает, кивает согласно, поддакивает сочувственно. Но ведь не докажешь ничего. Ну соврал, ну Ольгу приплел, но покаялся и признался. Иди пойми, врет или нет.

Марат проскочил поворот на дорогу, по которой можно было подъехать к даче со стороны ворот, и проехал чуть дальше. Он хотел заехать со стороны калитки, через которую ходили напрямик к озеру.

Заглушив двигатель, он аккуратно запер машину и достал ключ от замка, на который запиралась калитка. Дача была обнесена высоким забором, и замок на калитке был отнюдь не игрушечным. Латышев шел через заросли малины, глубоко вдыхая вкусный прохладный воздух и привычно оглядывая огромный участок. В последний раз он был здесь в конце прошлого лета, когда не было еще этого хилого философа, когда позади был упоительный месяц на Балатоне, а впереди – вхождение в клан Бартошей. Тогда он приезжал сюда совсем с другими чувствами и смотрел на кирпичный двухэтажный особняк совсем другими глазами. Глазами будущего собственника. Он уже тогда знал, что Бартош затеял переезд в Калифорнию, и готов был на все, чтобы уехать с ним. Даже если для этого придется жениться на его дурочке дочке. Хотя хорошенькая, спору нет, но дура непроходимая. С ней двух слов сказать не о чем. То ли дело Ольга, с которой он мог после занятий любовью часами разговаривать, оставаясь в постели. Но Ольга – не тот вариант, на который можно делать ставку. На ее плечах он в рай не въедет. А на Эле – запросто. Тамила, женщина прямая и циничная, еще год назад сказала ему:

– Имей в виду, Маратик, уезжает только наша семья, а не вся фирма вместе с персоналом. Ты можешь уехать с нами только в качестве зятя. Больше никак. И забудь о том, что Пишта высоко ценит твои способности. Это здесь, в России, то, что ты умеешь, – на вес золота. А в Штатах это может делать любой начинающий менеджер.

В первый раз Марата такие разговоры покоробили, даже обидели. Он пришел в «Голубой Дунай» мальчишкой, заканчивал школу, а по вечерам приходил в офис мыть полы и протирать мебель, в пять утра вскакивал, чтобы к восьми часам, перед самым началом уроков, успеть забросить сумки с продуктами, купленными на рынке. Начал с мальчика на побегушках, потом поступил в институт на вечернее отделение, а днем работал у Бартоша, осваивал на практике экономические премудрости, стоял за спиной у бухгалтеров, пытаясь разобраться в тонкостях баланса, носился по всему городу, пристраивая рекламу и отыскивая покупателей, выполнял массу поручений, сначала мелких, а потом все более серьезных. Он боготворил Иштвана, считал его своим наставником и искренне полагал, что жизнь его, Марата Латышева, отныне навсегда связана с «Дунаем». Правда, это не помешало ему два года назад прочитать в глазах Тамилы недвусмысленный намек. Намек был понят правильно, и ожидаемые от него действия совершены на хорошем уровне и с должной долей тактичности. Супруга шефа осталась довольна и, надо отдать ей должное, свиданиями не злоупотребляла. Они встречались с тех пор регулярно, но не часто, примерно раз в месяц.