Елена Топильская - Темные силы Страница 29

Потом, когда я уже работала в прокуратуре, мне поручили дело о хищениях в общепите, и я узнала достоверно, из чего, а главное — как делались эти страшные продукты. Разумному человеку лучше этого не знать, но, несмотря на это, воспоминания детства до сих пор греют мою душу. Психология человеческая устроена так, что те вонючие пирожки, за производство которых с недовложениями и грубыми нарушениями технологии я привлекла к ответственности руководителей общепита, не имели ничего общего с любимой едой моего детства.

От проблемы уличной еды меня отвлек внешний вид ребенка. Утром я как-то не уловила, в чем он ушел, а сейчас могла наблюдать прикид во всей красе.

Я, конечно, много раз слышала от ребенка, что он официальный стиль в одежде не приемлет, костюмов носить не хочет, галстуки — это вообще отстой, и ботинки тоже надо выкинуть на свалку истории, поскольку их вполне заменяет спортивная обувь, а мои попытки объяснить, что спортивная обувь хороша к спортивной одежде, а к школьному костюму лучше бы ботинки, оценивались как мракобесие. В школе им разрешали свободную форму одежды, но то, что я увидела, по существу являлось не свободной формой одежды, а каким-то хеппенингом, прости Господи! Мне даже захотелось это ваять.

На моем пупсике, долговязом, с пушком на подбородке и длинными волосьями, забранными в хвостик, была надета ярко-зеленая футболка, поверх которой — желто-коричневая «кенгуруха» с капюшоном. На «кенгуруху» напялен был старый синий пиджак, тесный в подмышках; капюшон был кокетливо выпущен наружу. Джинсы, висящие на самой критической точке филейной части, лохматились внизу и ничуть не скрывали огромные раздолбанные опорки — я никак не могу правильно запомнить, как называется это безобразие, кеды или кроссовки. Но главное — все это великолепие венчала коричневая вязаная шапочка, посаженная на самую макушку. Как бы в пандан к «кенгурушному» капюшончику кофейного оттенка. Мрак! Моя бабушка сказала бы: «пан Стрюцкий».

Вечером мне, конечно, позвонила классная руководительница, переполненная впечатлениями, и я ее понимала.

— Вы видели, как ваш ребенок пришел сегодня на занятия? — нервно осведомилась она. — Я за ним по всей школе гонялась, пыталась шапочку эту уродскую сорвать. Не дался. Так и сидел на уроках в шапочке. Вы уж последите, чтобы он впредь прилично выглядел.

Я целиком и полностью разделила ее негодование, но сказала, что драться с этим дылдой не в состоянии.

— Но я вам, собственно, не за этим звоню, — продолжила классная. — У нас проблема, знаете, какая? Историк у Гоши не принимает реферат…

— Почему? — испугалась я. Вроде бы Гошка сидел вечерами за компьютером, отпечатал толстый реферат, красиво сложил его в скоросшиватель…

— Нет, реферат в порядке, — подтвердила учительница. — Там принципиальный конфликт. Гоша еще в первой четверти был удален с урока, историк потребовал объяснительную, а ваш сын ее так и не написал. В общем, без объяснительной он реферат не примет. Вы уж напишите с ним вместе эту объяснительную, а? Без реверансов, пусть просто напишет, что больше не будет.

Мы распрощались, и я пошла выяснять отношения.

Ребенок, повизгивая басом, категорически отказывался писать эту чертову объяснительную, заявляя, что ни в чем не виноват.

— Я не спрашиваю, виноват или нет, — взывала я к нему, — ты мне расскажи, что произошло, а я сама решу, виноват ты или нет.

Мы препирались минут тридцать. Сашка благоразумно не вмешивался, краем уха прислушиваясь к нашей баталии, делая вид, что смотрит телевизор.

— Ты можешь мне сказать, что там у тебя произошло с историком? — допрашивала я Гошку, мрачно думая о том, что расколоть матерого киллера-одиночку по последнему делу мне было гораздо проще, чем родного сына.

— Да ничего не произошло, — отбивался Гошка, — ровным счетом ничего.

— Так не бывает. Если тебя выгнали с урока, значит, что-то произошло?

— Ничего не произошло. Он ко мне придрался.

— Слушай, я сама решу, придрался он к тебе или нет, ты просто скажи, что там у вас было.

— Да ничего не было! Ну правда, ничего!

— Ну из-за чего-то ведь тебя выгнали? — пошла я по второму кругу.

— Да я сам не понимаю, из-за чего.

— А что ты делал на уроке? — Да ничего не делал!

— А за что тебя выгнали?

— Да придрались!

Я придвинулась ближе к ребенку, обняла его, погладила по голове, отчего он дернулся, всем своим видом показывая, что уже не маленький. Ест за троих, а почему такой костлявый, думала я, гладя его по плечу; кожа да кости. Он стоически терпел это издевательство. Сашка только хмыкал в кулак.

В общем, немало воды утекло, пока балбес не признался, что же за леденящая душу история произошла в первой четверти на уроке истории.

— Мам, ну я тебе точно говорю, что ничего не произошло. Я сидел себе спокойно на уроке истории и слушал плеер, а потом у меня зазвонил телефон…

Я откинулась на диване и выдохнула. Момент истины!

— Короче, Склифософский! — сказала я, стараясь не засмеяться в голос. — Вот бумага, напиши, что больше не будешь, и я от тебя отстану. А ты правда считаешь, что можно слушать плеер, пока дяденька учитель перед тобой распинается?

— Но я же никому не мешал, — дипломатично ответил сыночек, — в том числе и ему, историку… Когда ребенок уже отбыл в свой свинарник, закрыл дверь и залег в постель с каким-то рокерским журналом, я на кухне, при плотно закрытой двери жаловалась Сашке: — Ну что с ним делать? Как мозги вправить?

— По-моему, ты преувеличиваешь масштаб бедствия, — как всегда, утешал меня муж. — Нормальный парень, я сам таким был.

— А я такой не была! Я в десятом классе уже знала, чего я хочу в жизни. А этот? «Ничего не делал, слушал плеер, а потом зазвонил телефон»! Смехотура!

— У них у всех теперь замедленное развитие, — увещевал Сашка. — Главное, что он не дурак, не пьет, не колется, не нюхает, ночует Дома, тебя любит… Видишь, сплошные достоинства.

— Что это за достоинства с частицей «не»? — буркнула я. Но в глубине души я была согласна с Сашкой: грех жаловаться. Не идеал, конечно, но и нечего бога гневить. Только все-таки я не удержалась:

— А меня он ни в грош не ставит.

— Ничего подобного! — Сашка меня обнял и прижал к себе. — Помнишь, как он тебя омлетом кормил?

Конечно, я помнила. Такое не забывается, и воспоминания об этом грели меня в трудные минуты, В прошлом году мы с Хрюшей погавкались, уж не помню, из-за чего, скорее всего —из-за какой-то ерунды, и я вылетела из дому, чтобы хоть как-то успокоиться. Когда я вернулась, ребенок стоял в прихожей, напряженно глядя на входную дверь, словно боялся пропустить мое появление.

На самом деле так и было; завидев меня, он помчался на кухню и чем-то там загремел. Когда я заглянула на кухню, увиденная картина поразила меня в самое сердце: стол был сервирован по всем правилам хорошего тона, с вилкой слева от тарелки, с ножом справа, с хрустальным стаканом под минеральную воду, а сам Хрюндик стоял наготове с салфеткой, перекинутой через руку, как в лучших домах, поглядывая на плиту. Я вошла, и он сразу кинулся перекладывать мне на тарелку со сковородки собственноручно приготовленный им омлет с помидорами (когда я заезжала к маме, она часто делала мне это любимое с детства блюдо, и Гошка про это знал).

Конечно, сердце мое не выдержало, я чуть не расплакалась от умиления. Как это по-детски и одновременно по-мужски: не прощения просить, а встретить меня сервированным столом и любимым блюдом, сделанным своими руками! От моей обиды и следа не осталось; усаживаясь перед тарелкой, на которую сыночек выскребал со сковородки последние омлетные крошки, я ласково спросила:

— А что же ты? Ты не будешь омлет?

— А я такую гадость не ем, — был ответ.

Эта история уже давно перешла в разряд семейных легенд, но вспоминать ее всегда приятно.

— А насчёт «не пьет» ты погорячился, — заметила я мужу. — Мне вот нужен был его паспорт, а он где-то болтался. Я ему на трубку позвонила и спросила, где паспортина, получила разрешение покопаться в секретере. Паспорта не нашла, зато нашла пустую бутылку из-под красного вина.,.

— Хорошего хоть вина, или бормотухи? — уточнил Сашка.

— Нет, какого-то приличного. Я уж его спрашивать не стала, он сам пришел и спохватился, наверное, что я могла наткнуться на плохо спрятанную тару. Говорит мне: забыл тебе сказать, что мы с Васей в субботу купили бутылку вина и выпили. Спрашиваю, по какому поводу? Говорит, отмечали день рождения Джимми Хендрикса. А чем, говорю, закусывали? Отвечает, сыром.

— Ну вот видишь, — обрадовался Сашка. — Прямо как английские лорды, не в подворотне из горла, занюхав рукавом, как, между прочим, я в его возрасте делал, а дома, из бокалов, да еще сыром закусывали. Я им горжусь.

Обсудив молодое поколение, и признав, что не все так плохо, мы перешли к обсуждению наших скорбных взрослых дел.