Елена Топильская - Помни о смерти Страница 3

Зайти к Юре все равно надо было — мы ведь привезли новый объект в его епархию.

В кабинетах судебных медиков обстановка, как правило, не указывает на их специализацию, наоборот — если отвлечься от рабочего стола, на котором могут лежать срезанные с трупов кожные лоскуты или фрагменты черепов и фотоснимки страшных ран, — стены кабинетов увешаны мастерски выполненными пейзажами или изображениями прелестных женских лиц, а книжные полки уставлены забавными стеклянными фигурками и засушенными цветами. Над столом Юрочкиного заместителя висит плакат с гориллой, изрекающей: «Босс всегда прав!», и поражает неуловимым сходством с интеллигентнейшим хозяином кабинета…

Но больше всего мне нравится украшение Юрочкиной резиденции: прямо на оконное стекло наклеен виртуозный фотомонтаж, запечатлевший развеселое чаепитие за секционным столом: две лаборантки в белых халатиках и два мужественных санитара, сквозь тела которых просвечивают кости скелета и черепа. Так делают фотосовмещение прижизненных фотографий и снимков черепов, чтобы установить, принадлежал ли конкретному человеку найденный череп. Картинки получаются жутковатыми и нормальных людей пугают. Когда один наш известный судебный медик издал научно-популярный труд об идентификации останков царской семьи, аристократическая представительница императорского дома, категорически не желавшая признать связь екатеринбургской находки с семьей Романовых, прилюдно выразилась в том смысле, что книга об идентификации научно не убедительна и вообще скорее напоминает триллер, который нормальному человеку взять в руки омерзительно; а всего-то там было несколько фотосовмещений найденных черепов и прижизненных фотографий членов царской семьи.

А на кружке, из которой Юрочка поит меня кофе или чаем, а иногда шампанским, — игривая надпись «Memento Mori», помни о смерти — как будто тут можно о ней забыть хоть на минуту.

— Посиди, сейчас кофейку налью. Как эксгумировали? — поинтересовался Юрочка, ставя на стол коробку конфет.

— Юра, а чаю нет? Ты же знаешь, я не любительница кофе.

— Найдем! Очень замерзла? Тебе одну или две кружки?

Наша обычная шутка, намек на старую историю про замерзшего следователя: бедный мужик битых три часа под диктовку Юры писал протокол осмотра трупа в чистом поле в тридцатиградусный мороз, и когда наконец вернулся в отделение милиции, на территории которого труп был обнаружен, и увидел на столе две большие кружки с какао, заботливо приготовленные начальником отделения для участников осмотра, быстро подошел к столу и опустил обе руки в горячее какао — так у него замерзли пальцы.

Я сбросила куртку, присела на диванчик и только сейчас осознала, что ноги у меня не просто замерзли, но и промокли. Значит, завтра заболит зуб.

У меня киста на корне одного из нижних зубов, и стоит мне посидеть под форточкой, как челюсть начинает невыносимо ныть, а на десне вздувается нарыв. Я терплю, сколько могу, потом еду в дежурную поликлинику, где мне кладут на зуб лекарство и настоятельно советуют прооперировать кисту. Я киваю, но как только боль отпускает, напрочь забываю о необходимости лечиться — до следующего раза.

Ну не могу я заставить себя прийти к зубному врачу, хоть ты тресни, испытываю перед стоматологическим кабинетом животный страх. Правда, не без оснований; был период в моей жизни, когда я стремилась к идеалу и решила вылечить зубы, не дожидаясь острой боли. Пришла к доктору, который сказал, что мне надо удалять нерв, а мышьяк не полезен для здоровья, но я очень удачно выбрала время, когда у него больных немного, поэтому он мне сейчас сделает укольчик и удалит нерв под анестезией. И в течение сорока минут он пытался попасть мне иглой в канал. Когда я, озверев, укусила его за палец, он плюнул и сказал, что лучше поставит мне мышьяк.

Через неделю мне пришла повестка из инфекционного кабинета районной поликлиники. Когда я позвонила туда, узнать, что им от меня надо, мне объяснили, что стоматолог, у которого я была на приеме, заболел гепатитом, они по карточкам выявляют больных, с которыми он контактировал, и мне нужно прийти сдать кровь на анализ. Я пришла, у меня взяли кровь из вены и при этом занесли инфекцию, я заболела лимфоденитом и долго мучилась. После этих приключений я предоставила своим зубам возможность спокойно разваливаться; уж потом пойду сразу за вставной челюстью.

Так и есть, зуб заныл от горячего чаю.

— Юр, у тебя есть какие-нибудь анальгетики? Зуб болит.

— Конечно, на любой вкус. Выбирай. А вообще-то анальгетики — не панацея, зубы лечить надо.

— Я боюсь, — прохныкала я, запивая таблетку.

— Ну-ну, смотри: те, кто боятся стоматологов, потом дружат с протезистами. Как эксгумировали-то?

— Да, Юрочка, мы труп привезли, но не один.

— А сколько?

— В гробу два трупа оказалось…

— Ты шутишь?! — Юра резко обернулся от шкафа, куда прятал аптечку. — Пошли, посмотрим!

Он вытащил меня из кабинета, и мы почти побежали по длинному коридору; на бегу Юра, не оборачиваясь, отрывисто уточнял у меня:

— Старушку от нас хоронили? В закрытом гробу? Кто забирал — родственники? Какая смена дежурила?

Я, запыхавшись, отвечала:

— Ну, ты многого от меня хочешь! Меня тоже интересует, какая смена дежурила, это к тебе вопрос…

Наконец мы добежали до объекта, Юра подозвал санитара, велел открыть гроб, и мы, склонившись, уставились на два тела.

— Точно, два! — наконец промолвил завморгом. — Давайте быстренько бабушку в первую секционную, Груздеву, а этого я сам осмотрю и вскрою, — распорядился он.

— С кого начнем? — обернулся он ко мне.

Хороший вопрос. Мне бы надо поприсутствовать и там и сям, но со старушкой Петренко все более или менее ясно, поэтому любопытство пересилило.

— Пусть Груздев спокойно вскрывает, а я пойду с тобой второго осматривать. Он у нас голенький, осмотрим быстро…

«Подкидыш», как я уже мысленно окрестила найденного покойника, действительно был без одежды; тление уже коснулось тела, но было видно, что труп мужской, и мужчина этот был не стар.

— Лет тридцать-тридцать пять, — определил Юра, — европеец, правильного телосложения, умеренного питания, на бедрах кожные покровы повреждены…

— Съедены? — уточнила я.

— Да нет, — медленно ответил Юра, внимательно разглядывая тело, распростертое на секционном столе, водя по нему пальцами в резиновых перчатках, что-то подцепляя скальпелем. — Похоже, кожу снимали острым инструментом…

— Пытали, что ли?

— Черт его знает, — так же медленно говорил Юра, не отрываясь от своего занятия. — Может, татуировки срезали…

— А что, у нас на бедрах татуируют?

— Не помню, посмотри справочник… Хотя не обольщайся, сейчас с этими салонами «татту» полно и несудимых идиотов, разрисованных без всякого : смысла.

Я вздохнула: да уж, раньше татуировка на теле покойного могла сказать, и за что клиент судился, и в каком возрасте, и сколько ходок, и даже где срок отбывал, а эта западная мода нам все карты спутала…

— А пальцы? — с надеждой спросила я, заглядывая в глаза эксперту. — Есть шансы откатать, а, Юр?

Юра отвлекся от ног трупа и обратил внимание на руки; осмотрев пальцы, он удовлетворенно кивнул:

— Да, пальчики нормальные, немножко кисти в растворе полежат, и сделаем отпечатки.

Но больше нам наружный осмотр ничего не дал. Ни шрамов, ни родимых пятен на теле не было; уродствами покойный при жизни тоже не страдал, пальцев на ногах и руках было по пять, не больше, хвоста не росло, голова была одна.

— А зубы, Юра?

— Зубы, Машка, отличные, тебе бы такие! Вот смотри, во-первых, все в наличии, а тебе, поди, уже больше удалили, чем оставили! А кроме того, ни одной пломбочки! Соответственно и кариеса ни одного. Ему надо было в рекламе пасты «Маклинз» сниматься, в роли бабушки. И от чего же, интересно, этот здоровячок откинулся во цвете лет? — приговаривал Юра, приступая к вскрытию.

Ну, а я на период этих неприятных манипуляций отпросилась к Груздеву, посмотреть, что там со старушкой Петренко; сколько я при вскрытиях ни присутствовала, до сих пор не могу привыкнуть к звуку распиливаемого черепа и разрезаемых полостей тела, в котором когда-то обитала человеческая душа.

— Напрасно, — сказал Юра, — пропускаешь самое интересное. Не хочешь заняться сравнительной патанатомией? Вот американцы, например, шею при вскрытии не трогают, надрез делают полукругом на груди, и органы шеи открывают, подняв кожу. И знаешь, для чего? Для того, видите ли, чтобы когда труп оденут и положат в гроб, не было заметно, что его вскрывали. Дикие люди… А мы без фокусов — разрез продольный, от подбородка, а потом зашиваем через край, нам нечего скрывать от родного : коллектива. Трудно, что ли, потом на покойнике воротничок застегнуть на верхнюю пуговицу? — он произвел этот самый продольный разрез, и я отвернулась.