Фридрих Незнанский - Сенсация по заказу Страница 30

Вопрос. Кого вы называете жульем?

Ответ. Да всех! Всех профессоров и академиков, которые на «мерседесах» рассекают! У нас нормальный ученый такую тачку себе по определению позволить не может. Вот и весь расклад.

Вопрос. Давайте вернемся на шаг назад. То, что вы просили дядю о протекции, означает, что его знают за океаном?

Ответ. Вы шутите?

Вопрос. Я вас не понимаю…

Ответ. Конечно, его там знают. А где его не знают?! Они были б счастливы, если бы он туда переехал. Да только этого бы никогда не случилось.

Вопрос. Ваш дядя был патриот?

Ответ. Вроде того.

Вопрос. Почему вы так отвечаете?

Ответ (сраздражением). Потому что я этого не понимаю! У науки нет родины! Что, закон всемирного тяготения у нас и в Америке действует по-разному?!

Вопрос. Кто знает… Я в Америке не был.

Ответ (неожиданно смеется). Может, тут вы и правы. Вот мой муженек-американец и в ус не подул, когда у меня разрешение на работу закончилось. И вот я здесь, а он там, ха-ха!

Вопрос. Скажите, а ваши родители?…

Ответ. Мама умерла три года назад. Инсульт. Отец нас бросил, когда мне было десять.

Вопрос. Извините.

Ответ. Проехали. Дальше?

Вопрос. Наташа, получается так, что вы — ближайшая наследница профессора Белова?

Ответ. Не знаю. Возможно. Кажется, да. У дяди же не было детей, верно?

Вопрос. Об этом ничего никому не известно. Следующий вопрос я задаю в интересах следствия, поэтому постарайтесь на него ответить…

Ответ. Ну говорите уже, говорите.

Вопрос. Как вы намерены распорядиться квартирой?

Ответ. Не поняла.

Вопрос. Что вы будете делать с квартирой в Леме-же? Продадите? Станете там жить? И главное, вы кого-нибудь уже посвящали в свои планы на этот счет?

Ответ. Я не поняла… Вы издеваетесь, что ли?

Вопрос (виновато). Вот я так и думал, что вы расстроитесь.

Ответ. Расстроюсь?! Да я в бешенстве! Вы еще долго будете издеваться?!

Вопрос. Наташа, почему вы так все нервно воспринимаете? Может быть, вопрос о квартире и некорректен, но он важен для следствия и…

Ответ. Да о какой квартире?! Нет же никакой квартиры!

Вопрос (растерянно). Я вас не понимаю. Ответ. Квартиры в Лемеже — нет! Вы что, с луны свалились?! Следователь! Вопрос. А… где же она? Ответ. Продана.

Вопрос. Но… По закону продавать ее можно будет не раньше чем через полгода, когда вы вступите в права наследования, а сейчас…

Ответ. Послушайте, как вы говорили, вас зовут…

Вопрос. Олег Николаевич.

Ответ (говорит рублеными фразами). Олег Николаевич, квартиру продал дядя. Несколько лет назад. Когда создавал Лабораторию. Чтобы купить оборудование. Уже полгода квартира ему не принадлежит. Не принадлежала. Он ее снимал. Это, видимо, для вас новость?

Вопрос. В общем… да.

Ответ. Извините, что наорала. У меня токсикоз, черт бы его побрал. Ненавижу всех. Только не спрашивайте, кто у меня будет, мальчик или девочка, а то я разобью диктофон о вашу голову.

Турецкий слушал запись в присутствии Смагина и все время хмурился. Смагин нервничал, теперь ему казалось, что он говорил с Кожемякиной излишне неформально. И еще ему очень не нравился собственный голос на пленке. Хотя про этот эффект он слышал. Человек воспринимает свой голос искаженным, а настоящий мало кому нравится, если, конечно, ты не Алла Пугачева.

— Так, — сказал Турецкий. — Талантливая избалованная неудачница. Истеричка и стерва. Хотя и жаль ее. Но это неважно. А важно то, что мы кое-что упустили. Если племянница Белова училась в МГУ, а дядя — у нее преподавал, то, значит, он преподавал и у своей будущей лаборантки Вероники Лавочкиной. Потому что Наталья и Вероника — однокурсницы.

— Я не знал, что они однокурсницы, — заметил Смагин.

— Тогда ты ничего не упустил. Ты — Спиноза, а я — жалкая ничтожная личность.

— Ну я не стал бы так все же…

— Это цитата, — разъяснил Турецкий.

— Я знаю, Ильф и Петров.

— Откуда ты такой взялся? — удивился Александр Борисович. — Сейчас никто уже ничего не помнит.

— Из областной прокуратуры, — напомнил Смагин.

— Вот я и говорю, что тебе там не место. Кстати, отличный допрос, поздравляю.

— Я же разговаривал просто…

— Вот то-то и оно. Единственный прокол — ты не узнал, приезжала ли она на похороны матери. Для портрета свидетеля — немаловажный штрих.

Смагин наконец расслабился и улыбнулся.

— Я и так это знаю: не приезжала. Она сказала, что уезжала в Штаты четыре года назад. Мать умерла — три года тому. Но когда я уже уходил (диктофон был выключен), то спросил, приезжала ли она за эти четыре года в Россию, и она сказала, что нет.

Турецкий решил, что снова хвалить молодого следователя непедагогично, и вместо этого сказал:

— Что ты еще спрашивал без диктофона?

— Понравилось ли ей в Америке.

— И что она сказала?

— Сказала — нет.

— Ну и штучка! Следующая задача. Надо узнать, кому Белов продал квартиру. И все сопутствующие обстоятельства. Уловил?

Смагин бодро кивнул.

— А теперь поехали в Москву.

— Я же только оттуда.

— Думаешь, мне интересно тебя просто так гонять? У нас там дела.

— Где?

— На кладбище.

Глава десятая

Слово «эксгумация» происходит от двух латинских слов: ех — это выход, выделение, или извлечение наружу, ну а humus — земля. Получается нечто вроде воскрешения. На самом деле от этого бесконечно далеко, думал Турецкий. На самом деле эксгумация — это циничное извлечение трупа из места захоронения. Для чего? А для осмотра и проведения экспертизы. В ходе расследования уголовного дела, разумеется. В общем, эксгумация — процедура невеселая. Кто на ней не был, потерял немного.

Турецкому бывать приходилось. И в этот раз он, по чьей вине процедура и происходила, решил тоже поприсутствовать, ощущая неясное чувство вины по отношению к покойнику, которого никогда даже и не видел.

День снова выдался дождливый, и, наблюдая, как рабочие орудуют лопатами, Турецкий подумал, что экстерьер весьма соответствует фильму ужасов. Оживет сейчас профессор, и такое начнется…

Профессор не ожил. Спустя некоторое время Студень исследовал останки и ничего не нашел. Интоксикации не было. Белова ничем не травили. Даже алкоголя в крови не было.

Когда вышли из Центра судебно-медицинской экспертизы, вид у Смагина был какой-то нездоровый.

— У тебя живот, что ли, болит?

— Александр Борисович, совесть мучает, — выдавил молодой следователь. — Я от вас скрыл кое-что. На самом деле не проводить вскрытие мне приказал прокурор Григорьев. Все-таки мой непосредственный начальник…

— И ты взял его ошибку на себя, — укорил Турецкий. — Или это было письменное указание?

Смагин покачал головой.

— Ты помнишь точно, как он сказал?

— «Вскрытие проводить нецелесообразно, и так все понятно».

— Ладно, не парься. Это просто халатность, — махнул рукой Турецкий. — Болван твой прокурор, вот и все. Решил избежать лишней бюрократической процедуры и вступил в это самое. Черт с ним. Все равно ведь ничего не нашли. А нужно будет для пользы дела — припомним ему потом… Видишь, получается-таки, что я тебя зря в Москву возил, тебе беловской квартирой надо заниматься… хотя подожди, ты раньше на эксгумации присутствовал?

— Нет.

— Ну все-таки новый опыт, — вздохнул Турецкий.

Вернувшись в Лемеж, Турецкий связался с Денисом Грязновым и попросил организовать досье на На-вошу. В детективном агентстве «Глория» такие вещи делал компьютерный монстр Макс, и равные ему в ремесле если и были, то только в параллельных мирах.

— А он кто, этот Навоша? — спросил Денис. — Вроде знакомая фамилия…

— Мэр подмосковного города.

— Да?… А мне казалось, что-то с алкоголем связанное… Ну ладно, я распоряжусь — Макс сделает. До скорого.

— Да! — спохватился Турецкий. — Как твой подопечный? Охраняешь? Жив?

— Типун тебе на язык, Александр Борисович. Жив-здоров, стерегу, но пока никого так и не вычислил. Хочу его за границу отправить — сопротивляется.

— Деньги-то хоть платит?

— О-го-го-го! — весело сказал Денис.

Через полчаса он перезвонил и виновато сказал, что Макс слишком занят, чтобы составлять специальное досье, и если Турецкий не против, то он пришлет уже готовое, которое где-то слямзит.

— А зачем ты меня в это посвящаешь? — удивился Турецкий. — Какая мне разница, откуда информация придет?