Александра Маринина - Игра на чужом поле Страница 35

– Почему ты спросила? Помню, конечно.

– В этой сказке самое главное – лейтмотив хозяина. Кто сидел на моем стуле? Кто ел из моей чашки? Кто спал на моей кровати? Хотя ни стулу, ни чашке, ни кровати ущерба никакого не причинено. Улавливаешь?

– Пока не очень.

– Если Ханин – умело организованная фальшивка, то это дело рук местных заправил. Если настоящие убийцы они же, то за каким дьяволом им понадобилась я? Уж точно не аналитикой заниматься. Скорее всего они боятся, что я что-то знаю и могу нанести непоправимый ущерб их шалашику, который они заботливо выстроили вокруг Алферова, чтобы спрятать в нем его бренные останки. Тогда мне надо их бояться. Зато если Алферова убили не они, то их обращение ко мне очень смахивает на вопль разгневанного медведя: кто посмел затеять возню на моей территории? Ведь не каждое же убийство они покрывают, есть и традиционная «бытовуха», и всякие случайности. Они не станут надрываться, чтобы у них в Городе все было как в сказке про соцреализм. Десять-пятнадцать процентов нераскрытых убийств – вещь совершенно естественная, где-то чуть лучше, где-то чуть хуже, но ста процентов нет нигде. Почему же они так задергались с Алферовым? Зачем нагородили этот огород с беднягой Ханиным и педерастическими страстями?

– Ты у меня спрашиваешь? – усмехнулся Коротков. – Я-то думал, ты мне сама скажешь, второй час тебя по Городу выгуливаю, все жду, когда на все вопросы ответишь.

– И отвечу. История с Ханиным – не более чем придвигание стула к столу или одергивание покрывала на смятой постели. Кто-то тут сидел? Кто-то тут спал? Ладно, мы сейчас стульчик на место поставим, постельку разгладим, а потом будем разбираться, кто это тут своевольничает. Не жить же в беспорядке. На самом деле они очень хотят узнать, кто и за что убил Алферова. И я подозреваю, что именно поэтому они пытаются ко мне подползти. Видно, чем-то это убийство отличается от всех остальных, случающихся в Городе. Они-то это отлично видят, а я – нет. Поэтому и строю какие-то нелепые предположения. Этим людям, наверное, уже сообщили, что у меня есть кое-какие соображения насчет убийства, но с розыскниками и следствием вышла промашка, и эти соображения до них не дошли. Как ты думаешь, похоже на правду?

– Похоже. Только не нравится мне эта правда, Асенька. Вот уеду я завтра, а как ты будешь выкручиваться? Ведь тебе завтра ответ придется давать. Ты уже решила какой?

– Зависит от того, кто завтра придет и как представится. Мало ли чего я себе в голове навычисляла. Конечно, если придет дядька и скажет: «Здрасьте, я – главный мафиози», придется закрыть перед ним дверь. Я же не могу работать на преступников, хотя и с благородной целью. Но честно тебе признаюсь, Юра, будет жаль, если так случится. Интересную задачку я бы с удовольствием порешала. Но – при условии чистой совести. Я продажная тварь, да?

– Кто тебя знает, Ася. Я бы не рискнул.

– Может быть, и я не рискну. Ночью еще подумаю как следует. Вообще-то я ужасная трусиха, ты же знаешь. И мафии этой боюсь до дрожи в ногах. Представляешь, что будет, если они меня похитят?

– Тьфу, типун тебе на язык. Не связывалась бы ты с ними.

– Скучно мне, Юрик, не люблю, когда мозги ничем не заняты. Перевод – работа несложная, полной нагрузки не дает.

– Влюбись, – посоветовал Коротков. – Будешь целыми днями анализировать слова и поступки своего ухажера: как посмотрел да что сказал. Чем не задачка?

– Пробовала, – призналась Настя. – Не получается. Задачка простенькая, а эмоций – ноль. Наверное, я просто моральный урод. Мы по какой улице идем?

Коротков поднял голову, поискал глазами ближайшую табличку с номером дома и названием улицы.

– Улица Чайковского.

– Пойдем к переговорному пункту, это должно быть недалеко.

Вернувшись к себе, Настя первым делом принялась за наведение порядка. Решение ей предстояло принять непростое, а для этого нужна тщательная подготовка.

Она собрала листы с отпечатанным текстом, сложила их в нужном порядке в аккуратную стопочку. Закрыла словари и английскую книгу, прикрыла машинку пластмассовой крышкой и отодвинула все на край стола, освободив себе рабочее место. Собрала с обеих кроватей разбросанную одежду, повесила ее в шкаф, вытряхнула в урну и тщательно вымыла пепельницу, задернула шторы, выключила настольную лампу. Теперь обстановка в номере стала напоминать ей кабинет на Петровке: все аккуратно, скупо и безлико.

Настя долго стояла под горячим душем, чтобы согреться после прогулки по морозному воздуху, потом завернулась в длинный махровый халат, уселась за стол и занялась делом.

Через некоторое время она с огорчением поняла, что выбора у нее на самом-то деле нет. Либо кто-то боится, что она знает или может выяснить правду об убийстве Алферова, и от нее все равно не отстанут независимо от того, даст она согласие или нет, потому что их цель – заморочить ей голову, запугать или откупиться. Либо этот кто-то действительно нуждается в ней как в аналитике, и, значит, имеет смысл согласиться, потому что речь может идти о серьезном преступлении, и тогда нельзя самоустраниться уже по чисто человеческим соображениям. То есть можно, конечно, но глупо и стыдно. Какая, в конце концов, разница, кто заинтересован в раскрытии преступления: мафия или милиция, важно, что оно тяжкое, что люди, стоящие за ним, опасны, что впереди еще могут быть невинные жертвы. «Не надо путать «вкусовое» и «принципиальное», – говорила себе Настя. – Если я могу быть полезной в обезвреживании опасных преступников и защите их будущих жертв, то я должна сделать все от меня зависящее. Надо только твердо поставить условие, что если с моей помощью этих людей обнаружат, то они не станут жертвами «разборки», а будут переданы в руки правосудия. Да, пожалуй, это и есть главное условие. Хорошо бы еще придумать способ, как добиться его соблюдения».

Настя разорвала на мелкие клочки исчерченные одной ей понятными схемами листы, выбросила их в туалет и легла в постель. Ее слегка знобило то ли от холода, то ли от нервного напряжения. Она вспомнила о звонке Леше и еще раз удивилась своему равнодушию. Трубку сняла женщина и приятным голосом сообщила, что «Алексей Михайлович вышел гулять с собакой». Настя знала, что у ее друга бывают неожиданные всплески страсти, вызванные длинноногими и пышногрудыми яркими красавицами. Вспышки эти длились два-три дня, после чего Леша приезжал к ней и с ужасом рассказывал о том, «какие они все скучные, природа дала им интеллект, а они не умеют им пользоваться», и что она, Настя, единственный человек, с которым он может проводить время. От всех остальных представительниц женского пола Леша уставал через полчаса. Совершенно ясно, что дама с приятным голосом собралась остаться у Лешки на ночь, иначе он совместил бы прогулку с собакой с провожанием гостьи до ближайшей остановки. «Я даже не ревную, – обреченно думала Настя. – Господи, да есть ли у меня вообще какие-то чувства? Ну почему я такая твердокаменная! Неужели я способна ощущать только две вещи: обиду и страх? Аналитическая машина, лишенная нормальных человеческих переживаний».

Светлана Коломиец и ее ангел-хранитель, маленький Влад, жили на теплой зимней даче Денисова в компании двух охранников. Света наслаждалась дармовым отдыхом, много спала, гуляла по огромному, заросшему деревьями участку. Ей не хотелось ни о чем думать, да и вообще думать она не очень любила.

Владу дали все необходимое, чтобы он чувствовал себя хорошо. Но этот человек в отличие от Светы продолжал тревожиться.

– Самое главное, – не уставал он повторять, – не проговориться про кино. Ты запомнила? Пока мы не сможем быть абсолютно уверены, что попали в руки не к нашим киношникам и не к их друзьям, мы должны молчать. В противном случае мы сразу станем опасными свидетелями.

– Ладно, ладно, – вяло отмахивалась Света.

Она не очень понимала, в чем состоит опасность, но полагалась на Влада полностью, поэтому на все вопросы ежедневно навещавшего их Старкова рассказывала, как заведенная, одну и ту же сказку: мол, прочла объявление, приехала на собеседование, позволила снять себя в бассейне и ждала результатов – понравится ли она турецкому богачу. В тот вечер, когда случился пожар, к ней на квартиру привезли Влада и сказали, что ему негде ночевать и он пробудет до утра. Больше она ничего не знает.

Влад, в свою очередь, упорно пел песню о том, как его разыскал неизвестный человек, представившийся Семеном, предложил заработать хорошие деньги, но не сказал за что. Он, Влад, наркоман, сидит на игле, деньги нужны позарез, поэтому он обрадовался и не стал ничего спрашивать, а просто приехал в Город, где его встретили, привезли к Светлане и обещали, что утром все ему расскажут. Но, к сожалению, помешал пожар. Вот и все. Влад видел, что Старков ему не верит. Но говорить правду боялся.

Мэр Города проводил свой досуг за игрой в карты с женой и ее братом. Мэр был красивым статным мужчиной средних лет, по образованию – философом и даже кандидатом наук. До того как возглавить городскую администрацию, он заведовал кафедрой в университете, читал лекции, писал книги и статьи и жил в ладу со всем миром. И на должности мэра он оставался книжным червем, весьма далеким от политических дрязг, доброжелательным, честным и порой очень наивным человеком. Он с первого же дня и всей душой поверил в политическую реформу, поэтому, когда ему неожиданно предложили поучаствовать в предвыборной кампании, он согласился, искренне веря в то, что мудрым и принципиальным руководством можно многое изменить к лучшему. Свою предвыборную программу этот человек составлял и обдумывал тщательно и скрупулезно, советовался с братом жены, которому доверял и которого ценил за остроту ума и политическую дальновидность. На выборах он победил.