Виктор Пронин - Банда 3 Страница 35

За это время сгустились сумерки, окутали стволы сосен, а темнеющая невдалеке за оврагом стена елей казалась какой-то зовущей, манящей, словно там происходило в эти минуты что-то важное, что-то такое, чего ты долго ждал и уже не надеялся увидеть. Верхушки сосен гудели над головами, там вверху был ветер, уже почти весенний ветер.

Сбившиеся в кучу Анцыферов, Бильдин и Осоргин изредка перебрасывались незначащими словами, глядя на продолжавшуюся суету неклясовских парней. Стол был уже готов, сам Неклясов, как черная птица в своем распахнутом пальто, неслышно проносился от «мерседеса» к другим машинам, что-то говорил парням и, наконец, как бы взмахнув черным большим крылом, как бы всколыхнув воздух, остановился перед своими гостями.

— Ну что, дорогие, — произнес Неклясов с какой-то вульгарно прозвучавшей светскостью. — Прошу к столу!

— Спасибо, я не голоден! — быстро ответил Осоргин, опять проявив нечто полковничье — проговорил заготовленные слова. Похоже, он ждал этих слов, этого приглашения и выкрикнул свой ответ скорее для Анцыферова и Бильдина, чтобы убедить их в том, что с Неклясовым у него дружбы нет, что хотя и отпустил он его под подписку, но сделал это по долгу службы, в полном соответствии с законодательством, а уж никак не по дружбе.

— А разве я спросил, голоден ли ты? — удивился Неклясов. — Я предложил подойти к столу, чтобы не стоять посреди поляны, чтобы не обдували тебя холодные ветра... Чтобы сказать, наконец, зачем ты здесь... Неужели неинтересно?

— Нет! — опять быстро ответил Осоргин.

— Ладно, Жора, — Анцыферов взял его за локоть. — Хватит выкобениваться... Пошли тяпнем по маленькой.

Бильдин молчал. Он решил, что для его достоинства молчание будет наиболее уместным, и оказался прав. Осоргин не стал возражать, когда Анцыферов потащил его к столу, чуть упирался, правда, как невеста после свадьбы, когда жених вот так же под локоток ведет ее в спальню. Бильдин пошел следом — в кожаной куртке с меховым поднятым воротником, насупленный и съежившийся. Вроде и сам пошел, но дал понять — подневольно он так поступает, не по своему желанию.

Как бы там ни было, все подошли к накрытому столу, оценили качество закусок, щедрость хозяина и не могли не отметить — все на высшем уровне, стоил этот стол никак не меньше миллиона.

— Что-то стало холодать! — весело произнес Неклясов и с силой потер ладошками одна о другую. — Что бы нас ни связывало, а нас кое-что связывает, что бы нас ни разъединяло, а нас многое разъединяет... Выпить-то мы можем? — И сам себе ответил:

— Можем.

И Неклясов щедро наполнил стаканы душистой водкой «Абсолют», настоенной на смородине.

— За что пить будем? — спросил Анцыферов, первым взяв свой стакан и подавая пример остальным. Все-таки именно Анцыферов по уровню общения, раскованности, умению вписаться в компанию, в любое, самое дикое положение явно превосходил и новоиспеченного банкира Бильдина и почти состарившегося судью Осоргина. Те еще пыжились, ворочали желваками, поглядывали друг на друга и на Неклясова, но, скажите, куда им деваться? Глухой лес, город в пятидесяти километрах, вокруг бродят неклясовские амбалы, которые за их спинами продолжали какую-то свою суету, чем-то были заняты, хотя, казалось бы, — чем? Стол накрыт, гости в сборе... Нет, мелькали в сторонке их тени, слышались иногда негромкие, сдержанные голоса.

— Выпьем за то, чтобы каждый из нас выполнил свой долг, — произнес Неклясов лукавые слова. — Перед самими собой, перед своими ближними, друзьями... И чтобы каждый получил по заслугам.

— Вы себя имеете в виду? — спросил молчавший до сих пор Бильдин.

— Конечно! — не задумываясь, подхватил Неклясов. — И себя тоже. Но ведь не могу же я пить только за самого себя, верно?

— Будем живы! — воскликнул Анцыферов и, подправив тост Неклясова, слегка изменив его, вынудил остальных гостей выпить. Водка пошла легко, как бы сама нырнула в глубины организмов и начала там свою неспешную благотворную деятельность. Острота положения сгладилась, люди уже не казались столь несовместимыми, все стали ближе друг к другу, терпимее, благодушнее. Опять же на ветру простояли больше часа, а стол.., стол сам по себе звал и манил.

Неклясов снова наполнил стаканы, водка в громадной бутылке почти не убывала, и уже никто не обращал внимания на парня, который время от времени продолжал фотографировать теплую компанию, а вспышки фотоаппарата гости уже готовы были принимать чуть ли не за иллюминацию в их честь.

Осоргин, не успевший пообедать в городе и до сих пор протянувший на утреннем чае с пряником, набросился на роскошную закуску куда охотнее, чем можно было ожидать. А когда Анцыферов взялся произнести второй тост, никто не возражал, потому что морозный воздух, гудящие сосны, приятные слова, прекрасная водка делали свое дело. Даже улыбки замелькали на лицах до того хмурых и неприступных — улыбнулся Осоргин, что-то сказав Анцыферову, не смог удержаться от улыбки Бильдин.

— Садитесь, гости дорогие! — спохватился Неклясов. — Что же вы стоите... Я понимаю, когда стоишь, больше в себя поместится... Но лучше мы потом встанем, у нас будет повод... — и он первым сел, оказавшись во главе стола. За ним последовали другие, причем, несмотря на выпитое, никто не осмелился переставить свой стул, каждый сел там, где стоял. И получилось так, что сторона стола, обращенная к сосне, оказалась свободной, все сидели лицом к сосне.

— Ну что, Жора, будешь меня судить? — спросил Неклясов Осоргина, который оказался рядом с ним за столом.

— А как же, — ответил тот с набитым ртом. — Положено.

— За что?

— Судить тебя можно за многое, но доказано, например, то, что ты похитил вот этого человека, — Осоргин показал на Бильдина, который все еще молчал, хотя от других ни в выпивке, ни в закуске не отставал. — Держал в заложниках, требовал денег, допустил бесчеловечные пытки...

— Есть пытки человечные? — усмехнулся Неклясов.

— Не надо словами играться... Это нетрудно, но для дела бесполезно.

— А о каких пытках речь? — продолжал вести свою линию Неклясов с неожиданной настойчивостью.

— Ну, знаешь.... Вы же отрезали ему уши, скормили у него на глазах собакам... Город был потрясен этой жестокостью!

— Я не отрезал ему ушей, — невозмутимо сказал Неклясов. Обернувшись назад, он что-то сказал своим амбалам и снова повернулся к Осоргину. — У вас есть доказательства, что именно я отрезал уши?

— Таких доказательств нет... Уши отрезал другой человек, но по твоему приказанию.

— Уж не этот ли? — Неклясов махнул рукой за спину, и все, оглянувшись, увидели, как двое парней вели под руки Ерхова. От слабости тот не мог идти сам, но телохранители управлялись с ним без особого труда.

— Я не знаю его лично, мне трудно судить, — смешался Осоргин, торопясь прожевать.

— А ты, Эдик, узнаешь этого злодея? — спросил Неклясов у Бильдина.

— Да, это он надо мной поработал.

— Ты на него в обиде?

— Нет, Вовчик, я на тебя в обиде. Это ты сказал ему, что надо делать, чтобы я отдал деньги... Ты велел бросить мои уши на сковородку, а потом сам отдал их собаке... И она их сожрала. Из чего я сделал вывод, что той собаке частенько приходится питаться человечиной, — кажется, из всех только Бильдин сохранил твердость духа и несмотря на выпитое оставался непримиримым.

— Ты прав, Эдик, — согласился Неклясов. — Собака у нас действительно кровожадная... Она нам помогает, это наше самое мощное орудие по убеждению некоторых сомневающихся...

— Да, меня она быстро убедила, — кивнул Бильдин.

Ерхова за время разговора усадили под сосной, руки завели за спину и связали так, что они обхватывали ствол сзади. Усадили Ерхова на какой-то сдавленный картонный ящик, и он, сидя на нем, не мог сделать ни одного движения. Разве что подтянуть к себе ноги или вытянуть.

— А дальше? — спросил Бильдин.

— Хочешь с ним выпить? — усмехнулся Неклясов.

— Никакого желания.

— Но со мной ведь пьешь?

— Вынужден... Опять же за компанию... И потом, знаешь, эта пьянка напоминает мне обрезание ушей... Если я прав, значит, вот-вот должно появиться что-то вроде собаки?

— Хм, — Неклясов, кажется, смутился. — Ну, ты даешь, — сказал он, глядя на Бильдина. — Хороший банкир из тебя получится. Со временем, конечно.

— Если выживу.

— Да, — кивнул Неклясов. — Если выживешь. Смотрите, что получается... Мы уж говорили об этом, но я снова вернусь к любимой теме... Прокурор у нас есть, судья есть, преступник есть, — Неклясов показал на привязанного к сосне Ерхова. — Хочешь быть его адвокатом? — спросил он у Бильдина.

— Защищать человека, который отрезал мне уши?

— Я не предлагаю, спрашиваю... Хочешь или нет?

— Не хочу.

— Слышишь, Славик? — громко крикнул Неклясов, обращаясь уже к Ерхову. — Никто не хочет тебя защищать. И сам ты не сможешь... Как нам быть?

— Пейте водку, — донеслось от сосны. — Только это вам и осталось.