Алексей Макеев - Лига правосудия Страница 36

В том, что он найдет организатора, Гуров не сомневался, он всю свою агентуру на уши поставит, всех должников напряжет, пойдет на любые переговоры с уголовниками, как бывшими, которые теперь превратились в бизнесменов, так и настоящими, он с самим дьяволом договор подпишет, но найдет того, кто все это придумал, сколько бы времени это ни потребовало! Душившая его ненависть к этому подонку была тем более мучительна, что пока не находила выхода, и Лев изо всех сил старался успокоиться, чтобы перевести это состояние в холодную, рассудочную ярость. С огромным трудом ему это удалось, и в результате в Фомичевск он приехал в состоянии более-менее адекватном.

— Какие новости? — спросил он, зайдя к Косареву.

— В Сабуровке охранника опознали — Тихонов это, в Москву по этому поводу я уже Стасу позвонил, протокол опознания привезли, — сказал Андрей Федорович. — В сгоревшем доме все еще работают, только не пойму, что они там ищут.

— Да нечего там искать, — отмахнулся Лев и тут же позвонил Орлову, мысленно ругнувшись про себя на себя же, что не сделал это раньше, еще из машины. — Петр Николаевич, отзывайте людей из Сабуровки — не проводили там операций.

— Все равно пусть покопаются — вдруг чего-нибудь полезное найдут? — ответил тот. — Ну ты там все дела закончил?

— Да, сейчас соберусь и в Москву! — Лев отключил телефон и спросил у Косарева: — Вы слух пустили?

— А как же? — удивился тот. — Как ты велел, так и сделали, только результатов пока никаких. Но как только что-то появится, мы тебе тут же сообщим. А ты, значит, уезжаешь. Так, может, посидим на дорожку?

— Спасибо, Андрей Федорович, только до Москвы путь неблизкий, — отказался Гуров. — Ну, счастливо оставаться! И всем остальным от меня привет передай и благодарность за помощь.

Из управления Лев отправился к матери Фомина, где плотно пообедал, собрал свои вещи и, несмотря на ее бурные протесты, оставил ей деньги за проживание и питание — он не привык быть кому-то чем-то обязанным. Бросив сумку в машину, он поехал не сразу в Москву, а в другое место, потому что было у него одно дело, которое он обязан был сделать, чтобы сохранить уважение к самому себе и по-прежнему считать себя не святым, конечно, но хотя бы среднепорядочным человеком. И он его сделал!

А в Москве у Крячко к этому времени уже ухо распухло и покраснело от постоянных телефонных разговоров. Найдя через старого знакомого в Воронеже следователя, который вел дело Проста, Стас позвонил ему домой — тот уже был на пенсии, но, как оказалось, прекрасно все помнил, потому что дело было громкое.

— Вот представь себе гениального робота, и это будет Прост. Четырех человек на тот свет отправил — это только доказанные эпизоды, а подозревался он в восьми, и ни малейших угрызений совести! — говорил «следак». — Он из семьи потомственных врачей. Эту семью, они, кстати, из немцев, весь город уважал. А тут такое! Отец его еще во время следствия умер — позора не вынес, мать почти следом за ним ушла, а сестра старшая на суде заявила, что отказывается от брата. Правда, им все равно пришлось из города уехать — сам подумай, она врач, муж ее тоже, так кто же к ним после такого лечиться пойдет? А детям каково? На них же пальцем показывали!

— Это эмоции, ты мне скажи, вы тогда всех взяли? — спросил Стас.

— Не сомневайся, всех! Короче, все началось с того, что был у нас тут один торгаш, очень богатый мужик, но и очень больной — почки у него отказывали. Ну, тогда — это не сейчас, даже с деньгами не было возможности слетать за границу и прооперироваться. Начал он думать, как ему спастись, и вычитал где-то, что почки пересаживать можно, но в Союзе это делалось только в одном месте, причем от родственников. А родня торгаша как-то не горела желанием ему жизнь спасать. И тогда этот торгаш обратился к Просту. А тот, хоть и сволочь последняя, был хирургом от Бога, руки золотые. Понял он, что на этом можно хорошо заработать, стал все доступные материалы изучать, в Москву, кажется, ездил, а потом собрал вокруг себя несколько таких же, как он, отмороженных, но талантливых врачей, в том числе и патологоанатома больницы. Короче, он специально зарезал на операции молодого здорового парня, который торгашу по всем параметрам подходил, и почку ему пересадил! А слава-то у Проста была, что он хирург первоклассный, его никто ни в чем и не заподозрил. С этого все и началось! И неизвестно, сколько продолжалось бы, если бы жена одного из умерших не подняла скандал. Заключению патологоанатома больницы она не поверила, обратилась в милицию, тут уж труп мы эксгумировали, а там одной почки нет! Мы завели дело, стали проверять все истории болезни больных, которые после проведенной Простом операции умерли. Ну а дальше — по схеме. Ему, как организатору, и влепили двадцатку, хотя прокурор просил смертную казнь. А те, кто у него на подхвате был, получили поменьше, но ненамного, тоже сроки солидные. И ведь не постеснялись, сволочи, потом домой вернуться!

— А Прост приезжал?

— Конечно нет! Его же здесь просто убили бы! — удивился «следак». — Его и так в СИЗО в одиночке держали, чтобы сокамерники не прикончили, а в суд потом возили под усиленным конвоем. Ты не представляешь себе, как город бурлил! А когда объявили, что ему все-таки жизнь оставили, мы думали, что толпа суд по кирпичику разнесет!

— А он был женат? Может, друзья остались?

— А зачем роботу жена и друзья? — ехидно поинтересовался «следак». — Но вот деньги он любил! Мы при обыске его кубышку нашли, так пересчитывать замучились!

— Ты мне скажи, привязок к Москве в деле никаких не было? — поинтересовался Стас.

— Проверяли мы это — нет! — уверенно ответил «следак».

Пока Крячко разговаривал с Воронежем, ему принесли из архива суда дело Тихонова, но он решил отложить его на потом, а сам позвонил в Иркутскую колонию.

— Креста на вас нет, мужики! У вас уже скоро рабочий день закончится, а вы все не звоните! — возмутился он.

— Так, Станислав Васильевич, то, что в документах, мы вам хоть сейчас прочитаем, только что вам это даст? На свидания к нему никто не приезжал, писем он не получал, посылок тоже. Режим не нарушал, работал как все, а после того, как обе руки себе сломал, его в медпункт определили санитаром — врач же. Так он там до конца срока и проработал.

— А руки он как себе сломал? — тут же спросил Крячко.

— С его слов записано, что неудачно упал.

— Брехня! — уверенно заявил Стас.

— Мы тут бывшего начальника оперчасти нашли, который в то время работал, он вам гораздо больше рассказать сможет. Мы его уже предупредили, так что пишите номер телефона, а зовут его Семен Степанович.

Крячко записал и тут же позвонил. Ответивший ему голос был неожиданно бодрым и оживленным. Стас представился и начал было излагать суть проблемы, но тот перебил его:

— Да знаю я уже! Ребята мне позвонили и все объяснили. Приятно сознавать, что даже от такой старой перечницы, как я, еще может быть какая-то польза. Так что там с Рыбой-то случилось? Это мы так между собой Проста звали, потому что глаза у него были пустые и совершенно равнодушные, а так-то он лицом больше на крысу смахивал.

— Согласен, на крысу он действительно похож, а вот насчет глаз не скажу — они на фотографиях у всех не очень-то выразительные. А случилось с ним то, что убили его, причем совершенно заслуженно и за очень мерзкое дело, — объяснил Крячко. — А больше сказать ничего не могу, уж извините.

— Да что я, не понимаю, что ли? — хмыкнул тот. — А что убили его… Так я еще тогда понял, что он рано или поздно этим кончит. Я столько уродов на своем веку повидал, что теперь не хуже ясновидящего могу человеку будущее предсказать. Ну и чего ты у меня узнать хотел?

— Семен Степанович, он тут в Подмосковье дело одно мерзкое затеял, но без солидной поддержки и первоначального капитала один такое не потянул бы, так что не хозяин он был, а просто исполнитель. Вот я и хотел у вас спросить, с кем он на зоне настолько близко сошелся, что этот человек мог бы его серьезным людям в Москве рекомендовать.

— Ну, друзей у него в колонии не было, — задумчиво ответил тот. — Когда он прибыл, у нас зону не то чтобы держал, а типа «смотрящего» был Рябой. Он наш, сибирский, в Центральной России никогда не отмечался, так что ты его вряд ли знаешь. Мужик он был в возрасте, уважали его за то, что твердо старых законов держался, хотя коронован и не был. Плохо он Проста встретил.

— Я уже все понял. Это по его приказу Просту обе руки сломали, — практически уверенный в ответе, проговорил Крячко.

— По чьему же еще? — хмыкнул Семен Степанович. — Я-то точно это выяснил, а вот Прост, когда я его опрашивал, упорно утверждал, что это он сам неудачно упал. Говорил, а в глазах ни проблеска эмоций! Вот мы после этого его Рыбой и прозвали. Отлежался он в больничке, а куда его потом с такими руками? Стал в медпункте работать вроде как санитаром, а на самом деле врачом, потому что наш был дурак дураком. А врач-то он, кстати, толковый был, Хряща, можно сказать, с того света вытащил. Да и не его одного вылечил. Авторитет у него на зоне после этого, конечно, появился серьезный, но его все равно не любили. Задевать его никому и в голову не приходило, потому что все под Богом ходим, вдруг обратиться придется, но друзей, как я уже говорил, не было. Он вообще особняком держался, все книжки библиотечные читал.