Энн Перри - Улица Полумесяца Страница 38

Питт невольно представил описанную Хэтуэем картину. Действительно, фотограф гораздо лучше любого художника может запечатлеть красивый момент, сохранив его если не на века, то по меньшей мере на невообразимо длительное время. Но Делберт Кэткарт, будучи великим фотографом, оставался простым смертным, и теперь он умер. И долг Томаса – выяснить, как, почему и от чьей руки. А после этого он, возможно, найдет время поразмышлять о том, как запечатлеть прекрасное мгновение.

– Это замечательно, – согласился суперинтендант. – Не думаю, что пока вы там находились, вам удалось сделать несколько снимков мистера Кэткарта и мистера Антрима?

На мгновение лицо Питера омрачилось от сознания того, что полицейский мог в данный момент думать о чем-то столь приземленном, но, исполненный энтузиазма, он сразу загорелся новой идеей. Глаза его вновь просияли, и лицо повеселело.

– О, если б я только знал! Могло бы получиться отличное доказательство, верно? Бесспорное свидетельство. Но так и будет, сэр! Скоро так и будет. Фотокамера способна стать свидетелем, чьи доказательства никто не сможет опровергнуть. О, мы даже не представляем, каких еще чудес полно будущее! Подумайте только…

– Так что же мистер Кэткарт делал в Гайд-парке на берегу Серпентайна? – прервал его разглагольствования Томас.

Рассуждения о чудесах будущего могли продолжаться до бесконечности, и, при всей их очаровательности, Питт не мог сейчас позволить себе такой роскоши.

– Э-э… даже не знаю, – озадаченно произнес Хэтуэй. – Вообще-то, если подумать, это довольно непонятно. Насколько я знаю, он занимался только портретами. Кэткарт появился там не для того, чтобы преподать нам урок… что было бы, конечно, замечательно. Но он вовсе не разговаривал с нами. Мне кажется, он мог искать места, которые мог бы использовать в качестве фона. Такое занятие вполне вероятно.

– Но вы видели именно его?

– Ну да, очень ясно.

– И говорили с ним?

– Нет. Нет, это было бы… навязчиво. Он ведь… был… великим мастером… своего рода богом для такого любителя, как я, – говоря это, молодой человек слегка покраснел. – И как ужасно, что его убили, дикость какая-то! Такое трудно даже представить. Но великие художники бывают такими непостоянными… Может, тут замешана какая-то женщина?

– Возможно. А что делал там Орландо Антрим? Он тоже фотограф-любитель?

– О да, и, знаете, тоже удивительно талантлив. Разумеется, он тоже предпочитает портретные композиции, что естественно. В конце концов, драматическая сцена – его профессия.

– Опишите мне точно, что вы видели, мистер Хэтуэй.

Мимо них прошла пара молодых людей со своими камерами и треногами, что-то пылко обсуждая на повышенных тонах, причем, нагруженные своим увесистым оборудованием, эти люди еще пытались жестикулировать. Котелок одного энтузиаста лихо съехал набок, но тот, похоже, даже не заметил этого. Они исчезли в тени раскидистого дерева, установили треноги и принялись с интересом разглядывать листву.

– Я видел, что они спорят, – нахмурившись, ответил Питер. – Антрим вроде бы о чем-то умолял Кэткарта, пытался убедить его в чем-то. Он выглядел крайне настойчивым, размахивал руками…

– Вы слышали, что он говорил?

– Нет. – Глаза блондина расширились. – В том-то и странность, что нет. Ни один из них не повышал голоса. Я понял, что они ссорились, только по их сердитым лицам и яростным жестам. Антрим, казалось, упорно пытался заставить Кэткарта что-то сделать, а тот отказывался все более яростно, и в итоге Антрим в гневе удалился.

– Но Кэткарт остался?

– Совсем ненадолго. Он убрал свой фотоаппарат, снял треногу, сложил ее и тоже ушел.

– В том же направлении?

– Примерно. Но, с другой стороны, они могли и разойтись. Оба направились к аллее… в общем, к выходу из парка.

– Кроме вас, еще кто-то видел их перепалку?

– Не знаю. Иногда мы слишком поглощены нашими съемками. Из-за этого, к сожалению, я даже потерял нескольких друзей. Сам я заметил тех двоих, поскольку в тот момент как раз подыскивал природный фон, на котором мне хотелось бы сфотографировать одну из моих приятельниц, молодую даму с белокурыми волосами. Я уже представлял, как одену ее в белые одежды и поставлю на фоне…

Питт улыбнулся, но прервал его излишние пояснения:

– Да, я вас понял. Вы нам очень помогли, мистер Хэтуэй. Можете ли вы еще что-нибудь добавить об этой случайной встрече? Раньше вы видели вместе этих людей? Вы знали лично каждого из них, возможно, как членов этого клуба?

Питер пожал плечами, и они так и остались в приподнятом положении, выражая его сожаление.

– Увы, я еще начинающий фотограф. Меня недавно приняли в клуб. И я знаком, пожалуй, лишь с тремя или четырьмя нашими любителями: Крэбтри, Уортингом, Уллиншоу, Доббсом – вот и всё. У Доббса лучше всего получается снимать игру света на камнях, живых изгородях и тому подобных пейзажах и делать снимки птиц, – голос молодого человека вновь исполнился воодушевления, – и он первым показал мне фотопленку на катушке, а не на пластине. Настоящее чудо. Вы даже не представляете! Ее изобрел один фотограф из Америки, Джордж Истмен[21]. Двадцать футов длиной, – он развел руки. – Она разматывается, и вы можете делать множество фотографий, одну за другой. Представляете! Прямо одну за другой… без задержки. И снимки получаются в округлой рамке, почти два с половиной дюйма в диаметре.

– Округлые рамки? – сразу заинтересовался Томас. Все фотографии, виденные им в доме Кэткарта были прямоугольными, как и портреты в домах его клиентов.

– Да, – Хэтуэй улыбнулся. – Конечно, это для любителей. Я знаю, что профессионалы используют прямоугольные формы, но и такие чудесно хороши, знаете ли. А когда все снимки сделаны, вы прокручиваете фотокамеру в обратном направлении и извлекаете использованную пленку, а вместо нее вставляете чистую. Такая пленка стоит около пяти гиней. – Он выглядел слегка смущенным. – Как я и сказал, довольно дорого. Но зато получаемое удовольствие, по-моему, поистине божественно. – Он вызывающе вздернул подбородок, готовый смело встретить неодобрение собеседника, если бы тому вздумалось сказать что-то про попусту потраченные деньги.

– Да, на редкость увлекательное занятие, – вполне искренне ответил Питт. – Благодарю вас за откровенность, мистер Хэтуэй, и за ценные пояснения. Если что-нибудь еще вспомните, прошу вас, дайте мне знать. Удачной вам фотоохоты.

После этого суперинтендант поговорил еще с несколькими членами фотоклуба, но они ничем больше не смогли ему помочь. Один молодой человек видел ту ссору, но смог только описать участников, не зная их имен.

– Ах да, – пылко признал он, – они чертовски распалились! В какой-то момент я даже подумал, что будет драка, но потом тот, что повыше, резко развернулся и ушел, оставив второго с покрасневшим лицом и в чрезвычайном раздражении.

Никакие вопросы Питта не помогли выявить новых подробностей, за исключением многочисленных описаний чудес фотографии и новейших технических изобретений, в том числе чудо-катушки с пленкой мистера Истмена. Хотя такие катушки, очевидно, могли быть использованы только на природе и при естественном солнечном освещении, что объяснило, в общем, почему Делберт Кэткарт, часто работавший в приглушенном студийном освещении, по-прежнему предпочитал снимать на старые фотопластинки.

Все члены этого клуба были мужчинами, и им не приходило в голову то, что отсутствие среди них женщин достойно каких-то комментариев, хотя все они пылко восхищались женщинами-фотографами и без малейших колебаний признавали их великолепными мастерами в этой области, овладевшими в совершенстве соответствующей техникой и имевшими необычайно острый взгляд на выбор натуры. Эти высказывания ничуть не продвинули ход расследования, но тем не менее все равно заинтересовали Томаса.

Из Хэмпстеда Питт отправился на поиски Орландо Антрима. Теперь необходимо было спросить у актера, что за ссора произошла между ним и Кэткартом и когда он в последний раз видел фотографа. Полицейский страшился того момента, когда ему, возможно, придется обвинить Антрима в убийстве. Однако некоторая конфронтация представлялась ему неизбежной.

Он нашел Орландо в театре, где актер повторял текст своей роли в «Гамлете», которую ему предстояло играть на ближайшей неделе.

Томасу пришлось объясняться с капельдинером, и в театр его неохотно допустили только после предъявления удостоверения.

– У их тама репетиция, – заявил старик, буравя суперинтенданта пронзительным взглядом. – Не собираетесь же вы мешать им прямо сейчас! Погодите хоть бы, пока оне закончат. Мистер Антон Беллмейн сообчит вам, когда будить ваш черед. Низзя расстраивать актеров, некрасиво енто. А проще говоря, вовсе даже непорядочно.

Питт признал справедливость такого осуждения и покорно прошел на цыпочках по пыльным коридорам, в которые его направили. Немного поплутав, он в итоге попал за кулисы огромной сцены, практически голой, не считая двух парчовых занавесов и одного стула. Высокий костлявый мужчина стоял на авансцене, вероятно, всего в паре ярдов от оркестровой ямы и немного левее центра. Его мертвенно-бледное лицо оживилось, и он вскинул руку, словно приветствуя кого-то, замеченного им вдали.