Фридрих Незнанский - Кто правит бал Страница 42

«Кем бы он ни был — думал Турецкий, — но на роль главного злодея он не тянет. Аферой с миллиардом долларов должны были руководить люди абсолютной стойкости и беспощадности. Халилов не обладал ни тем, ни другим».

Что именно такого обидного и уничижительного услышал Халилов, Турецкий не знал, но мембрана у него была довольно мощная, и по крайней мере интонации говорящего он различить мог. Халилова откровенно и беззастенчиво распекали, и он молча глотал все это, даже не пытаясь возражать или оправдываться.

Он так и не произнес ни одного слова, но трубку положил осторожно, словно опасаясь, что она его укусит. Турецкий ждал, а Халилов, словно не замечая его присутствия, замер в кресле и прикрыл глаза. Сидел он так минут пять, но, когда встряхнулся и снова взглянул на следователя, он был уже третьим человеком — бедным, усталым, измученным, но все еще полным собственного достоинства.

Откашлявшись, он выпрямился и, сдвинувшись на самый краешек кресла, положил руки на стол. Руки подрагивали.

— Я готов признать свои ошибки и рассказать вам все как было.

Турецкий ушам своим не поверил. Халилов вздохнул и склонил голову, видимо, в знак полнейшего раскаяния:

— Гюнтер Бакштейн познакомился со мной на приеме в немецком посольстве, потом мы изредка встречались, и по его просьбе я знакомил его с разными людьми, в основном из окружения Президента, в которое был вхож, иногда с парламентариями или министрами. Зачем ему это было нужно, я тогда не знал. А потом ко мне лично однажды обратился известный человек, я не хочу сейчас называть его фамилию, тем более что он уже закончил свою политическую карьеру. Так вот, этот человек попросил меня за разумную плату устроить ему немецкое гражданство. Я был удивлен, скажу больше: шокирован. Оказывается, этот авантюрист Бакштейн от моего имени предлагал оформление гражданства ряда европейских стран всем, кто пожелает и кто может за это заплатить. Узнал я об этом, к сожалению, с большим опозданием, и мое имя уже было в достаточной степени замарано этой аферой.

«Что же вы такое услышали, Ренат Рашидович?» — соображал Турецкий. Вот это клистир так клистир. Была, значит, у него все-таки кнопка красная… только доступ к ней, видимо, имеют примерно те же, что и к ядерному чемоданчику. А Халилов тем временем продолжал:

— Бакштейн не раздумывая предложил мне долю в этом предприятии, и когда я с негодованием, поверьте, искренним негодованием отказался, мне стали угрожать. Мне, моей семье, моим близким. Денег я все равно не взял, но обещал молчать и меня на время оставили в покое. Но этим дело не закончилось. Примерно год назад ко мне явился уголовный авторитет по кличке Гвоздь, он мне прямо так и представился «Гвоздь», представляете? И принес двадцать тысяч долларов. Он сказал, что отныне на моих самолетах будет перевозиться наличность одной фирмы, я повторяю его слова в точности. Так вот, на моих самолетах будет перевозиться наличность одной фирмы, и перевозить ее будет Бакштейн, пользуясь своей дипломатической неприкосновенностью. Деньги мне пришлось все-таки взять — у уголовников с честными людьми разговор короткий, что бы могло произойти с моей семьей в случае моего отказа, я даже представить боюсь. И больше я в эти дела не вмешивался, но, судя по тому, что плату за услуги мне доставляли регулярно, перевозки тоже были достаточно регулярными. Насчет контейнеров и миллиарда я могу вам поклясться: я был не в курсе. Какая фирма и фирма ли стояла за этими операциями — я тоже не знаю. — Халилов закончил и с видимым облегчением снова принял непринужденную позу.

Куда честный человек Халилов девал отвратительные ему до глубины души деньги, он не сказал.

То, что половина из сказанного, особенно насчет его удивления, шокированности и справедливого возмущения есть сказка про белого бычка, сомнений не вызывало, но если Халилов методично валит все на Бакштейна и Гвоздя (какого Гвоздя?!), то у него наверняка нет резона покрывать и тех двоих, испарившихся из самолета.

— Могу я посмотреть списки пассажиров за последние месяцы, скажем, за год? — справился Турецкий.

— Разумеется, мне скрывать нечего.

Черт возьми!!! Сознательный какой!

Но списки пассажиров ничего не дали: если даже «худой-толстый» и появлялись ранее, то летали они под другими фамилиями. Грузы «W. А. Motor» тоже до того не перевозились.

Причину внезапной перемены в Халилове объяснил Турецкому Меркулов, когда тот вернулся в родные стены и заглянул в кабинет начальства в надежде произвести фурор количеством и качеством добытой информации.

— Ему позвонил зять Президента, причем прямо из моего кабинета, — как всегда спокойно сказал Костя. Грязнов на его месте устроил бы целый спектакль, преподнес бы все как величайшую тайну, разжевал бы каждую подробность, каждую мелочь и тонкость, а Костя будничен до отвращения.

— В каком смысле? — справился Турецкий.

— В прямом. Пришел поговорить. Его ситуация, видимо, достала окончательно: каждый же репортер норовит хоть намеком, хоть полунамеком упомянуть, что Халилов-де не просто так, а что особа приближенная.

— Ну и?

— Я ему объяснил, что мы работаем и что в данный конкретный момент следователь по особо важным делам Александр Борисович Турецкий как раз беседует с его товарищем и другом Халиловым. А он тут же ему позвонил.

— И что говорил? Или ты, как человек сугубо интеллигентный, не прислушивался?

— Это было бы проблематично. Он так орал.

— Ну, что, что он орал? Ты бы видел, как бледнел, краснел и голубел Халилов.

— Пересказываю очень коротко и самую суть…

Турецкого с каждой минутой все сильнее разбирало любопытство: может, он какие-то особые слова знает?

— С авторскими интонациями, пожалуйста.

— Отстань, я вообще не склонен извращаться подобным образом, но если ты так настаиваешь, пожалуйста: «Я не позволю трепать на каждом углу имя Президента, лучше застрелись сразу. Никто тебя покрывать не станет. Если прокуратуре нужно что-то про тебя знать, пусть узнают об этом незамедлительно и от тебя лично». Ну, и все в этом духе.

— Что, серьезно? — все не мог поверить Турецкий.

— Абсолютно. Кстати, вполне нормальный, порядочный, гм, оказался человек. С Халиловым он, конечно, сидел за одной партой в первом классе, но ради сохранения светлой детской дружбы он ни на какие ухищрения идти не намерен. И потому попросил меня на Президента и его семью не оглядываться, а работать спокойно.

— Согласен. Но что будем делать с фальшивыми паспортами и причастностью Халилова к этому делу?

— Ничего, — ответил Меркулов не задумываясь. — Это разработка ФСБ и к нам никакого касательства не имеет. Пусть все и остается на их совести, посадят — поаплодируем, не посадят — их тоже понять можно, да, собственно, ничего существенного у них на него нет. Он ведь даже как посредник никогда официально не светился, а знакомить людей друг с другом — это у нас законом пока не запрещено. По самолету есть соображения?

— В багаже Бакштейна, насколько я понимаю, денег не обнаружено, значит, либо Халилов врет, либо деньги все-таки были, но в той части, которая пропала. Короче, по сути ничего он нам не дал.

— Но из всего, что мы знаем на сегодняшний день, уже можно делать выводы, кому принадлежал упавший миллиард?

— Выводы делать можно и на пустом месте, — философски заметил Турецкий. — Поскольку никто до сих пор не потребовал его назад, можно предположить, что деньги эти добыты незаконным путем…

— Глубокая мысль.

— Ты сам говорил, что глубокая мысль есть утверждение, обратное которому тоже есть глубокая мысль. А у нас все вполне однозначно. Если деньги добыты преступным путем, значит, нужно вычленить некую преступную структуру, которая в последнее время как раз сколотила такую сумму. Причем никакие пирамиды, пирамидки, эмэмэмы и прочие подобные организации нам не подходят — не тот масштаб. Народ в последнее время стал недоверчивый, и таких денег на халяву им не собрать. И я лично не вижу на сегодняшний день ничего другого, кроме пресловутой «Кремлевской команды» с ее пресловутым же Мефистофелем. А подтвердить или опровергнуть мою смелую гипотезу мы сможем, исключив все промежуточные звенья между деньгами и их хозяевами. А значит, нужно брать за жабры этого Гвоздя.

Кстати, кто такой Гвоздь и существует ли таковой в природе, Турецкий понятия не имел и, как обычно, в таких ситуациях, позвонил своему приятелю в МУР.

23

Брать Гвоздя было не на чем. Хотя фактически он оставался уголовным «авторитетом», формально он был чист и уже довольно давно занимался совершенно легальным бизнесом — держал сеть ресторанов и частных клубов в столице и зарабатывал на этом очень неплохие деньги.

Грязнов решил пойти по пути наименьшего сопротивления: не пытаться ловить его на горячем — очередную партию денег он будет переправлять еще не скоро, если вообще будет, и не фабриковать против него дело — это тоже было весьма обременительным. Сыщик решил просто встретиться и поговорить тет-а-тет. Если Гвоздь не боится Мефистофеля, никакой шантаж и никакие уговоры не помогут развязать ему язык. Зато если боится, а особенно если чувствует свою вину за гибель самолета, тогда, может статься, он и сам будет не против посодействовать уничтожению столь одиозной фигуры.