Елена Топильская - Ход с дамы пик Страница 45

— Все так, Регина. Ты права на сто двадцать процентов. Но я так не смогу.

Регина посмотрела на меня, как на инвалида:

— Понятно. Скажи-ка мне, подруга, ты спишь на какой стороне кровати?

Я добросовестно задумалась, после чего призналась, что на правой.

— А какое это имеет значение?

— На какой стороне ты спишь? Никакого. Имеет значение то, что ты вообще спишь не посреди кровати, а притуливаешься сбоку. Значит, психологически ты еще не готова спать одна.

После ухода Регины, притулившись на правой стороне кровати, как будто освобождая место рядом с собой для кого-то (для кого?), я с тоской думала о глобальной правоте ее слов. Мне было непонятно, как Сашка, в принципе, достаточно пылкий мужчина, во всяком случае — не импотент, так долго воздерживается от сексуальных утех, и ничего. И когда мы встречаемся, даже не пытается поцеловать меня да просто дотронуться. Это ненормально. И объяснений этому может быть только два: либо у него, вопреки его заявлениям, все-таки кто-то есть, либо прав журналист, и Сашка сам хотел порвать со мной.

Я надеялась, что если Синцов установит местонахождение Антоничева, то это внесет коррективы в наши завтрашние планы, и он мне позвонит. Но до часу ночи звонков не было, и я уже начала дремать. Внезапно телефон зазвонил, и я спросонья приняла его за будильник. Звонил Горчаков, чтобы спросить, у меня ли его дружок.

— Какой дружок? — не поняла я.

— Которого ты охмуряешь. Ну, Андрюха.

— С чего бы это?

— Как это с чего? Он что, просто так тебя умыкнул, как ястреб? Я все видел. Журналист остался с носом.

— Должна тебя разочаровать, родной, твой дружок не оправдал твоего высокого доверия и слинял у ворот моего дома.

— Та-ак, — разочарованно вздохнул Лешка. — Ни на кого нельзя понадеяться…

— Послушай, родной, я что-то не поняла, ты за белых или за красных? Еще вчера мне Сашку сватал, а теперь за Синцова агитируешь?

— Я жертвую счастьем своих друзей ради твоего счастья, дуреха, — важно сказал Лешка, и я прыснула.

— Чужим-то счастьем чего ж не пожертвовать…

После этого разговора с Лешкой я так расчувствовалась, что готова была позвонить либо Андрею, либо Сашке. Может, и правда плюнуть на Сашку, раз даже посторонние люди говорят, что он хотел со мной расстаться… Вот и Горчаков уже пытается свести меня с Синцовым. Неспроста это. Все, решено. Охмуряю Синцова… Но я прекрасно знала, что утром все это покажется мне ерундой, и я буду вести себя по-прежнему. К тому же утром будет суббота и мне будет не до личных переживаний. Кого-то завтра убьют, а я приеду осматривать труп.

Встретив меня утром в дежурной части, Синцов нагнулся и поцеловал мне руку. Я смутилась окончательно. И так уже, после Лешкиных инсинуаций, я не знала, как себя вести с Синцовым, потому что у меня есть такая дурацкая особенность, еще со школьных лет: в отличие от моих подружек, за честь считавших поморочить голову мужчине, я всегда искренне жалела тех, кто в меня влюблялся. Отчасти потому, что в меня влюблялись те, кто мне как раз активно не нравился, и я жалела их из-за отсутствия шансов, а потом это уже вошло в привычку.

Но Синцов продолжал сбивать меня с толку и повел пить чай в комнату дежурных экспертов. А там уже был наготове Александр Стеценко. Наготове и во всеоружии: холодно поздоровался со мной, и радушно — с Андреем, налил чай и замолчал, предоставив мне возможность развлекать их обоих. Но я тоже решила молчать, поэтому субботнее чаепитие получилось куда как веселым.

Однако через полчаса, не в силах больше молчать, я завела разговор о фауне трупа, охотно поддержанный доктором Стеценко и оперуполномоченным Синцовым. И это быстро растопило лед; через пять минут мы уже с хохотом вспоминали, как летом собирали фауну с покрывала, в которое был завернут очень несвежий труп из подвала. Там явно был принципиальным вопрос о времени убийства, а исследование личинок мух и взрослых особей, собранных с трупа или его ложа, могло дать представление о точном времени наступления смерти личинки развиваются по строго определенному циклу, поэтому существует целая наука — судебная энтомология, призванная отвечать на вопросы, интересующие следствие, путем изучения насекомых, забравшихся на некогда живое тело.

Мы стали давиться от хохота, перебивая друг друга и вспоминая, как мы со Стеценко развернули труп и вышли во двор с покрывалом, усеянным опарышами. Я, конечно, что-то такое проходила в университете, но это было давно, и я решила обратиться за консультацией к нашему старенькому университетскому профессору судебной медицины. Мы позвонили ему, и он охотно дал нам подробнейшие рекомендации о том, как надо консервировать энтомофауну трупа. Оказывается, собрать опарышей, мушиные яйца и мух с трупа — это еще полдела, главное — их грамотно сохранить. Поэтому часть живой фауны надо отсадить в банку, куда бросить кусочек мяса, чтобы им было что жрать, а остальных требуется уморить: либо сварить (представляете себе такой супчик из опарышей?), либо опустить в спирт или водку, заспиртовать.

Получив ценные указания, я одного опера послала в ближайший магазин выклянчить кусочек мяса размером с ноготь — больше опарышам было не надо. А второго послала за водкой. А сама стала с тоской разглядывать то, что мне предстояло соскребать в разные баночки, уже заботливо выставленные в рядок на асфальте. Вид опарышей вызывал у меня внутренние судороги, но работа есть работа. Через некоторое время появился первый опер, посланный в магазин за кормом для опарышей. В руках он с трудом удерживал шмат парного мяса килограммов на пять.

— Что это? — с ужасом спросила я.

— Что-что, — прохрипел он, сгибаясь под тяжестью куска. — Я пришел в магазин, предъявил удостоверение и сказал, что для следственного действия нужен кусок мяса. Ну, мне и отрезали.

— Нам хватит вот такого кусочка, — я показала ему кончик пальца, — а что с этим делать?!

— А вам что, мясо, что ли, не нужно? — резонно заметил опер. — Да еще и на халяву…

Следом пришел другой ходок по магазинам с тремя бутылками водки. Я даже спрашивать ничего не стала, предполагая, как было дело: он тоже предъявил удостоверение и сказал, что для следственного действия нужна водка, а его спросили, какая. Поскольку в магазине был выбор, а он растерялся, то на всякий случай взял весь ассортимент.

Опера радостно переглядывались, предвкушая халявные шашлычки с выпивкой на природе, и всячески благословляли основателей такой замечательной науки, как судебная энтомология, но я быстро остудила их, предложив собирать опарышей и складывать их в банку, сортируя по размерам. Опарыши извивались, но опера ловко управлялись с ними, изредка спрашивая, куда класть того или иного.

Вдруг один из оперов спросил, брать ли жука, тоже обнаружившегося на трупном покрывале. Освежив в памяти свои скудные познания в судебной энтомологии и цосоветовавшись с судебно-медицинским экспертом Стеценко, я приняла решение — брать, поскольку энтомофауна трупа должна быть исчерпывающе представлена всеми обнаруженными на трупе видами насекомых. И опер бросил жука в банку с особо крупными опарышами, где жук почувствовал себя просто в своей тарелке и стал как-то недобро суетиться.

Тут я засомневалась, а правильно ли мы все делаем, и пошла звонить профессору. Профессор подтвердил, что брать надо всех, и спросил, как выглядит этот жук — как половинка пуговицы? Я ответила утвердительно, и профессор особо отметил, что его ни в коем случае нельзя сажать вместе с опарышами — он их ест. То-то жук там распоясался, подумала я и пошла спасать опарышей. Но оказалось, что посадить жука в одну банку с опарышами было просто, а вот извлечь его оттуда… Вылезать он не хотел категорически, еще бы — покидать такое количество жратвы! Наконец опера в энтомологическом раже просто опрокинули банку, и жук сбежал.

Прошло несколько часов, пока мы собрали, рассортировали и законсервировали опарышей. Но судебно-энтомологический эксперимент не удался, так как баночка с заспиртованными опарышами, неосторожно оставленная на окне в РУВД, бесследно исчезла; и я даже боялась спрашивать, куда она делась…

В общем, вспомнив эту историю, мы пришли к выводу, что при взгляде на нашу деятельность со стороны, мы не производили впечатления нормальных людей. А я еще подумала, что если бы об этом знал мой Гошка, то жаба появилась бы у нас в доме гораздо раньше, и я бы кормила ее зоофобусами, как миленькая…

Вернулся с дорожно-транспортного происшествия эксперт Панов, а мы все сидели в экспертной дежурке, и мне очень не хотелось уходить оттуда, несмотря на то, что Саша вел себя со мной так, как вел бы со всеми другими следователями, никоим образом не обнаруживая, что когда-то мы были близки, жили вместе и что я до сих пор его любимая женщина, в чем меня уверяют все подряд. Допивая третью кружку чая, я начала злиться на показное безразличие Стеценко, отчетливо понимая, что ровно половина этой злости — не на бедного Сашку, а на маньяка, который уже, похоже, вышел на свою кровавую охоту и выслеживает жертву, и вот-вот убьет ее….