Инна Тронина - Прощённые долги Страница 72

Появился Роман, в джинсах, водолазке и лёгкой куртке. Одежда выгодно подчёркивала все достоинства его фигуры. Ася так и ходила за мужем, как нитка за иголкой, словно боялась даже на минуту с ним расстаться. И сейчас, понимая, что Романа от неё уводят, привстала на цыпочки.

– Осторожнее, Ромочка, ради Бога! Зачем ты только опять уходишь? Я же здесь с ума сойду!

– Ничего, милая, всё будет нормалёк, – ответил Брагин ласково, но, как показалось Грачёву, равнодушно. Похоже, он даже стеснялся такого поведения жены.

– Уж, наверное, передачу-то примут, – предположил Вершинин, принимая от Майи пакет.

Гранаты и яблоки оказались одинакового, тёмно-бордового цвета. Когда все трое подошли к машине, Владислав положил увесистый свёрток в угол заднего сидения.

– Роман, садись сюда, – сказал он, оборачиваясь к Брагину. – А я буду спереди, как и раньше. Может, по дороге завернём в Академию и узнаем насчёт Аркадия Калинина?

– Надо, конечно, – согласился Грачёв. – Андрей ведь обязательно спросит. О себе совершенно не думает – всё о других.

Когда проезжали Литейный мост, Брагин с жадностью всматривался в силуэты Петропавловской крепости и крейсера «Аврора». Достопримечательности подсвечивались прожекторами, но Роман всё равно сетовал на судьбу.

– Это ж надо, какая непруха! Темно, как в могиле, не рассмотришь ничего. А днём меня Влад никуда не выпускает. В кои веки в Питере оказаться, а красоты не посмотреть!

– Правильно делает, что не выпускает. – Грачёву вдруг стало невероятно тошно, и скулы свела противная боль. – Ты можешь выйти и не вернуться. Мне твоя жена понравилась, между прочим. Ты ей особенно нервы не натягивай – в её положении это вредно. – Всеволод никак не мог забыть перепуганных Асиных глаз. – Она абсолютно беззащитная, никакой брони на ней нет, даже скорлупы. Кроме Анастасии Узоразрешительницы с тобой, наверное, никто бы и не ужился. Твоя женщина должна полностью раствориться в тебе.

Брагин усмехнулся – не по-доброму, будто оскалился:

– Надоели мне не беззащитные! Я поклялся к выпендрёжным дурам больше близко не подходить. Выбрал полную противоположность первой своей жене.

Грачёв перевёл взгляд с белеющего у поворота Невы Смольного монастыря на Романа:

– Значит, Ася у тебя не первая?

– Естественно, вторая. Моей дочери, Екатерине Романовне Вознесенской, уже семь лет.

– А почему твоя дочь другую фамилию носит? – не понял Грачёв. – Брак не оформляли?

– Всё по закону было, но Томка при разводе не только вернула свою девичью фамилию, но и Катьку на неё переписала. – Брагин снова фыркнул, будто бы до сих пор не веря в это. – На суде сказала, что её девочка не должна носить пьяную фамилию своего бандита-папаши. Еле уговорили её отчество оставить и прав меня не лишать…

– Интересный довод! – Грачёв завернул на парковку Военно-медицинской академии. – Посидите здесь, а я пока про Аркадия узнаю. Кстати, Роман, почему ты бандитом оказался? Наоборот, вроде, борешься с ними…

– Я тогда в райотделе работал, инспектором. В Смоленске ещё. – Брагин похлопал себя по карманам. – Закурить есть?

– Держи «Салем». – Грачёв потряс пачкой, где болталось несколько сигарет. – Так что случилось-то у вас?

– Не сдержался. – Брагин машинально ввернул непечатное слово. Судя по всему, при женщинах он терпел из последних сил. – Не хочется вспоминать. Скулу набок свернул одному нарушителю, а он оказался со связями. Поднялся шум, а Томка с тёщей будто только того и ждали. Мы в деревянном домишке жили, на окраине Смоленска. Все друг друга знали, как обычно. Весь интим целиком на виду. Кто-то Томке про меня напел, а она поверила. А я-то всего-навсего пьяную шлюху в отделение волок, а вовсе не прогуливался с ней вечерком. Да разве что докажешь? Потом только обрадовался, что эта каторга кончилась. А Катюшка моя вот какая!

Брагин показал Грачёву цветную фотографию белокурой девочки с двумя огромными бантами. Катя стояла с букетом ромашек в руке и до ушей улыбалась щербатым ротиком, потому что спереди выпали зубы.

– Тесть тайком прислал. Единственный порядочный человек в этом гадюшнике, поповский внук.

– Так я не понял, из-за чего вы развелись-то? Тамара тебя приревновала?

– Да загуляла она, пока я в командировке был. Мы там серьёзную банду выслеживали, больше месяца убили на это. А Томка тем временем спуталась со своим начальником в столовой. Говорила потом, что хотела возбудить во мне ревность, чтобы почаще дома бывал. Ладно, что без трупов ещё обошлось! – Роман говорил через силу, потому что тяжёлая, каменная злость переполняла его душу до краёв.

– Ладно, я пойду, некогда уже. – Всеволод поспешно зашагал к корпусам Академии.

Вспотевший, с тёмным румянцем на щеках, он шёл по дорожке, и сухие листья разлетались из-под ног. Думал о том, что с Романом и по-доброму общаться тяжело, а каково с ним конфликтовать? Нервной энергии на эту беседу ушло куда больше, чем на ночную схватку в «баньке», и потому Грачёв чувствовал себя очень плохо. Когда доставал удостоверение, пальцы слушались плохо, и книжечка выпала из рук.

Тётка в справочном внимательно ознакомилась с документом, шевеля губами, прочитала каждое слово, и только потом жалостливо покачала круто завитой головой под белой накрахмаленной шапочкой.

– Жалко парня вашего! Но ничего, ничего… Теперь уже опасности для жизни нет. Состояние средней тяжести, температура тридцать восемь и один. А чего вы хотите? Ранение сквозное, проникающее. Пуля в двух сантиметрах от сердца прошла, ещё и лопатку ему раздробила. Но не надо волноваться. Доктора говорят, всё будет в порядке. Так родным его и передайте.

Всеволод вернулся к машине повеселевшим, куда более добрым, чем раньше. Пока шёл по парку к воротам, надышался ароматом увядающей листвы, налюбовался яркими красками осени, видными даже в сумерках.

– Всё, теперь к Андрею! – Всеволод сел за руль и захлопнул дверцу. – С Аркашей, говорят, всё о'кей. Будет жить…

Как Грачёв и предполагал, всех приехавших к Озирскому не пропустили. Сначала персонал клиники вообще в один голос отрицал, что у них лежит такой пациент, но потом медикам пришлось отступить. Одна из сестричек сбегала в отдельную палату, где помещался Андрей, и дала словесный портрет посетителя с милицейским удостоверением. Только после того, как Андрей согласился встретиться, Грачёву разрешили, в виде исключения, подняться к нему – но одному, без спутников.

Андрей валялся на своей койке, как всегда, вальяжно и расслабленно. Наверное, он ощущал себя здесь, как дома, в новой роскошной квартире на Фонтанке. Рядом стоял кронштейн от капельницы; на тумбочке лежали пачка «Данхилла» с ментолом, зажигалка. Тут же стояла пепельница, рядом – хрустальный стакан в серебряном подстаканнике. К удивлению Всеволода, Андрей читал французский журнал, причём без словаря. Бинты на руках и на груди были ослепительно-белыми, и картину удачно дополнял фиолетовый стёганый халат с красным кантом на вороте и на рукавах.

– Привет! – Всеволод сунул под крышку тумбочки пакет с фруктами. – Это тебе от супругов Вершининых. Что, на нелегальное положение перешёл? Тогда хоть бы пароль мне дал, что ли. Не чужие, чай!

– Да ты мне теперь куда ближе, чем отец родной. Кстати, того я и вообще не знаю, – смущённо добавил Озирский. – Только ведь и мне отдых нужен. – Андрей, морщась от боли, попробовал вытащить из тумбочки пакет. Грачёв поспешно помог ему. – За такие дары передай Владу спасибо. Вымой мне один гранат, а? И себе тоже возьми.

– Мне – не обязательно, – сразу же отказался Грачёв. – Где тут кран?

– Вон, сзади тебя. – Озирский спустил ноги с койки. – Не хватало ещё шума вокруг всей этой истории! Севыч, ты только оценки, какая тут тишина. Вымыл? Теперь разломи его или разрежь. Я-то не могу, сам понимаешь.

– Да сколько угодно!

Всеволод вовремя успел уклониться, иначе сок из спелого плода обрызгал бы его рубашку и казённый белый халат. Гранат с треском развалился на две половины, и зёрна засветились в тонкой кожуре, как драгоценные камни.

Андрей запихал в рот горсть зёрен, а потом поднял брови:

– Севыч, про Аркадия ничего не знаешь?

– Так и знал, что ты спросишь! Всё с ним нормально – насколько это может быть сейчас. Врачи, во всяком случае, обнадёживают. Правда, передачи для него пока не берут, а то мы там хотели половину оставить. Но ты давай, наворачивай, а то крови много потерял. Как хоть себя чувствуешь? Лучше, чем утром?

– Да всё уже в порядке! Просто лежу, барствую. Единственное, что не могу – руками работать. А так уже всё тело зудит от вынужденного безделья. – Озирский наклонился к Грачёву, и бесподобные глаза его вспыхнули шальным огоньком. – Мне смываться надо отсюда, – сказал он шёпотом, но в то же время отчётливо, ясно. – А то мать паспорт принесёт, и хана. Тогда, пока не сочтут нужным, не выпустят. А я хочу ещё по делу поработать.