Фридрих Дюрренматт - Подозрение Страница 10

— Приветствую вас, — сказал он, не считая нужным больше разговаривать на верхненемецком диалекте, на котором только что беседовал с сестрой Клэри.

— Ну конечно, я говорю на бернском диалекте, — ответил ему врач. — Какой же бернец не знает своего родного языка?

«Хунгертобель прав, — подумал Берлах. — Это не Неле. Берлинец никогда не изучит бернский диалект». Он вновь взглянул на женщину.

— Моя ассистентка, доктор Марлок, — представил ее врач.

— Так, — сухо сказал старик. — Очень рад познакомиться. — Затем повернул голову к врачу, спросил: — Вы были в Германии, доктор Эменбергер?

— Много лет назад, — отвечал врач, — я побывал там, в основном же был в Сантьяго, в Чили. — Ничто не выдавало мыслей врача, и казалось, вопрос не взволновал его.

— В Чили так в Чили, — сказал старик, а затем повторил еще раз: — В Чили, значит, в Чили.

Эменбергер закурил сигарету, а затем повернул выключатель, и все помещение погрузилось в полутьму, освещенную только небольшой контрольной лампочкой над комиссаром. Видно было только операционный стол да лица стоявших перед ним двух людей в белом; комиссар увидел в помещении окно, в нем осветились далекие огни. Красная точка сигареты в зубах Эменбергера то опускалась, то поднималась.

«В таких помещениях обычно не курят, — подумал комиссар. — Все-таки я его немного вывел из себя»

— А где же Хунгертобель? — спросил врач.

— Я его отослал домой, — отвечал Берлах. — Я хочу, чтобы вы обследовали меня в его отсутствие.

Врач приподнял свои очки.

— Я думаю, что мы можем доверять доктору Хунгертобелю.

— Конечно, — ответил Берлах.

— Вы больны, — продолжал Эменбергер. — Операция была опасной и не всегда проходит успешно. Хунгертобель сказал мне, что вы в курсе дела. Это хорошо. Нам, врачам, лучше иметь дело с мужественными пациентами, которым мы можем сказать правду. Я только бы приветствовал присутствие Хунгертобеля при обследовании и очень сожалею, что он согласился уехать. Врачи должны между собой сотрудничать, это требование науки.

— В качестве вашего коллеги я это очень хорошо понимаю, — ответил комиссар.

Эменбергер удивился.

— Что вы хотите сказать? — спросил он. — Насколько я осведомлен, вы не являетесь врачом, господин Крамер.

— Все очень просто, — засмеялся старик. — Вы отыскиваете болезни, а я — военных преступников.

Эменбергер закурил другую сигарету.

— Для частного лица это не очень безопасное занятие, — сказал он небрежно.

— Вот именно, — ответил Берлах. — И вот во время поисков я заболел и приехал к вам в Зоненштайн. Но что делать, когда не везет. Или вы считаете это за счастье?

Эменбергер ответил, что не может предугадать течения болезни. Во всяком случае, вид больного не очень обнадеживает.

— Однако вы меня не обследовали, — сказал старик. — А это одна из причин, почему я не хотел, чтобы Хунгертобель присутствовал при обследовании. Если мы хотим расследовать какое-либо дело, то должны быть объективны. А расследовать мы должны. Вы и я. Что может быть хуже, чем составить себе мнение о преступнике или болезни, прежде чем подозреваемого не изучишь в его окружении и не узнаешь о его привычках?

— Да, конечно, вы правы, — ответил врач. — Я думаю то же самое, хотя ничего не понимаю в криминалистике. Однако я надеюсь, что господин Крамер отдохнет от своей профессии в Зоненштайне.

Затем он закурил третью сигарету и подумал вслух:

— Я думаю, что здесь военных преступников вы оставите в покое.

Ответ Эменбергера на мгновение насторожил комиссара. «Кто кого допрашивает?» — подумал он и посмотрел на лицо Эменбергера, в эту озаренную светом единственной лампы маску с блестящими стеклами очков, из-за которых насмешливо глядели большие глаза.

— Дорогой доктор, вы ведь не станете утверждать, что в этой стране нет рака?

— Совершенно верно, но это не означает, что в Швейцарии есть военные преступники, — рассмеялся Эменбергер.

Старик испытующе взглянул на врача.

— То, что произошло в Германии, может произойти в любой стране, если появятся известные предпосылки. А эти предпосылки могут быть различны. От одного знакомого, господин Эменбергер, оперированного в концлагере без наркоза, я слышал, что люди одинаковы, однако они делятся на мучителей и мучеников. Однако я думаю, что есть также разница между искушенными и пощаженными. Мы, швейцарцы, вы и я, относимся к пощаженным, что в общем милость, а не ошибка, ибо, как многие говорят: «Да не введи нас во искушение». Вот я и приехал в Швейцарию, но не для того, чтобы отыскать одного преступника, о котором у меня нет никаких данных за исключением одной не особенно четкой фотографии: Но теперь, доктор Эменбергер, я болен, и погоня прекратилась сегодня ночью, так что преследуемый не знает, как я был близок к нему. Жалкая мелодрама…

— Да, вряд ли у вас есть шанс найти разыскиваемое лицо, — ответил равнодушно врач и выпустил колечко дыма, образовавшее вокруг головы больного нимб.

Берлах увидел, как тот сделал своей ассистентке знак глазами, и она протянула ему шприц. На мгновение Эменбергер исчез в темноте зала, а когда появился вновь, в его руке был какой-то тюбик.

— Ваши шансы невелики, — сказал он, наполняя шприц бесцветной жидкостью.

Но комиссар ответил:

— У меня есть еще оружие. Возьмем ваш метод, доктор. Меня, приехавшего к вам в госпиталь из Берлина, сквозь снег и дождь, в этот последний день года, вы принимаете в операционной. Почему вы это делаете? Разве полагается так, чтобы пациента доставили в помещение, внушающее ему ужас? Вы делаете это для того, чтобы запугать меня, ибо моим врачом вы можете стать только в том случае, если подчините мою волю своей. Однако я своевольный больной. Хунгертобель, вероятно, рассказал вам об этом. Вот вы и решились на демонстрацию, чтобы вылечить меня. Вы боитесь, что не управитесь. Это один из недостатков вашего лекарства. Точно так же обстоит и с моей профессией. Наши методы одинаковы. Я тоже побаиваюсь того, кого ищу.

Шприц в руке Эменбергера покачивался, направленный против старика.

— Вы великолепный психолог, — засмеялся врач. — Это верно, я хотел вам немного понравиться. Страх — это хорошее средство, однако, прежде чем я прибегну к моему искусству, я хотел бы до конца выслушать о вашем. Что вы хотите предпринять? Я внимательно слушаю. Преследуемый не знает, что вы гоняетесь за ним, по крайней мере вы так сказали.

— Он догадывается, хотя и не знает наверняка, и это для него еще опасней, — ответил Берлах. — Он знает, что я в Швейцарии и отыскиваю военного преступника. Однако будет думать, что я ищу не его, а другого. Он блестяще обеспечил себе алиби и возвратился в Швейцарию из мира безграничных преступлений, не захватив своего имени и фамилии. Жгучая тайна. И все же в глубине сердца у него будет предчувствие, что я разыскиваю его, и только его. И он убоится, он испугается тем больше, чем невероятнее то, что я его ищу, а я лежу здесь, в госпитале, в постели, больной и беспомощный. — И он замолчал.

Эменбергер странно посмотрел на него, почти с состраданием, продолжая держать шприц в руке.

— Я сомневаюсь в вашем успехе, — сказал он небрежно. — Однако желаю вам счастья.

— Тот, кого я ищу, подохнет от своего страха, — сказал старик, не двигаясь.

Эменбергер медленно положил шприц на маленький столик из стекла и металла, стоявший рядом с передвижной постелькой.

— Вы так думаете? — промолвил он наконец. — Вы так считаете? — Его узкие глаза почти сомкнулись за очками. — Удивительно в наши дни видеть такого безнадежного оптимиста. Ваши мысли и мечты довольно смелы; будем надеяться, что в будущем действительность вас не очень обескуражит. Было бы очень печально, если бы вы в конце концов пришли к отрицательным результатам.

Он сказал это тихо и немного удивленно. Затем ушел в темноту помещения, и операционная осветилась ярким светом. Эменбергер стоял около выключателя.

— Я обследую вас позже, господин Крамер, — сказал он, улыбаясь. — Ваша болезнь очень серьезна. Вы это знаете. Не исключен смертельный исход. Я пришел к этому выводу после нашего разговора. Откровенность за откровенность. Обследование сопряжено с осложнениями, так как требует оперативного вмешательства. Мы проведем его после Нового года. Не стоит портить праздник. Будем считать, что я уже вас начал лечить.

Берлах не отвечал.

Эменбергер погасил сигарету.

— Черт побери, доктор, — сказал он, обращаясь к ассистентке. — Я курил в операционной. Господин Крамер взволновал меня своим прибытием. Я думаю, вам следует побранить меня, господин Крамер.

— Что это такое? — спросил старик, когда врач дала ему две красноватые пилюли.

— Всего-навсего успокаивающее средство, — ответила она.