Энди Оукс - Глаз дракона Страница 27

Получается, они сильнее меня?

Впереди перекрёсток, на краю парка Хуанпу… плотный поток по Чжуншаньдунлу пересекает их путь. Бухта Сучжоу, чуть севернее, куда вливается Хуанпу бурлящим потоком грязи и нечистот. Перекрёсток широкий, может, удастся развернуться на ручнике, сделать поворот на 180 градусов. Чтобы ехать лицом вперёд. Когда они доедут до бухты, он уже их догонит… и что потом? Он понимает, что тот водитель думает точно так же. Мозги работают в унисон, руки повторяют движения… сиамские близнецы. Седан Пиао слетает с тротуара безумным вихрем. Чёрный Шанхай обгоняет его всего на двадцать пять метров. Номеров нет. Окна тонированы. Едва различимы три силуэта, может, четыре. Шанхай делает резкий разворот через полосы, словно чёрная дыра извилистым путём летит через прерывистый ряд светлых машин, едущих по Дайминлу. Развернуться негде, оба седана так и несутся задним ходом. Старший следователь сзади. Двигатели визжат. Плечи сводит. Шея скручена. Шанхай, на два корпуса впереди, влетает в полосу колдобин. Все четыре колеса отрываются от асфальта, а потом с уничтожающим ударом снова возвращаются на землю. Живот Пиао влетает в горло, когда его седан доезжает до первого препятствия, а когда машина падает вниз, в животе всё переворачивается. Разрозненные картины чёрной крыши Шанхая, его колёс и изогнутой подвески, когда он катит мимо новых индустриальных районов Хункоу и Янпу. Крутые повороты проходятся на двух колёсах, визжащих резиной. Перья тумана лениво переплывают берег реки. Встречное движение приходит в сумятицу. Свалка мнущейся стали. Пробка забивает Сычуаньлу… резкий поворот направо, Пиао висит на хвосте у Шанхая. Карусель бегущих цветов. На дороге открыт только один путь. Здания шанхайского порта виднеются над стенами дока. Единственное отверстие в выщербленной кирпичной стене, Ворота 12… и длинная вереница красных грузовиков вытекает из их устья. Между грузовиком и стеной остаётся узкий проход, и Шанхай пробивается через него. Судорожными руками старший следователь жестоко бросает седан в тёмную щель, обдирая бок о высокие колёса. Задний бампер с лязгом улетает назад. Развернуться так и негде… проходы между жёлтыми причалами слишком узкие. Глазу предстаёт водный простор. Серый, стальной, безжизненный. Ехать можно только по куче узких мостов, перекинутых через воду. Голова Пиао вывихивается, глядя назад, через плечо… прямо в чёрное лобовое стекло Шанхая. Обе машины внезапно теряют управление и сносят железную ограду. Пулемётная очередь ударов. Веер бледно-жёлтых искр. Вода по обе стороны моста слепо уставилась на водителей. Мост упирается в склад с узким передником заляпанного нефтью бетона… и они вылетают на следующий мост, укреплённый широкими плавниками балок. Наклонный мост, перекинутый через узкий заливчик Хуанпу, выдающийся на глубину к причалу… куда швартуются пузатые танкеры. В отдалении торчат погрузчики верфи Чжунхуа на острове Фусин, превращая его в ложе из гвоздей. В просветах между складами мелькает вода… цветом похожая на язык старика, и ржавеющая красно-синяя краска на панамском танкере, который тягачи волокут по фарватеру в сторону моста. На краю насыпи пристани, где бетон передника сменяется на клёпаные стальные структуры, загораются четыре красных глаза. Бок танкера уже закрыл половину кирпичного горизонта. Мост уже разведён. Дорога перестала быть таковой… но стальные руки моста пока только медленно поднимаются. Между ними расширяется полоса неба. Другого пути нет. Все варианты остались позади… пролились водой из сложенных ладоней. Старший следователь ждёт, когда Шанхай ударит по тормозам. Нет. Он летит по холму, превращающемуся в скалу. Пиао следом. Как ни нелепо это звучит. Дыхание замерло на губах. В груди кулак изо всех сил сжимает сердце. Он вдавливает газ, но реакции нет. Седан теряет тягу. Наклон растёт. Дорога бугрится вертикальной стеной. Резина вгрызается в сталь. Идёт дым… и машина соскальзывает назад. Панамский танкер почти уже подплыл под мост. Айсбергом красной и синей краски наплывает покатый бок. Седан скользит, его уводит влево, колёса буксуют по склону. Пиао бьёт кулаками по рулю. Седан окончательно сваливается с моста и останавливается, распластавшись по бетонному переднику. Внутренности заливает пурпурный цвет пульсирующего предупредительного сигнала.

Старший следователь худо-бедно открывает мятую водительскую дверь. Обеими руками разминает шею. Спиной приваливается к могучей балке. Танкер… красная стена величественно плывёт мимо. Единственный шум — низкий кашель тягачей; волны бьются о камень парапета. Пиао пинает пробитое колесо, раз, другой, третий, и тут его накрывает понимание.

Придётся ехать домой. Домой, к Барбаре Хейес. Кровь всё ближе. Ближе. Течёт в твою сторону.

Он поднимает глаза. На той стороне на бетоне перед складом примостился чёрный Шанхай, двигатель выключен. Пиао пробивает неконтролируемая дрожь. Он закуривает, с трудом ухитряясь держать сигарету… и не чувствуя вкуса дыма. Двигатель Шанхая заводится. За тонированным стеклом наверняка улыбаются рты. Руки хлопают по спинам. Кто-то обещает проставиться Цинтао. Все шутят… конечно, шутят. Профессиональная гордость хорошо сделанной работой. Убить паренька посреди Шаньсилу, когда день угасает в вечер; для таких людей это повод гордиться.

Шанхай кое-как разворачивается, и наконец-то носом вперёд ползёт по краю пристани. Старший следователь осматривает свою машину. Разбита вдрызг. Он разворачивается, глаза заливает злость, жгут слёзы, которые он силится удержать. Руки мнут зажигалку, и изо всех оставшихся сил он кидает её в сторону чёрного Шанхая. Видит, как она плюхается в воду. Расходятся волны. Слабые, гаснущие, и вот они уже слились с поверхностью воды, заполняющей док. Когда Пиао поднимает взгляд, в пределах видимости Шанхая уже нет.

Платье брошено на пол ванной. Пятно разливается спереди… засохшая кровь, коричневая корка. По плитке пола разлетелись брызги… тоже засохшая кровь, только красная. Как светофор.

Горячая вода, почти кипяток; льётся, падает Барбаре на лицо. Ручьи текут по груди, по плоскому животу. Кровь смывается, сходит с кожи. Поток подкрашенной воды, цвета пролитой кока-колы, течёт вниз по ногам. Вялым водоворотом засасывается в сток. Но пятна крови остаются на мыле, на рукоятках крана, на двери — на ручках снаружи и изнутри. И всё время, непрерывно, как поток воды… её терзает желание сбежать назад в Вашингтон. Броситься на ближайший самолёт. Но сперва прибить старшего следователя гвоздями к первой попавшейся стене. Она сегодня видела убитого паренька, он умер у неё на руках. И ради чего? Вот уж перевернули труп кошки. Капля информации. Бейсболка Рейдерс… и всё. Поиски убийцы приводят к новым трупам. И как это можно взвесить? Как можно привести в равновесие столько вещей? А равновесие понадобится. Его надо добиться. Власть. Политика. И в ближайшие дни ей придётся… на одну чашу весов положить потребности Америки, а на другую — ребёнка, вскрытого, как стручок ванили. Её ребёнка. Бобби. Это политика. Искусство равновесия, что бы ни лежало на чашах весов.

Она падает в кровать, замотавшись в одеяло, будто хочет спрятаться от призраков. Живот болит беременностью двадцатилетней давности. Бренди, японский, неясной марки, своё дело сделал. Она засыпает за пять минут.

— Уезжайте домой.

Волосы Барбары почти высохли; она перебирает их пальцами.

— Янки, гоу хоум. Какая неоригинальная фраза. Особенно в ваших устах, старший следователь.

— Янки?

— Американцы. Американцы, убирайтесь домой. Так говорили повсюду, от Вьетнама до Сальвадора. От Гренады до Сомали.

— Не издевайтесь надо мной, миссис работница американского правительства. Вы не понимаете. Я забочусь о вашей безопасности. Вот почему я советую вам уезжать домой. То, что вы американка, тут ни при чём.

Барбара откидывает волосы назад. Плавное движение, чем-то подобное движению капель на лобовом стекле.

— И всё-таки американцы вам не нравятся?

Пиао поворачивается к окну. Солнце яростно красное, как потёк крови на её светлом платье — он видел, как оно лежит на полу в ванной.

— Я не собираюсь обсуждать американцев, мы говорим о вас. Кровь всё ближе. Уезжайте из Китая. Всё это как-то с вами связано. Оно, как вода, утекает между пальцев. Не скажу, в чём именно дело, но я чувствую. Вы, сотрудник американского правительства, сама по себе часть загадки. Может, вы уже это поняли?

Она не говорит ни слова. Черта американского политика — держать язык за зубами.

— Уезжайте из Китая.

— Нет. Нет…

Она стоит перед ним на фоне солнца. Яростная. Слова не поспевают за чувствами.

— …нет. Кровь всё ближе, я знаю. Не надо вот мне рассказывать. Господи, мальчик умер у меня на руках.