Кирилл Шелестов - Жажда смерти Страница 3

— Возможно, потому, что у нее ребенок от тебя, а не от Плохиша, — предположил я наконец.

Последовали длинные ругательства и короткие гудки. Допрос Плохиша тем временем продолжался.

— Правда ли, что вас задерживали на семь суток по обвинению в вымогательстве? — строго вопрошал руководитель коммунистической фракции, сухой и едкий мужчина, лет пятидесяти, с костистым лицом и острым кадыком. Этот был стойким бойцом. Подкупать его мы даже не пытались.

Кстати, это было неправдой. Задерживали Плохиша не на семь суток, а на тридцать. И не по вымогательству, а по подозрению в бандитизме. Просто через семь суток его выпустили.

Зал замер. Маленькие глазки Плохиша воровато забегали. Он облизнул языком враз пересохшие губы.

— Так ведь ничего же не доказали, — промямлил он. — Мало ли кого сейчас закрывают! Теперь политика такая!

— Значит, не пойман — не вор? — усмехнулся коммунист, и его кадык прокатился вверх и вниз.

— А при чем тут вор? — не удержавшись, вспылил губернатор. Он уже был на грани. — Я бы попросил быть осторожнее с определениями. У закона нет претензий к господину Плохову. А свои оскорбительные догадки можете оставить при себе.

Коммунист хотел что-то возразить, но Щетинский после резкой реплики губернатора поспешил отпустить измученного Плохиша и начать дебаты.

Первыми выступали коммунисты — как самая многочисленная из фракций. Они топтали наш проект своими нечищенными башмаками, требовали прекратить авантюры и положить конец губернаторским экспериментам над живыми людьми. Сторонники губернатора, напротив, выражали радостную уверенность в том, что отныне наши села процветут. Независимые депутаты пытались сохранять внешний нейтралитет и булькали невразумительно.

Наконец приступили к голосованию, и я затаил дыхание. Депутаты нажали кнопки и нетерпеливо уставились на табло. Оно вспыхнуло, померцало и погасло. Оказывается, электронная машина для подсчета голосов вдруг сломалась.

— Предлагаю голосовать открыто! — выкрикнул председатель коммунистической фракции.

Наши депутаты тут же запротестовали. Для нас это была бы катастрофа. Продавшиеся нам левые и независимые ни за что не решились бы поддержать наш проект на глазах своих товарищей. Все висело на волоске.

Я бросил отчаянный взгляд на Лисецкого. Но он уже и сам сообразил, что надо срочно спасать положение. Губернатор бросился на амбразуру.

— Как же так? — визгливо воскликнул он. — Мы выделяем большие деньги из областного бюджета, чтобы техника в нашем парламенте работала исправно... Что же получается? Средства разбазариваются? Так?

Щетинский очнулся, дернулся и засуетился. К нему уже бежал один из его помощников. Кого-то срочно отправили за специалистом по технике. Минут пятнадцать прошло в таком напряжении, что слышен был каждый шорох.

Не в силах усидеть в кресле, я выскочил в коридор. Мне опять позвонил Храповицкий.

— Ну? — угрожающе потребовал он. — Какие твои прогнозы?

— Прогнозы нормальные, — отозвался я с нервным смешком. — Ребенок, оказывается, действительно твой. Можешь не беспокоиться.

И отключил телефон, прежде чем он успел высказать свои неуважительные предположения о способе моего появления на свет.

Наконец машина заработала. Я успел прошмыгнуть назад в зал, когда на табло загорелись цифры. Я облегченно перевел дыхание. Девятнадцать депутатов проголосовали «за», семнадцать «против» и трое воздержались. Мы победили с перевесом в два голоса. Коммунисты разочарованно заголосили. Лисецкий сразу обмяк, заулыбался и, поднявшись, полез обниматься с председателем Думы.

Не знаю, как деревням, но нам нищета в ближайшие годы не грозила.

3

— А теперь аукцион! — весело кричал через стол хмельной Храповицкий. Его черные, обычно колючие глаза сейчас были шальными и игривыми. — Продается знаменитый сексуальный гангстер по имени Пахом Пахомыч! Любит все, что шевелится! Девчонки, налетайте! Сделайте подарок своим престарелым бабушкам! Недорого! Сто долларов.

— Вместе с обезьяной! — радостно вторил ему Плохиш. — Слышь, они — прям братья-близнецы. Не отличишь, в натуре! От обоих в кровати, между прочим, спасу нет! Я бы сам купил, да денег мало!

Плохиш, с честью прошедший сегодня горнило суровых испытаний, был сам не свой от счастья. Не зная, как выразить Храповицкому свою признательность, он не отходил от него ни на шаг, поминутно обнимал и нес всякую чушь. В своем желании угодить он притворялся пьянее и глупее, чем был на самом деле.

Между тем, приговоренный к праздничной распродаже Пахом Пахомыч, уже совершенно невменяемый, сидел поодаль и, вскидывая падавшую на грудь голову, бессмысленно таращил остекленевшие глаза. В кемпинге Плохиша, посреди топорной деревянной мебели, за длинным столом, уставленным бутылками и блюдами, мы шумно отмечали победу. Грохотала музыка, слышались взрывы мужского хохота и женские визги. Во главе стола на сей раз расположились не мы с Храповицким, а Плохиш и Николаша Лисецкий, провозглашенные героями дня. Мы с Храповицким скромно сидели на углу.

В отличие от Плохиша, увалень Николаша действительно был пьян. В утренних баталиях он не принимал участия, но ощущал себя именинником, и с его добродушного розовощекого лица не сходила блаженная улыбка. Рубашка на Николаше была расстегнута до пупа, открывая белую безволосую грудь, которая, несмотря на Николашину молодость, безвольно свисала жирными складками.

Кроме них были еще Виктор с Васей, Паша Сырцов и Пономарь, приглашенный по настоянию Виктора. Разумеется, привезли и Пахом Пахомыча, без издевательств над которым не проходило ни одно наше совместное мероприятие.

Разномастных девушек было, как обычно, в достатке. Человек тридцать или около того. Некоторых из них, например двух Лен, замужних фавориток Плохиша, и толстую Юлю, которая однажды куролесила с нами в ресторане, я помнил с прошлого раза. Были, впрочем, и новенькие. Еще не привыкнув к нашим застольям, они слегка дичились.

Настроение у всех царило превосходное, и даже Виктор был благодушен. Единственным, кто несколько омрачал картину бесшабашного веселья, был Пономарь. Проект, сплотивший нас с губернатором и вливший в наши ряды Плохиша и Николашу, не сулил Пономарю радужных перспектив. Возглавлявший в незабытом еще прошлом список самых богатых людей области, он отлично понимал, что остался за бортом большого бизнеса, и явно испытывал досаду. Приглашать его на наше веселье было, наверное, не очень деликатно со стороны Виктора, хотя не пригласить было бы еще хуже.

Внешне Пономарь старался держаться как ни в чем не бывало, пил за нас и желал нам удачи. Но улыбка на его круглом, младенческом лице с блестящей лысиной и трогательными ямочками на щеках была несколько вымученной. Кстати, желая продемонстрировать понимание им торжественности момента, он приехал на вечеринку в костюме и галстуке. И не угадал. В отличие от него, мы все были одеты неформально. Главные трудности теперь были позади, и нам хотелось забыть об условностях. Эта разница в одежде почему-то лишний раз подчеркивала, что на том празднике жизни мы были хозяевами, а он являлся всего лишь гостем.

Съехались мы довольно рано, часов в шесть, и с таким напором взялись за спиртное, что к половине восьмого поздравительные речи сменились нестройными выкриками. Потом и вовсе начались пляски, и несколько голых девушек исполняли у стола лесбийские танцы с энтузиазмом, компенсировавшим недостаток умения. Остальные смеялись и аплодировали, подбадривая их.

Виктор клеил десятидолларовые купюры на обнаженные и потные дамские тела, и портреты советских вождей, зачем-то развешанные Плохишом по стенам мрачного банкетного зала, с суровым осуждением взирали на падение наших нравов. К восьми вечера трезвыми оставались лишь двое: я да обезьяна.

Обезьяна была изюминкой сегодняшнего вечера. Плохишу ее подарила братва, в связи с его новым назначением. Она являла собой небольшое длиннохвостое свирепое создание, лишенное всякого обаяния. Кажется, это была макака или, скорее, макак, чрезвычайно деятельный и на редкость злобный. До того как стать собственностью Плохиша, с которым он имел отдаленное сходство в силу своего рыжеватого окраса и привычки почесываться, он жил у кого-то из бандитов и к природной агрессии успел добавить плохие манеры. Вероятно, сказывалось и вынужденное воздержание, связанное с отсутствием подходящих особей женского пола.

Макак непрерывно грыз клетку, плевался, и если кто-то приближался к нему, принимался отрывисто вопить и швыряться банановой кожурой. Первое время Плохиш был в восторге. Но позже, осознав, что макак дрессировке поддаваться не собирается, Плохиш несколько остыл и задумался, что делать с подарком дальше. Вероятно, этим и объяснялась его попытка присовокупить обезьяну, или, точнее, обезьяна, к Пахом Пахомычу, когда Храповицкий, решив, что пришла пора забав, объявил аукцион по продаже своего дальнего родственника.