Елена Топильская - Дверь в зеркало Страница 30

– Подожди-ка. А твоя мама что, прожектор включала там?

– Включала. Они, чтобы сделать осмотр, перепробовали там все источники света, но люстра была слишком тусклой, и они воспользовались прожектором. А кто эта женщина в зеркале, ты догадалась?

– Наруцкая? – помолчав, высказала догадку Таня.

– Точно. И еще, знаешь, что? Первое упоминание про женщину в зеркале у нас когда имеет место?

– Когда?

– Ну, вспомни, в двадцать третьем году.

– Ну и что? – похоже, что Таня действительно не улавливала мысль Антона, а ему-то казалось, что все уже очевидно.

– А то: жена Паммеля никакой женщины в зеркале не видела. Ей просто мерещились кошмары из-за того, что она дни проводила у зеркала, надышалась ртутью...

– Ты думаешь, что эта Наруцкая ее умышленно сгубила таким образом?

– Конечно! Значит, жена Паммеля умерла от отравления ртутью. После ее смерти зеркало остается в доме Паммеля. И вот только после этого из зеркала впервые начинает выходить призрак...

– Она в шляпе? – трагическим голосом спросила Таня, поеживаясь, будто от холода.

– Да. Что дальше? В девятнадцатом году Василия Полякова отправляют реквизировать зеркало.

– Так-так! – оживилась Таня. – Где у нас это указание?

Порывшись в папке, она нашла нужную бумагу и прочла:

«Тов. Я. Петерсу. Рапорт. Докладываю, что 12 февраля 1919 года мною, совместно с красноармейцами Наливайко и Бутусовым произведен обыск в доме Паммеля Эдуарда Матвеевича, по адресу: Петроград, Галерная улица, 16. Искомого предмета, зеркала в раме красного дерева, в доме не обнаружено. Допрошенный на месте Паммель отрицал, что таковой предмет находился в доме. На вопро сы о сожительнице впал в истерику и отвечать отказался. Присутствия женщин в доме не установлено. Исполнитель: В. Поляков». Ты думаешь, что Поляков элементарно спер зеркало?

– Да, – подтвердил Антон. – Я думаю именно так. Ну, не спер, а присвоил.

– А зачем? Просто увидел вещь дорогую и позарился?

– Вряд ли. Это чревато: его начальник посылает на задание, а он тырит вещдок.

– Ну да, – задумчиво согласилась Таня, – сейчас бы выговор влепили, а тогда бы к стенке поставили.

– Вот именно. Значит...

– Что, Антон? Что это значит?

– Значит, это зеркало было ему очень нужно. И знаешь, почему? Все-таки он как-то был связан с Наруцкой. Они все были просто наркоманами, от нее зависимыми. Помнишь, как в нее влюблялись? Мужики на все были готовы, даже жен на тот свет отправляли ради того, чтобы быть с ней...

Таня завистливо вздохнула; наверное, она страстно мечтала, чтобы из-за нее мужчины тоже шли на убийства и должностные преступления. Нет, все-таки хорошо, что она не роковая женщина.

– От Паммеля она тогда уже ушла. А к кому? – продолжал Антон.

– К кому? – повторила Таня.

– Ну, Таня! Неужели непонятно? Да к Полякову же. Для нее он зеркало и присвоил.

– А как же... В газете же написано было, что у этого Полякова не было ни жены, ни детей... Вот, смотри: «...он был одинок, нелюдим. Ни жены, ни детей он не имел, и где жил раньше, никто не знал...»

– Таня, – укоризненно сказал Антон. – Ты всегда газетам веришь?

– Ладно, это неправда. А почему тогда ты веришь тому, что из зеркала выходил призрак дамы в шляпе? – не сдавалась Таня.

– Я просто думаю, что он с Наруцкой встречался тайно, и соседи про это не знали.

– Ничего себе! – присвистнула Таня. – Послушай, но тогда она точно в двадцать втором году родила ребенка от Полякова. А потом, в феврале двадцать второго года, его из НКВД турнули, может, даже припомнили пропажу зеркала. И она от него ушла.

– Как уходила от всех, кто разорялся и терял свое положение.

– Она и от прадеда твоего наверняка ушла, когда его дела ухудшились.

– Конечно. Он же был известным адвокатом, а потом практики не стало. Помнишь, в дневнике поэта написано, что адвокат уже не мог поддерживать уровень жизни, достойный этой дамы, и она ушла сначала к нему, а потом к Паммелю.

– Ну да! Видишь, пока все складывается, – захлопала в ладоши Таня. – Да-а! Но потом, после смерти Полякова, зеркало все равно забрали в НКВД. Как же оно опять у нее оказалось?

– Во-первых, в ГПУ. А во-вторых, почему ты решила, что оно у нее оказалось? Мы не знаем, что с ним было до семьдесят девятого года, до смерти Паммеля.

– Антон! – Таня сосредоточенно грызла наконечник шариковой ручки. – А не могло так быть, что из ОГПУ приехал и забрал зеркало не кто-нибудь, а именно Годлевич? И тоже не отдал в контору, а присвоил?

– Могло, вполне могло так быть, – кивнул Антон. – Помнишь, нам старушки Покровские говорили, что к тридцатому году, когда они познакомились с Годлевичем, тот уже длительное время состоял в связи с Наруцкой.

– Ух! – Таня сжала кулаки. – Ну и жаба эта Наруцкая! Как же я ей завидую!..

19

Конечно, если бы не сексуальные поползновения Татьяны, которым Антон не в силах был сопротивляться, расследование продвигалось бы куда более успешно.

В тот раз Татьяна ушла от Антона в первом часу ночи, после визита дежурного врача, который деликатно сделал замечание, но выходя из палаты, пробурчал себе под нос что-то совсем не деликатное.

В перерывах между страстными объятиями Антону все-таки удалось втолковать Татьяне суть своей догадки: раз в зеркале есть какой-то оптический эффект, значит, над зеркалом поработал оптик. А кто у нас оптик? А инженером-оптиком был у нас как раз Эдуард Матвеевич Паммель, один из бесчисленных любовников госпожи Наруцкой. Теперь Татьяне предстояло убедить Спартака Ивановича исследовать зеркало с точки зрения оптических эффектов. И еще – в архивы НКВД им, конечно, не влезть, но, может быть, не уничтожена еще такая вещь в одном из домоуправлений в Семенцах, как домовая книга. Очень надеясь на это, Антон попросил Таню как-нибудь изловчиться и взять у Яхненко зап-росик в жилконтору.

А все-таки интересно, куда делась сама Наруцкая? Все ее мужчины рано или поздно умерли, а вот про ее смерть ничего не известно. Вряд ли она до сих пор жива. Но явно жив еще кто-то, кто охотится за зеркалом. Тот, кто убил второго Годлевича и дал самому Антону по голове. И кто же он?

К утру Антону вдруг стало плохо. А он-то уже собрался домой, потому что голова практически перестала болеть, и он больше не видел смысла в пребывании в больнице.

Плохо было настолько, что он некоторое время стоически терпел, полный решимости дождаться обхода, но потом не выдержал и нажал на кнопку для вызова дежурной медсестры.

Пришел врач, измерил ему пульс, посмотрел зрачки, отчего-то запаниковал и прислал сестричку с капельницей. После трехчасовой капельницы ему стало немножко лучше, но вставать ему в этот день не разрешили.

В пять часов пришли врачи в количестве трех человек, во главе с профессором, и устроили у кровати Антона консилиум. Перебирали возможные варианты, высказывали догадки, отчего могло так ухудшиться состояние больного; Антон слушал и все время ждал, что кто-нибудь из них саркастически упомянет слишком частые и затяжные визиты дамы в его палату, и консилиум сочтет это главной причиной того, что он снова чуть не отбросил коньки.

Так ни до чего не договорившись, эскулапы потянулись к выходу, но профессор уже на пороге задержался и спросил:

– Тебе спиртного случайно не приносили?

– Нет, – Антон хотел возмутиться, но от слабости это вышло неубедительно.

Профессор постоял, раскачиваясь на каблуках, и пожевал губами.

– Может, ел что-нибудь домашнее?

– Да нет, – ответил Антон, а потом вспомнил про визит сестер Покровских. – Ну, бульончик мне приносили, но свеженький...

– Сколько раз говорил, – вдруг заорал профессор, повернувшись к коллегам, – не давать больным домашнего, хотя бы до стойкой ремиссии, а они все равно жрут! А мы их потом с того света вытаскивай!

Подчиненные понуро молчали.

Антон сначала испугался – неужели его положение настолько плохо, что его нужно «вытаскивать с того света»? А потом усомнился – ну не могли такие последствия приключиться из-за безобидного глотка бульона! Наверняка сами что-нибудь напортачили, а теперь виноватых ищут. Так что пусть не сваливают с больной головы на здоровую.

Когда за шумным профессором закрылась дверь, Антон облегченно вздохнул. Ему хотелось, чтобы его все оставили в покое, и даже Таня не приходила. Устал он от всех. И от истории этой дурацкой, от зеркала, от всех происшествий, с ним связанных, устал он. Ничего не надо, дайте только подремать...

Очнулся он от того, что его знакомая медсестра, Марина, трясла его за плечо.

«Господи, что за больница, – подумал он, с трудом разлепляя глаза, – врачи орут, сестры мешают спать; наверное, что-нибудь из серии “больной, проснитесь, примите снотворное”...»

Но Марина с тревогой в голосе сказала:

– Слава Богу, пришел в себя! Ты больше так не делай, ладно?

– Как? – хриплым голосом спросил Антон. Голос Марины долетал до него, как через слой ваты; уши, что ли, у него заложены?