Брайан Гарфилд - Миссия выполнима Страница 4

– Кое-кого убили.

– Это я поняла. – Ее мягкое контральто звучало немного ниже под действием раннего часа и сигареты. – Я ее знаю? Или знала?

– Нет.

– Так, теперь ты сильный и молчаливый.

– Просто молчаливый, – ответил он, натягивая трусы. Потом сел, чтобы надеть носки.

Она вернулась в кровать и натянула на себя одеяло.

– Забавно. Все мужчины одеваются по-разному. Мой бывший всегда начинал облачаться сверху. Майка, рубашка, галстук и потом уже штаны, носки и обувь. Я знавала парня, который отказывался покупать узкие брюки, потому что первым делом надевал ботинки, и обувь не пролезала в штанины.

– Чушь собачья.

Он прошел в ванную и плеснул в лицо холодной воды. Взял ее зубную щетку и покосился на лежавшую на полочке дамскую электробритву, но передумал: в офисе у него была своя бритва. В зеркале отражалось его лицо с висевшими под глазами мешками. «Мужчине столько лет, на сколько он выглядит, но я не могу быть таким старым». В зеркале он казался вялым и опухшим и на вид напоминал большую, слегка побитую морозом брюкву. Отросший животик, белизна рыбьего брюха у покатых плеч и рук. Слетать бы на пару недель в отпуск, позагорать на пляже где-нибудь на Виргинских островах.

Лайм прополоскал рот, вернулся в спальню и стал надевать рубашку.

Бев как будто спала, но вдруг он почувствовал ее пристальный взгляд.

– Ты вроде бы говорил, что больше не занимаешься опасными делами и перешел на работу в офисе.

– Так и есть. Все, что я делаю, – это перекладываю бумаги.

– Понятно. Ты посылаешь девушек, чтобы их убивали вместо тебя.

Он затянул ремень на брюках и взялся за галстук. Она села в кровати, расправив плечи, ее красивые груди смотрели немного в стороны.

– Думаю, тебе не мешает позавтракать. Нехорошо иметь дело с трупами на пустой желудок.

– Согласен на кофе и тосты.

Она была небольшого роста, но прекрасно сложена: длинноногая, с прямой осанкой, высокими крепкими бедрами и чуть лукавым выражением лица. Игривая, смуглая, со сдержанным характером.

Она была женщиной, которую он полюбил бы, если бы вообще умел любить.

Она отправилась на кухню, обмотав бедра махровым одеялом. Ей хотелось быть ему полезной; это составляло часть ее натуры: она была дочерью вдовца.

Он облачился в свою спортивную коричневую куртку с ворсом, надел легкие туфли из кордовской кожи и последовал за ней на кухню. Поцеловал сзади в шею:

– Спасибо.

10.35, континентальное европейское время.

В дверь постучали, и Клиффорд Фэрли оторвал взгляд от газеты. Его глазам потребовалось некоторое время, чтобы сфокусироваться на комнате, словно он забыл, где сейчас находится. Гостиная в многокомнатном номере была выполнена в элегантном стиле fin de siecle:[1] гарнитур эпохи королевы Анны, картины Сезанна, стол Булля, дорогой персидский ковер, застилавший пол вплоть до массивных двустворчатых дверей. Вновь избранный, но еще не вступивший в должность президент Фэрли редко принимал журналистов в подобной обстановке: он считал, что большинство из них с неприязнью относятся к тем политикам, кто способен определить, в каком веке изготовлена мебель, которой обставлены их комнаты.

Стук повторился; Фэрли, шаркая, направился к двери. Он предпочитал все делать сам, включая открывание дверей.

Это был его главный помощник, Лиэм Макнили, худощавый мужчина в костюме от «Данхилл». Человек из Секретной службы, сидевший в передней, поднял голову, кивнул и отвернулся. Макнили вошел в комнату и затворил за собой дверь.

– Доброе утро, мистер президент.

– Пока еще нет.

– Я просто практикуюсь.

Вместе с Макнили в гостиную вошел запах дорогого одеколона. Клиффорд Фэрли опустился на кушетку и жестом указал на кресло. Макнили сел в него так, словно в его теле не было ни одной кости: опершись на спинку затылком и скрестив длинные ноги наподобие кузнечика.

– Ну и погодка сегодня.

– Как-то раз я провел в Париже целую зиму, это было довольно давно. Так вот, за все пять месяцев, с октября по март, солнце не выглянуло ни разу.

Это было в тот год, когда он проиграл повторные выборы в сенат от штата Пенсильвания. Президент на время убрал его со сцены, послав на переговоры в Париж.

Макнили переменил положение своих ног с деловым видом, говорившим о его готовности приступить к работе. Он достал из кармана блокнот.

– Сейчас без четверти одиннадцать. В полдень у вас будут люди из Общего рынка. Обед с Брейчером назначен в этом отеле на час сорок пять.

– Времени еще достаточно.

– Да, сэр. Я просто напоминаю. Наверно, вы не захотите пойти на встречу в такой одежде.

На локтях пиджака Фэрли были кожаные накладки. Он улыбнулся.

– Почему бы и нет. Я ведь эмиссар Брюстера.

Макнили посмеялся шутке.

– Пресс-конференция в четыре. Речь пойдет в основном о запланированной поездке в Испанию.

Поездка в Испанию – в ней-то и заключалась вся суть. Остальное представляло собой второстепенный антураж. По-настоящему важны были только испанские базы.

Макнили сказал:

– Пресса также захочет узнать вашу реакцию насчет вчерашнего недержания речи у Брюстера.

– Какая тут может быть реакция? Для Брюстера это было вполне приличное выступление.

– Вы так и собираетесь сказать? Жаль. Мы могли бы воспользоваться этим шансом.

– Я не хочу понапрасну раздувать огонь. В мире и без того полно проблем.

– Частью из них мы обязаны этому ублюдочному Наполеону из Белого дома.

Макнили учился в Оксфорде, имел степень доктора философии в Йеле, написал восемь книг по анализу современной политики, работал в двух администрациях и всегда настаивал на том, чтобы называть экс-президента не иначе как «недоделанным фюрером» и «проходимцем с Пенсильвания-авеню».

Такая оценка не лишена была справедливости. Президент Говард Брюстер представлял собой тип человека, который специализируется на ответах, а не на вопросах. Брюстер, не блиставший абстрактным мышлением, был склонен к оптимистичным упрощениям; можно сказать, что он идеально воплощал в себе наивные иллюзии многих своих соотечественников, которые, страстно желая выиграть войну, даже не подозревали о том, что на самом деле она уже давно проиграна. Будучи человеком эмоциональных взрывов и политического солипсизма, он противопоставлял изощренным интригам политиков неандертальскую грубость и простодушие девятнадцатого века; его взгляды на мир не продвинулись дальше того времени, когда союзники победили во Второй мировой войне, а в век рекламы и телевидения, когда кандидат мог победить на выборах лишь потому, что хорошо сидел на лошади, его святая неозабоченность собственным имиджем превращала его в настоящий анахронизм.

Но подобный взгляд на Говарда Брюстера грешил неполнотой, ибо он упускал из виду тот факт, что Брюстер был политиком в той же мере, в какой тигр является порождением джунглей. Восхождение к президентству заняло у него почти тридцать лет жизни, в течение которых он упрямо карабкался по партийной лестнице, посещая благотворительные обеды во всевозможных фондах и годами обхаживая людей в сенате, где успел просидеть подряд четыре срока. Безответственная администрация при безответственном правительстве, над которой с таким сарказмом издевался Макнили, в действительности не являлась детищем Брюстера, поскольку он в меньшей степени был ее архитектором, чем неизбежным и естественным продуктом.

Поэтому вовсе не стоило спускать на Брюстера всех собак. Он не был худшим президентом в истории Америки, что подтверждали и результаты выборов: победа Фэрли граничила с поражением, отрыв был минимальным и составлял всего 35 129 484 голоса против 35 088 756 у Брюстера. После выборов многие требовали пересчета голосов; кое-кто из сторонников Брюстера по-прежнему утверждал, что в Лос-Анджелесе результаты были подтасованы в пользу Фэрли, хотя никаких реальных доказательств приведено не было. Эти обвинения вряд ли соответствовали действительности, если учесть, что сам мэр Лос-Анджелеса был не в особенном восторге от нового президента.

По окончательным результатам Фэрли собрал 296 голосов против 242 у своего соперника, победив с маленьким отрывом в крупных штатах и проиграв с большим отрывом в мелких. Брюстера поддержали в основном Юг и сельская Америка. Некоторая неразбериха в рядах партии стоила ему выборов, поскольку, будучи закоренелым демократом, в своей предвыборной программе он оказался правее своего республиканского противника.

– Задумались, господин президент?

Голос Макнили вернул его к действительности.

– Черт, сегодня я неважно выспался. Что у нас запланировано на завтрашнее утро?

– Адмирал Джеймс и генерал Тесворт. Из штаб-квартиры НАТО в Неаполе.

– Нельзя ли их передвинуть куда-нибудь на вторую половину дня?