Миклош Сабо - Тихая война Страница 41

— Собрать вещи — и на выход!..

Нас осталось всего несколько человек. Я знал, что так будет, меня предупредили, но никогда не предполагал, что эти последние перед освобождением дни и недели окажутся такими трудными. Действительно, кто бы мог подумать, что после четырех с лишним лет, проведенных за решеткой, именно это ожидание потребует напряжения всех моих душевных сил?! Видеть, как выходят на свободу другие, и оставаться в камере… Недели казались годами.

Наконец долгожданный день настал. Мне официально объявили, что после долгих размышлений судебные власти пришли к заключению, что пересматривать мое дело не имеет смысла, а потому меня освобождают как отбывшего срок наказания. Я покинул Киштарчу с последней группой заключенных.

Дома я провел всего несколько дней, и тут случилось непредвиденное — меня встретил у подъезда наш ретивый управдом и начал кричать на весь двор, что, если я не устроюсь на работу в ближайшие дни, он снова упечет меня в тюрьму. Откуда было знать этому ограниченному и сверхбдительному служаке, что, во всеуслышание поливая грязью меня и мое прошлое, он, сам того не сознавая, закладывал очередной кирпич в фундамент моей официальной легенды будущего сотрудника разведки?

Впрочем, я и сам понял это дней десять спустя, когда согласно полученной по почте повестке явился в районное отделение полиции на улице Мошни «для проверки документов», как там было указано.

Меня приняла женщина в форме майора. Без всяких вопросов она провела меня в соседнюю комнату. Там я с удивлением и радостью увидел своих новых, впрочем теперь уже старых, знакомых.

— Что, сладок вкус у долгожданной свободы? — спросил один из них, энергично пожимая мне руку.

— Как уксус, — с кислой миной ответил я.

Товарищи удивились, и тогда я рассказал им о публичном скандале с управдомом. Младший из двоих (его звали Карчи), всегда веселый и восприимчивый к шутке при всей серьезности своей профессии, звонко расхохотался:

— Превосходно! Право, без глупых людей много труднее было бы делать умные дела. Это нам на руку, словно как по заказу. — Помолчав, он добавил: — Но на работу вам устраиваться действительно надо, пора. Имеете какие-нибудь соображения на этот счет?

Никаких планов в отношении работы у меня пока не было. Поскольку в нашей предыдущей беседе эта тема не затрагивалась, я ждал, что же мне предложат мои собеседники.

Заговорил тот, что был постарше. Звали его Антал.

Тихий и скромный, уравновешенный и всегда внимательный, он оказался впоследствии превосходным товарищем, готовым всегда и во всем прийти на помощь.

— Речь может идти только о рабочей должности, как вы понимаете. Мы интересовались, куда можно устроиться по вашей прежней специальности. Механики по приборам нужны на многих предприятиях. Сделаем так: вы походите по разным местам, а остановитесь на заводе точной механики. Тамошний главный инженер, кадровик и многие мастера цехов прежде работали на заводе «Гамма», где и вы когда-то начинали. Наверняка вы встретите там старых знакомых, и вас возьмут. Помните, вы обязаны во всем держаться на собственных ногах, только тогда ваша легенда станет безукоризненной.

Затем мы договорились о способе поддержания связи. Уже прощаясь, я спросил:

— Ну а в чем заключается конкретное задание?

Товарищи, переглянувшись, заулыбались.

— Об этом говорить пока рано, — сказал Карчи. — В чем оно будет заключаться, мы пока не знаем и сами. Придет время, начальство решит. А до тех пор нам нужно получше познакомиться, научиться доверять друг другу. — Помолчав, Карчи добавил уже серьезно: — Видите ли, мы обязаны до конца убедиться в том, что в любой обстановке, и здесь, и там, среди врагов, мы сможем доверить вам не только свою жизнь, но и жизнь наших товарищей. А вы, со своей стороны, должны доказать, что вы до конца наш человек, имеющий право рассчитывать на нас во всем и всегда. — Подумав немного, он протянул мне руку и сказал: — Будем считать, что это наш первый урок и первая заповедь. Главная.

Должен признаться, мои начальники рассчитали верно: прежние коллеги по заводу «Гамма» не оставили меня в беде. Так зимой 1953 года я стал слесарем Будапештского завода точной механики.

Слесарем! Боже правый, ведь с тех пор, как я получил свидетельство подсобного рабочего по этой специальности, прошло двенадцать лет! Но главное, по ней я вообще ни дня не работал. А тут, на заводе, мне для начала вручили огромный латунный лист, из которого я должен был нарезать узенькие полоски для какого-то прибора.

Встав к тискам, я до кровавых пузырей на ладонях пилил ножовкой проклятый лист. Пилил до тех пор, пока не убедился, что если и дальше буду продолжать в том же духе, то не заработаю себе даже на хлеб и воду. Видя мое отчаяние, кто-то из доброжелателей дал мне дельный совет:

— Чего мучаешься? Видишь, вон листовые ножницы лежат? Отмеряй хорошенько, раз — и готово!

Отмерить-то я отмерил, но вместо «раз — и готово» настриг таких завитушек, которые невозможно было распрямить. К счастью, в оптическом цехе освободилось место, и по моей просьбе меня перевели туда.

В те времена у покупателей пользовался большим спросом простенький фотоаппарат-ящичек, который выпускал наш завод. Назывался он «Спутник». Конструкция аппарата была явно неудачной. Тугую пружину затвора необходимо было намертво закрепить в хрупкой, с тонкими стенками, бакелитовой коробке, служившей корпусом. Сделать это можно было только с помощью заклепок. Бакелит легко трескался, коробочки раскалывались, словно орехи, и брак превышал тридцать процентов от всей готовой продукции.

Вот эту-то работу и поручили мне, новичку.

Нужно сказать, я с детства отличался упрямством, а со временем приобрел и нужную выдержку.

Немало дней я потратил, чтобы решить поставленную задачу. Не обращая внимания на то, что коробки трескались все чаще, брак угрожающе рос, а коллеги по цеху начали многозначительно коситься на гору обломков у моего верстака, я искал правильное решение и все-таки нашел его. Раскрыв секрет технологии, я вскоре сократил брак до двух процентов, а моя производительность труда увеличилась почти вдвое.

Не ведаю, каким образом, но сотрудники нашей «фирмы», как мы называли между собой управление разведки, узнали о моем «трудовом подвиге» и взяли себе на заметку.

Начальник Антала, упомянув об этом случае при нашем знакомстве, сказал:

— Рад еще одному доказательству того, что мы сделали хороший выбор. — И, отвечая на мой недоуменный взгляд, пояснил: — Вы упрямы, и это хорошо. Если беретесь за что-нибудь, то доводите дело до конца. То завидное упорство, с которым вы искали секрет изготовления этого допотопного ящичка с объективом, лишний раз доказывает вашу пригодность для нашей профессии.

Теперь я, конечно, улыбаюсь при воспоминании о той великой гордости, которой наполнила меня эта похвала. Ведь тогда я еще не имел представления о том, сколько должен знать и уметь будущий разведчик, пусть даже обладающий кое-какими природными данными, для того, чтобы, находясь в стане врага, успешно выполнить поставленную перед ним задачу и самому остаться в живых.

Там, на заводе точной механики, помещавшемся на улице Надьдиофа, я познакомился со своей будущей женой. Мы искренне и горячо полюбили друг друга. Но эта любовь вскоре сделалась для меня самым больным «пунктом» моей личной жизни.

Настала неизбежная минута, когда я обязан был посмотреть моей избраннице в глаза и признаться ей, что, кроме преданности и нежной дружбы, более близких отношений, а тем более супружества между нами быть не может. Что я мог сказать ей тогда, какую причину назвать? Одну-единственную — бывший политический заключенный не может войти в семью и жениться на девушке, отец и мать которой были коммунистами с 1929 года. Большего я открыть ей не мог, не имел права. Ведь передо мной ставилась задача, при исполнении которой на мою жизнь не выдал бы страхового полиса даже сам знаменитый Ллойд, который, как известно, страховал все подряд, только бы платили страховку.

Разговор между нами получился трудный, полный невыносимой горечи для нас обоих. Долгие годы должны были пройти до того дня, когда я смог ей объяснить свое тогдашнее решение: человек, идущий на связанное со смертельной опасностью дело, не имеет морального нрава соединять свою судьбу с судьбой другого человека, если по-настоящему любит его.

Время моей «командировки» между тем приближалось. Международная обстановка накалялась все больше, рыцари «холодной войны» бесновались все сильнее. По Будапешту передавались из рук в руки так называемые «черные списки», в которых фигурировали имена не только офицеров и сотрудников органов безопасности, но и многих рядовых коммунистов, а то и просто беспартийных, считавшихся активными сторонниками народной власти и ярыми приверженцами социализма. Этим людям грозили кровавой расправой и физическим уничтожением. Раздавались призывы к гражданам бежать на Запад, проводить саботаж и диверсии. Эффективность столь злобной пропагандистской кампании нельзя было недооценивать — она велась по рецептам лучших специалистов психологической войны, главным образом американских. Надо было учитывать еще и тот факт, что весь этот мутный поток с Запада низвергался на нашу страну в последние годы периода культа личности Ракоши, вот почему ядовитые семена, посеянные опытной рукой, падали на благоприятную почву неуверенности и страха.