Олег Битов - "Кинофестиваль" длиною в год. Отчет о затянувшейся командировке Страница 58

Чего они добивались? Это как раз не вызывает сомнений: из калейдоскопа сведений о фактах моей биографии, в особенности о зарубежных поездках разных лет, сплести самую непротиворечивую, самую правдоподобную версию моей «особой осведомленности» о подоплеке «болгарского следа». Могла ли она сплестись? Не исключаю, что могла: в Болгарии я бывал неоднократно— это факт, а лучшие сорта лжи, как известно, плетутся из полуправды.

И тем не менее, как бы они ни старались, какие бы подробности из меня ни вытаскивали, любая версия могла обрести вес лишь при условии, что «свидетель» будет предъявлен суду в натуре. Вот что было важно, единственно важно, все остальное, включая любые мои переживания и ощущения, отступало на задний план.

Надежду на возвращение они отнять у меня не сумели, значит, я имел право считать, что сыграл с ними вничью.

ВИРДЖИНИЯ. КОЕ-ЧТО О СКУНСАХ

В субботу 9 июня, ровно через неделю после дня рождения, по федеральному шоссе № 211 имени генерала Ли лениво катилась «тойота-терсел», почти такая же, как в Лондоне, но с кондиционером. И то сказать, без услужливого «кондишн» машина на здешнем солнцепеке автоматически превратилась бы в крематорий. А что спецслужбы тяготеют к строго определенным автомобильным фирмам и маркам, я уже, помнится, подмечал выше.

За рулем сидела Кэтрин Блэкенси. Сотрудница ЦРУ, на которую возложили диковинную и за отпущенный ей срок — два дня — явно невыполнимую миссию. Напутствуя Кэтрин, Джон Баррон распорядился: «Покажите ему Соединенные Штаты!..»

«Ему» — это мне. Поначалу тот же Баррон сулил маршрут залихватский, многотысячемильный: Сан-Франциско и Ниагару, Новый Орлеан и Йеллоустонский парк. Однако мало-помалу программа сокращалась и в конце концов свелась к этим двум дням, небезынтересным, но ограниченным ближайшими штатами Вирджиния и Мэриленд.

Почему так? Там и тогда, за океаном, да и сразу потом мне мерещилось, что все уперлось в мое упрямое несогласие хвалить Америку, что программу срезали как бы мне в отместку. Смешно, но я даже слегка гордился: вот, мол, никакими посулами флорид и калифорний не сумели выжать из меня неискренние слова, когда они не вызывались абсолютной необходимостью. Пропади вы пропадом с вашими посулами вместе, а я играю свою игру и должен довести ее до конца, не отвлекаясь на дополнительные вояжи, даже самые привлекательные…

Наверное, это не было пустым упрямством, наверное, своеволие такого рода помогало не утратить чувства собственного достоинства, накапливать силы для главного. Но, как понимаю теперь, большого влияния на развитие событий оно не оказывало. Если бы мои колкости, критические замечания и прочие мелкие выходки принимались в расчет, если бы джентльмены из Лэнгли всерьез заподозрили меня в «неблагонадежности», они бы никоим образом не выпихнули меня обратно в Англию, напротив, постарались бы удержать поближе к себе, продолжали бы «изучать» и приручать, чередуя кнут и пряник, пряник и кнут. И уж, во всяком случае, последние недели моего «кинофестиваля» — вплоть до возвращения на Родину — не могли бы сложиться так, как сложились.

Да, конечно, в очередной раз хочется доискаться, почему случилось то, а не это, почему меня не задержали в Америке, откуда вырваться было бы еще труднее. По-видимому, я просто неисправимый «почемучка»: непременно надо мне добраться до сути, хотя бы задним числом, непременно я строю и разрушаю гипотезы до тех пор, пока не выйду на самую логичную, самую непротиворечивую. Может быть даже, именно это свойство ума и характера предопределило отчасти, что мне, именно мне, довелось первому разорвать паутину психотропного плена и, вопреки вероятности, выйти победителем в отчаянно неравной игре. Но применительно к первой декаде июня могу лишь засвидетельствовать происшедшее, констатировать его как факт. Объяснить перемену программы, выстроить по-настоящему четкую гипотезу не могу — не хватает данных.

Мне ведь только казалось, в моем положении естественно и все же нелепо, что я сражаюсь с «профессионалами» один на один. Косвенно я все время зависел от множества изменчивых величин, от событий на Родине и в мире, о которых подчас и не догадывался, от успехов и неудач самых разных людей, наших и не наших, да и от каждого нового номера «Литгазеты», где «про меня» давным-давно не упоминалось, но — искали… В каждой «антоновской», как их называли тогда, статье (а статей таких и зимой, и весной было немало) высматривали с лупой и скальпелем «намеки» и даже «указания» в мой адрес и не медля вносили коррективы в уготованные мне программы и сценарии. А я не мог правильно оценить последствия, оттого что не понимал причин.

За весь «фестивальный» год я видел один-единственный целый номер «Литгазеты» и то по чистой случайности. Впоследствии я штудировал эти, вышедшие без меня, номера самым пристальным образом и изредка делал открытия, устанавливая для себя, наконец-то, что означал тот или иной эпизод, в отрыве от газетной подшивки совершенно необъяснимый. Но и подшивка была не в силах ответить на все вопросы, потому что не могла учесть существенного фактора, о котором тогда не знал никто, кроме самого узкого круга посвященных в «верхних этажах» ЦРУ. Параллельно со мной к «римскому процессу» готовили еще нескольких «русских свидетелей». Как минимум, двух.

Об этой закулисной «подготовке» к судилищу известно мало, чрезвычайно мало. До моего возвращения на Родину, до статьи «Выступаю свидетелем по «делу Антонова» не было известно практически ничего. Да и статья лишь приподняла завесу, а заглянуть поглубже во мглу, выудить из нее имена и роли других потенциальных «свидетелей» я сумел совсем-совсем недавно. В завершение книги расскажу, что удалось узнать и как.

А пока что, с учетом этого нового знания, приведу одну фразу Джона Баррона, брошенную как бы невзначай: «В сентябре мы, предполагаю, пригласим вас в Америку снова». Я тогда не придал ей ровно никакого значения, решил, что нахвастался Баррон, наобещал с три короба, вот и выкручивается, чтобы не выглядеть полным треплом. А что, если Баррон не трепался, если эта-то мимолетная фраза и была ключевой?

Лжесвидетели, в отличие от свидетелей истинных, — товар хрупкий и каверзный. Если нас, русских людей, отобранных в «свидетели обвинения», было несколько, то надлежало еще и непрерывно согласовывать наши будущие «показания» друг с другом. Допустим, моя функция в итоге «собеседований» в отеле «Гест куотерс» как-то определилась. И вновь настала очередь двух других — заново уточнять их роли, сглаживая и устраняя неизбежные противоречия, а значит, заново допрашивать, а возможно, уговаривать, а возможно, гнуть и ломать (я же не знаю, как они себя вели, какую линию приняли!). И чтобы вся эта волынка, заведомо долгая, не теряла шансов на успех, надо было соблюсти обязательное условие: ни при каких обстоятельствах «свидетели» не должны были встречаться и общаться между собой. А есть ли лучшая гарантия того, что мы не встретимся и я даже не догадаюсь о собратьях по участи, чем вернуть меня «до востребования» на Британские острова?

Это, конечно, опять гипотеза, всего лишь гипотеза, но, согласитесь, уже непротиворечивая.

Что же предложила мне взамен отмененной программы Кэтрин Блэкенси, «женщина из ЦРУ»? Для двух коротких дней — немало.

8 июня — Уильямсберг, столицу Вирджинии в колониальные времена. В войне за независимость Уильямсберг, оплот британского владычества, был сожжен и разрушен, однако в 70-е годы нашего века, в честь двухсотлетия Соединенных Штатов, восстановлен по старым рисункам и чертежам. Мало того, весь уклад жизни городка приближен к прежнему, колониальному. Работают лавочки и мастерские, аптека и пивная, обставленные, как в неспешном XVIII веке. Экскурсоводы в париках, камзолах и башмаках с пряжками дают пояснения на тягучем, малопонятном нынешнему американцу диалекте, имитирующем «ту эпоху». Да и по улицам там и сям бродят в одиночку и парами статисты обоего пола, одетые и причесанные в том же стиле. Говорят, не актеры, а подрабатывающие студенты. Как они не умирают в глухих длинных платьях и в кафтанах тяжелого сукна, уму непостижимо! Погода стояла типичнейшая для американского лета: жарко и душно, «сто плюс сто».

Что нельзя показать в натуре, показывают в кино. В зале, как и за дверьми любого «музейного объекта», дышится полегче — «кондишн». На экране — фильм о великом американце Томасе Джефферсоне, снятый в основном здесь же, в восстановленном Уильямсберге. В какой мере фильм точен биографически, судить не берусь. Но одна деталь — опять деталь! — запомнилась особо. Чтобы улицы выглядели «взаправдашними», современную мостовую присыпали песочком. Присыпали небрежно, на цветном широком экране из-под песка то и дело высовывались серо-бетонные пятна. И вдруг подумалось, что коль историю не сохранили, она не воссоздается, получается в лучшем случае декорация, туристский аттракцион…