Том Клэнси - Охота за «Красным Октябрём» Страница 8

– Лейтенант Иванов! – резко окликнул он младшего вахтенного офицера.

– Да, товарищ командир? – Иванов был самым молодым офицером на корабле, недавним выпускником Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола, бледным, худым и энергичным парнем.

– Я собираю старших офицеров в кают-компании. Вы будете выполнять обязанности вахтенного офицера. Это ваше первое плавание, Иванов. Как вы себя чувствуете?

– Намного лучше, чем рассчитывал, товарищ командир, – ответил Иванов, чуть покривив душой.

– Прекрасно, товарищ лейтенант. Я считаю необходимым давать младшим офицерам как можно больше самостоятельности, чтобы они могли приобрести опыт командования. Вот почему на время, пока старшие офицеры будут заняты еженедельными политзанятиями, командовать кораблём будете вы! На вас ложится ответственность за безопасность ракетоносца и его команды! В училище вы приобрели все необходимые знания, а мои инструкции записаны в бортовом журнале. Если будет обнаружена какая-то подводная лодка или надводный корабль, немедленно сообщите мне и тут же начинайте манёвр уклонения. Вопросы?

– Вопросов нет, товарищ командир. – Иванов вытянулся по стойке смирно.

– Отлично. – Рамиус улыбнулся. – Павел Ильич, вы навсегда запомните этот момент, как один из самых замечательных в своей жизни. Я знаю это, потому что до сих пор помню свою первую вахту. Не забудьте о полученных приказах и своих обязанностях!

Глаза юноши гордо сверкнули. Печально, что его ждёт такая судьба, с сожалением подумал Рамиус, все ещё ощущая себя учителем. Судя по первому впечатлению, у этого Иванова задатки хорошего офицера.

Рамиус резко повернулся и направился на корму, к каюте врача.

– Доброе утро, доктор.

– Доброе утро, товарищ командир. Пора на политзанятия? – Петров держал в руках описание новой рентгеновской установки.

– Совершенно верно, товарищ врач, но у меня есть для вас поручение, так что вы не сможете принять участие в политзанятиях. Пока старшие офицеры заняты в кают-компании, вахту в центральном посту и в машинном отделении несут три молодых офицера.

– Вот как? – Глаза Петрова расширились от удивления. За несколько лет плавания на подлодках такое он слышал впервые.

– Успокойтесь, доктор, – улыбнулся Рамиус. – Я успею вернуться в центральный пост за двадцать секунд, да и стармех Мелехин окажется у своего драгоценного реактора в считанные секунды. Рано или поздно молодые офицеры должны привыкать к самостоятельности. Пусть это произойдёт как можно раньше. Так вот, прошу вас понаблюдать за ними. Я знаю, что у них достаточно знаний для выполнения своих обязанностей, но мне нужно убедиться в их психологической устойчивости. Если за ними будет следить Бородин или я, они будут чувствовать себя скованными. К тому же мне важно услышать мнение опытного медика, понимаете?

– А-а, вы хотите, чтобы я понаблюдал, как они ведут себя, получив возможность действовать самостоятельно. Понимаю.

– Совершенно верно. Без наблюдения со стороны старших офицеров, их непосредственных начальников, – кивнул Рамиус. Молодым офицерам следует предоставить такую возможность, однако она не должна быть неограниченной. Если вы заметите что-то, что вызывает у вас сомнение, тут же сообщите мне. Надеюсь, трудностей не возникнет. Мы в открытом море, кораблей поблизости нет, и атомный реактор работает с минимальной мощностью. Первое испытание для молодых офицеров должно быть простым. Придумайте какой-нибудь повод, чтобы наведываться к ним и не спускайте глаз с этих детей. Задавайте вопросы о том, чем они занимаются, проявите интерес.

Петров рассмеялся.

– Вы и меня хотите кое-чему научить, товарищ командир? Мне говорили о вас в Североморске. Хорошо, я всё сделаю. Но это первое политзанятие, которое я пропущу за последние годы.

– Судя по вашему личному делу, Евгений Константинович, вы можете читать лекции даже членам Политбюро. – Что отнюдь не свидетельствует о твоих медицинских познаниях, добавил про себя Рамиус.

Капитан направился в кают-компанию, где уже собрались офицеры, его единомышленники. Стюард поставил на стол чайники с чаем и чёрный хлеб с маслом. Рамиус посмотрел на угол стола. Пятна крови были давно смыты, но он точно помнил, как они выглядели вчера. В этом, подумал он, заключается разница между ним и человеком, которого он убил. Тот бы не угрызался. Перед тем как занять место во главе стола, он повернулся и запер дверь. Офицеры выпрямились, но не встали – в кают-компании было слишком тесно, чтобы, отодвинув кресла, приветствовать своего командира.

Во время плавания политзанятия проводились по воскресеньям. Обычно это было делом Путина. Он читал передовицы из «Правды», цитировал высказывания Ленина, после чего шло обсуждение уроков, которые следовало извлечь из прочитанного. Все это весьма походило на церковную службу.

Теперь, после смерти замполита, его обязанности перешли к командиру корабля. Однако Рамиус сомневался, что тема сегодняшних занятий предусматривалась Уставом корабельной службы. Каждый офицер в кают-компании являлся участником заговора и был посвящён в его подробности. Рамиус рассказал о тех незначительных изменениях, которые понадобилось внести в уже оговорённые планы, а также о посланном письме.

– Значит, пути назад нет, – констатировал Бородин.

– Мы согласовали план действий ещё до выхода в море. Остаётся идти до конца. – Присутствующие отреагировали на его слова именно так, как он ожидал – спокойно. Другого и быть не могло. Все они были холостяками; ни у кого из них не осталось дома ни жены, ни детей. Каждый был членом партии, каждый пользовался доверием политорганов. Партийные взносы до конца года были уплачены, партбилеты хранились там, где надлежало хранить их преданным коммунистам – у сердца. И всех объединяла глубокая неудовлетворённость советским режимом, а некоторых даже ненависть к нему.

План впервые возник вскоре после смерти Натальи. Ярость, которую Рамиус почти бессознательно подавлял на протяжении всей жизни, выплеснулась наружу с такой силой и страстью, что сдерживать её дальше он просто не мог. Многолетняя привычка к самоконтролю, сдержанность и холодное презрение позволили ему скрывать свои чувства, а многолетний морской опыт позволил найти достойный выход своей ненависти.

Марк ещё не пошёл в школу, когда впервые узнал от товарищей по играм правду о том, чем занимался его отец Александр Рамиус в Литве в сороковом году и после сомнительного освобождения от немцев в сорок четвёртом. Дети повторяли то, о чём тайком шептались их родители. Однажды Марк пересказал отцу услышанное от своей подружки, и к несказанному ужасу мальчика отец девочки исчез. За эту невольную оплошность Марка сочли доносчиком. Заклеймённый позорной кличкой за своё преступление – которое, как учило государство, вовсе не было преступлением, – мальчик осознал всю тяжесть своей вины и больше никогда ничем не делился с отцом.

В те годы, когда формировалась личность ребёнка, старший Рамиус возглавлял Центральный комитет Коммунистической партии Литвы в Вильнюсе, а мальчика, оставшегося без матери, отдал на воспитание бабушке, своей матери, что было обычным в стране, разорённой жесточайшей четырехлетней войной. Александр, её единственный сын, ещё юношей ушёл из дома и стал одним из красных латышских стрелков, составлявших охрану Ленина, а она продолжала жить по старинке и до 1940 года ежедневно ходила в костёл к мессе. Она не забыла религиозных традиций, в которых была воспитана. В памяти Рамиуса навсегда сохранился образ пожилой седой женщины, которая рассказывала ему на ночь интересные сказки – он тогда и не подозревал, что это были библейские притчи. Было бы слишком опасно водить Марка в костёл – отдельные костёлы ещё продолжали действовать, – но всё же бабушка сумела окрестить мальчика по римско-католическому обряду. Она никогда не рассказывала об этом внуку – риск был слишком велик. Советская власть самым жестоким образом подавляла католицизм в прибалтийских республиках. Когда Марк вырос, он понял, что марксизм-ленинизм слишком ревнивое богоучение, чтобы терпеть соперников.

В вечерних рассказах бабушки Хильды, основанных на библейских сюжетах, всегда говорилось о добре и зле, добродетели и вознаграждении за неё. Ребёнку они казались всего лишь интересными сказками, но он никогда не говорил о них с отцом, потому что догадывался уже тогда, что отец не потерпит этого. Когда Рамиус-старший снова взялся за воспитание сына, религиозное образование поблекло в его сознании, но полностью так и не исчезло.

Ещё мальчиком Марк скорее чувствовал, чем понимал, что советские коммунисты пренебрегают основными человеческими нуждами. С годами это обретало все более конкретную форму. Благо народа – высокая цель, но, отказывая человеку в душе, в её бессмертии, марксизм лишил его основ человеческого достоинства и личностных ценностей. Он также отмёл в сторону объективные мерки правосудия и этики, которые, понял юноша, представляют собой основное наследие религии для цивилизованного мира. У Марка появились собственные представления о добре и зле, отличные от официальных, проповедуемых государством. Это позволило ему обрести свои критерии для оценки и собственного поведения и поведения окружающих. Но их он тщательно скрывал. Однако это удерживало его наподобие якоря и, как и якорь, скрывалось в глубине.