Сэйити Моримура - Испытание зверя Страница 8

Сигэёси Оти намеревался предпринять лобовую атаку на империю Ооба. Давно известно, что чем жестче диктатура, тем больше у нее тайных врагов. «Вестник Хасиро» находил поддержку повсюду. В пресс-клуб его репортеров не допускали, но они не нуждались в официальных пресс-релизах, их статьи всегда точно находили главные болевые точки города.

Как ни старались городские воротилы хранить свои махинации в тайне, правда неизменно просачивалась на поверхность. Мысленно аплодируя смельчакам из газеты, горожане буквально проглатывали статьи «Вестника», разоблачавшие грязные делишки городских властей.

Окрыленный поддержкой, Сигэёси Оти развернул широкую кампанию по борьбе с преступностью. Жизнь редактора постоянно была в опасности — он буквально ходил под дамокловым мечом.

И Оти, и его сотрудников засыпали угрозами — некоторые из журналистов даже «эвакуировали» свои семьи, тревожась за безопасность близких. Но популярность «Вестника» возрастала, вести об этом дошли до центральной прессы, с токийского телевидения в Хасиро даже приехала съемочная группа.

И как раз тогда, когда борьба начинала приносить плоды, Сигэёси Оти трагически погиб.

Дело было зимой; он переходил улицу по обледенелой мостовой, когда его сбила машина с номерными знаками соседней префектуры. В свое оправдание шофер сказал, что он впервые в этих местах и не подозревал, какая сильная здесь наледь, вот и затормозил слишком поздно. Для обвинения в преднамеренном убийстве оснований не было. Виновника привлекли к ответственности за нарушение правил движения и «преступную неосторожность».

Со смертью главного организатора кампания борьбы с преступностью заглохла, сдулась, как проколотый воздушный шарик. Горожанами овладело отчаяние: раз уж расправились с самим Оти, значит, надеяться не на что. С помощниками крамольного редактора разделались поодиночке — вскоре в редакции не осталось почти никого из них. В «Вестник» пришли люди Ооба, и газета сделалась такой же беззубой, как все прочие.

Как-то так получилось, что контрольный пакет акций оказался в руках мэра, и «Вестник Хасиро» превратился в печатный орган клики Ооба.

Когда Томоко пришла в редакцию, здесь была вотчина мэра. Наверное, хозяева города испытали особое удовольствие, принимая на работу в переродившуюся газету дочь поверженного врага.

Поначалу у Томоко еще оставались какие-то иллюзии: ей не верилось, что от прежнего «Вестника», в который отец вложил всю свою страстную душу, ничего не осталось.

Увы, ничто в сегодняшней газете не напоминало о недавнем прошлом. Возведенная отцом твердыня рассыпалась в прах, а на развалинах укрепился враг, разжиревший от неправедных доходов.

Томоко овладела та же безысходность, которую испытывали все жители города. Смерть сестры усугубила ее подавленное состояние. Правда, в гибели Мисако зловещий род Ооба, кажется, замешан не был. Старшая сестра слыла молчальницей, любила уединение, тем, что происходило вокруг, не интересовалась, жила в своем замкнутом мире. Трудно представить, чтобы кто-то мог затаить на нее зло. Компания «Сумиэ», где она работала, находилась в Ф. и с империей Ооба никаких связей не имела, так что Мисако не могла располагать какой-либо опасной для хозяев Хасиро информацией. Как бы то ни было, смерть сестры окончательно убила в Томоко решимость продолжать дело отца.

В неузнаваемо переменившейся газете Томоко вела женскую страницу, занималась вещами, совершенно ей неинтересными, и чувствовала, как безвозвратно уходит молодость. Вот она уже сравнялась годами с покойной Мисако, а подходящего спутника жизни что-то пока не было видно.

Многие ухаживали за Томоко, привлеченные ее броской, современной красотой, но ни один мужчина не тронул ее сердца. Она уже начинала думать, что здесь, в Хасиро, избранника она не встретит.

У Томоко было ощущение, что все мужчины сегодняшнего Хасиро — верные подданные империи Ооба. Вчерашние читатели отцовской газеты смиренно склонили головы перед властями.

Надо было бежать из этого города прочь — иначе впустую уйдут лучшие годы. Но мать не хотела покидать родные места, уезжать в неизвестность. Кроме Томоко, у нее никого не осталось на всем белом свете, и она умоляла дочь не менять их жизнь. Разве можно было бросить мать одну? И Томоко махнула на себя рукой — пропадай всё пропадом. Жизнь отца теперь представлялась ей каким-то инфантильным геройствованием. Ведь все так просто — держись с Ооба заодно, и будешь цел и сыт. Конечно, от такой жизни попахивает болотом, зато тишина и покой. Отец же стремился к каким-то там идеалам, вот и не сносил головы.

Если бы даже ему и удалось одолеть всемогущее семейство, неизвестно, чем бы все кончилось. Может, для города настали бы еще худшие дни. Лучше уж пусть будет одна голова, так спокойней для всех. Иссэй Ооба для Хасиро — и царь и бог. Если бы не он, город был бы повержен в хаос. Все чаще в последнее время Томоко повторяла: «Как глупо вел себя отец!» Не стало его, нарушителя спокойствия, и в городе вновь наступили мирные времена. Конечно, под затянувшейся кожицей копится гной, но снаружи по крайней мере все выглядит вполне благополучно.

В последнее время Томоко часто ощущала на себе чей-то взгляд. Кто-то наблюдал за ней, только непонятно, кто и откуда. Очевидно, следили за ней уже давно, просто раньше она не замечала.

Не очень-то приятно чувствовать, что на тебя постоянно смотрят чьи-то глаза, да еще непонятно чьи. Но в этом взгляде не было враждебности, скорее, симпатия — за это Томоко могла бы поручиться.

Однако неизвестность все же тревожила. Не раз Томоко пыталась перехватить устремленный на нее взгляд, но безуспешно.

Она убеждала себя, что ей померещилось, но инстинкт подсказывал — нет, это правда. Тут как раз все и произошло.

В тот день Томоко брала интервью, и домой ей пришлось возвращаться поздно вечером, почти ночью. Жила она в районе новостроек, на юго-западной окраине города. Прежде их дом находился в центре Хасиро, над отцовской типографией, но потом, когда редакция стала расширяться, они переехали сюда.

Теперь старое здание редакции снесли и вместо него выстроили новое, куда роскошнее прежнего. А недавно, когда газету перекупила империя Ооба, его отделали заново.

У редакционной легковушки по дороге спустила шина, а машин в этот поздний час на улице уже не было. Шофер сказал, что провозится долго и лучше ей идти домой пешком. На машине она проезжала это расстояние минут за десять, пешком же путь был неблизкий. Совсем недавно эти места считались пригородными, кое-где еще сохранились поля и рощи.

Почти все окна уже погасли. Днем пейзаж был вполне мирным, ночью же Томоко показалось здесь жутковато. Она слышала, что в этих рощах бродят хулиганы. Вдруг сейчас кто-нибудь затаился в кустах и подстерегает ее? Она уже жалела, что не подождала, пока шофер сменит колесо, но возвращаться было поздно, полдороги позади. Ей показалось, что кто-то крадется следом. Томоко замерла и прислушалась. Тишина. Только где-то вдали воет собака. Томоко стало не по себе. Неужели сзади кто-то есть?

До ближайшего огонька было очень далеко. У девушки не выдержали нервы, и она бросилась бежать — казалось, что на бегу будет не так страшно.

Все ее внимание было сконцентрировано на том, что происходит сзади, опасности спереди Томоко не ждала. Однако впереди вдруг колыхнулась какая-то тень, преградив ей дорогу. Девушка едва успела остановиться, как на нее набросились. Она хотела позвать на помощь, но грубая рука зажала ей рот. Еще несколько рук обхватили ее и потащили с дороги в чащу. Жарким смрадным дыханием обожгло лицо, во мраке горели налитые звериной похотью глаза.

Нападавшие оттащили свою жертву в место, видимо облюбованное заранее, и швырнули девушку на землю. Томоко отбивалась, как могла, но ей было не под силу совладать с мерзавцами — они содрали с нее платье, как кожуру с банана.

Негодяев было трое. Видимо, они проделывали такое не впервые — дело шло споро. Один караулил, другой навалился девушке на ноги, третий срывал с нее одежду. Орудовали молча, быстро, деловито.

Томоко поняла, что пропала. У нападавших даже очередность, похоже, была оговорена заранее. Тот, что раздевал, навалился на нее первым.

Томоко боролась из последних сил. Вдруг ее ослепил сильный удар по лицу. Она поняла, что, если не подчинится, ее могут убить, и ужас сковал движения. «Кончено!» — мелькнуло в голове, Томоко зажмурила глаза. Нет, она не берегла свою невинность как зеницу ока, просто до сих пор ей не встретился человек, которому она могла бы с радостью преподнести этот дар. Дело было не в невинности, душа содрогалась при мысли о том, что первыми ее тело познают эти грязные животные.

Сбитый с толку тем, что отчаянно сопротивлявшаяся жертва вдруг обмякла, насильник на секунду оторопел и даже ругнулся: