Смерть в подлиннике - Алексей Макеев Страница 10

Во время разговора Гуров не делал никаких заметок ни в блокноте, который прихватил с собой на всякий случай, ни в телефоне. Все, о чем пока что рассказала Марьяна, не вызвало никаких подозрений. Все складывалось.

Воспользовавшись паузой, Стас решил переключить внимание хозяйки на себя:

– Марьяна Васильевна, постарайтесь вспомнить, куда Геннадий мог вчера пойти без вас? К знакомым, к друзьям или была какая-то халтура?

– Ой, – дернулась Марьяна.

Пепел с кончика ее сигареты упал прямо на пол. Марьяна тут же растерла его ногой.

– Я не знаю, – в упор взглянула она сначала на Крячко, потом перевела взгляд на Гурова. – Мы не ходили, держась за руки. Он мог пропасть на целые сутки, вернуться на другой день и ничего не объяснить. Надоел он мне. Не мужик, а черт-те что. Как раз хотела его выгнать, а он, видишь ли, сам все решил. Из-за него я теперь во всем этом…

Ее подбородок дернулся. Резко отвернувшись к окну, Марьяна глубоко затянулась и изо всех сил воткнула сигарету в плоскую чугунную пепельницу, стоявшую на столе, но не рассчитала силу, и сигарета сломалась надвое.

Денисевич и сыщики молча наблюдали за этой сценой отчаяния.

– Генка был слабым, – со злостью в голосе заговорила Марьяна. – Не мужем, не другом, а вечным маменькиным сынком. Таким, знаете, за которым надо потом крошки со стола смахивать, потому что сам он этого делать не умел. Кто гвоздь забьет в стену? Марьяна. А кто деньги в дом приносит? Марьяна! Он ничего не делал. Только пил и побирался. Так что думайте, что хотите, но это хорошо, что его больше нет. Прям дышать легче стало.

– А вы где-то работаете? – спросил Гуров.

– Ты действительно устроилась на работу? – встрепенулся участковый.

– Опомнился, – скривила рот Марьяна. – Две недели как наш подъезд мою. Не по трудовой – соседи скидываются и платят.

– Какая молодец! – восхитился Денисевич и покосился на Гурова.

– А что касается его походов по поселку, то ничего сказать не могу, – продолжила Марьяна, обращаясь к Гурову. – Кроме него, я почти ни с кем не общаюсь. С парой соседей из дома да с Денисевичем.

Она посмотрела в сторону участкового:

– Что смотрите, Юрий Палыч? Подтвердите мои слова, что ли.

– Что мне подтвердить, Марьяна? – посуровел Денисевич.

– Что по рукам не хожу.

– Да что ты несешь?

– Ты же каждый раз меня пристыдить пытаешься. Молчишь, а в глазах черным по белому… Давай, действуй. Устрой представление перед московской полицией. Не хочешь?

Денисевич заметно растерялся.

– Да пошел ты.

Марьяна развернулась и быстрым шагом вышла из комнаты и скрылась в кухне, хлопнув дверью. Денисевич двинулся было следом, но был остановлен Гуровым:

– Теперь вопрос к вам, Юрий Павлович. Как проводили свой досуг Геннадий и Марьяна? Где были, с кем были? Интересует мнение знатока и профессионала. – Гуров в ожидании взглянул на участкового.

Денисевич посмотрел в сторону кухни с тихой яростью.

– Да ни с кем особо они дружбу и не водили, – нехотя ответил он.

– Значит, она правду говорит?

– Быть не может, – не поверил Стас.

– Может, может, – горячо закивал Денисевич. – В поселке проживает не очень много злоупотребляющих и иных антисоциальных элементов. Всех поголовно знаю. Где, когда, по сколько человек собираются и в какое время суток. Гена и Марьяна с ними никогда дружбу не водили. Они держались особняком. Этим и выделялись. Хотя Генка мог к кому-нибудь подсесть, но без нее.

– Стас, заканчивайте без меня. Лучше на улице.

Денисевич непонимающе завертел головой.

– Покурим? – улыбнулся Стас. – Пусть Лев Иванович тут сам. Вы же не против?

Гуров поднялся, одернул брюки и зашел на маленькую кухню. Прикрыл за собой дверь, окинул беглым взглядом помещение. Когда-то белые стены украшали темные разводы от сырости, под ногами запружинил вздутый линолеум. Марьяна сидела за столом с закрытыми глазами.

За спиной раздался звук закрывающейся двери.

– Оставьте меня одну, пожалуйста, – попросила Марьяна, не поднимая век.

– Мы здесь одни. Могу присесть?

Не дожидаясь разрешения, Гуров выдвинул из-под стола табуретку.

– Ну что? Что вам еще от меня надо? – открыла свои большие глаза Марьяна.

– Не Гена сломал вам жизнь. Это произошло гораздо раньше, когда погибла ваша дочь, – тихо заговорил Гуров. – Ваш участковый, может, и ляпнул что-то не то, но, поверьте, он относится к вам очень хорошо. Да вы и сами это, наверное, видите. А что касается вашего сожителя… Именно на Геннадия вы возлагали надежду покончить наконец со всей той чернотой, в которой оказались. Но он не смог вас вытащить из ада. Он даже не старался помочь и тянул вас за собой. Я прав?

Работать психотерапевтом Лев Иванович Гуров не любил. И не просто не любил – он ненавидел это дело всей душой. Не этому его учили в вузе, а потом и на практике, но вышло так, что дело всей его жизни включало в себя не только применение умственных усилий и владение боевым оружием, но и простые разговоры по душам. Часто оказывалось, что именно слово творило чудеса и заставляло человека не только вытряхивать душу наизнанку, но и круто разворачивать свою жизнь на сто восемьдесят градусов.

– Вот умеешь же ты подобрать слова, – заметил как-то Крячко. – Как боженька смолвил.

– Ну, не знаю, не знаю, – не соглашался Гуров.

На самом деле он все прекрасно понимал. Знал, что умеет и может. Жаль, что срабатывало через раз, а не чаще.

Марьяна открыла глаза, посмотрела на Гурова и ничего не ответила. «И снова ни одной слезы, – подумал он. – Всё уже выплакала и никому не верит».

– Наверное, вы правы, – прошептала Марьяна. – Жалко его. Хоронить теперь надо. Кроме меня, он ведь никому не был нужен. Родных нет, ничего в этой жизни не умел. Даже умер как-то не по-человечески.

– Но если Гена и получил по каким-то своим заслугам, то наказание не соразмерно его проступку, если, конечно, можно считать проступком его отношение к вам, – продолжил Гуров. – Давайте прямо, Марьяна. Вы его ударили? Пришли домой, захотели тепла и участия, а вместо этого снова увидели своего пьяного друга. Не рассчитали силу удара, и вышло то, что вышло.

– Я его не трогала, – устало произнесла Марьяна. – Он был недалеким, жутко мне надоел, но его проще было выгнать, чем убить. Не