Ирина Глебова - Загадочный перстень Страница 11

Незнакомец подошёл, присел рядом с ним на лавку, помолчал, ожидая успокоения, потом сказал тревожно:

— Господин офицер, ещё когда вы спали, я заметил, что у вас жар. Это не удивительно. После вашего кораблекрушения и до того, как я к вам добрался, прошло приблизительно полчаса. Если бы всё это время вы находились в воде, живым я бы вас не подобрал. Но вы лежали на камнях, хотя волны и захлёстывали вас. И это омовение, видимо, даром не прошло.

— Но мне сейчас хорошо, тепло, даже жарко. Голова немного кружится… Вы разожгли огонь…

— Леса здесь нет, камни да кустарник — «танцующая берёзка». Но на берегу много топляка, древесной мелочи — море приносит. А спички и у меня с собой были, и здесь припасены. — Он кивнул на железный сундук. — Монахи знают, что нужно терпящим бедствие на море. Там и одежда чистая, и рыба сушённая с сухарями да крупой, и травки разные целебные. Так что я сейчас есть приготовлю и чай заварю — лечить вас от простуды.

Его спокойный голос как-то незаметно погасил всплеск отчаяния. Стало вдруг легко, приятно, радостно даже: ведь только что он был в штормящем ледяном море, на краю неминуемой гибели, и вот — уютная, жарко натопленная комната! Так жарко, что на теле проступает пот, предметы расплываются, как марево, дышать тяжеловато. Но эта истома даже приятна…

Тут, по-видимому, Суходолин заснул, и надолго. Потому что, когда открыл глаза, окна были темны, а на столе горела маленькая лампада. Человек, всё ещё незнакомый ему, сидел на том же чурбачке у печи. Дрова, видно только что положенные, разгорались, и пламя бросало отсветы на задумчивое лицо. Суходолин только теперь по-настоящему разглядел своего спасителя. Высокий, сухощавый, лицо обветренное, с запавшими щеками, в густых волосах седина. Однако — не стар, возможно даже ровесник ему, тридцатилетнему. Глаза серые, под цвет этого холодного моря, выражение лица сосредоточенное. Тёплая куртка, в которой он плыл, тоже сушилась, он сидел в одной холщовой рубахе и грубых брюках, заправленных в сапоги. Однако, несмотря на простонародную одежду, это был человек не низкого сословия, отнюдь! Суходолин всё больше убеждался в этом.

Он не захотел, чтоб его кормили, как младенца, и, превозмогая слабость и боль во всех суставах, сел к столу. Правда, поел совсем немного каши с наструганной в неё сушеной рыбой. Пришлось признаться, что сидеть ему трудно, и он вернулся к лавке, где уже было приготовлено что-то вроде постели.

— А вот этот чай выпейте, даже если не хотите. — Незнакомец принёс ему в кружке дымящейся, пахучей, тёмного цвета жидкости. — Не обессудьте, буду будить и давать вам этот напиток каждые два часа.

— Что с того, что я скажу, что благодарен вам! Слова так бессильны! — Суходолин выпил и блаженно откинулся на подобие подушки. — Но мы до сих пор не знакомы. Я — Василий Суходолин, офицер артиллерии.

Незнакомец никак не отреагировал на его знаменитое имя. Видимо, не связал с именем военного министра. Немного помолчав, он назвался:

— Александр Коринцев.

И дальше ничего. Но Суходолин хотел всё знать о своём спасителе.

— Ведь вы не помор?

— Нет.

— И не крестьянин? Я не ошибаюсь: вы — человек образованный? Возможно, дворянин?

Коринцев, вновь присевший у печи, какое-то время смотрел на Суходолина — долго и пристально. Потом чуть заметно кивнул:

— Вы не ошибаетесь.

— Тогда почему же на рыбацком баркасе, один в море? Ведь не рыбу же вы вышли ловить, не на прогулку!

Впервые Коринцев широко улыбнулся.

— Не-ет! — протянул как будто даже весело. — Хотя, конечно, можно назвать и прогулкой. Такой развлекательной прогулочкой из Кеми в Норвегию.

— В Норвегию? — удивился Суходолин. — Зачем?

— Видите ли, господин офицер, я — каторжник. А на сегодняшнее состояние — беглый каторжник…

ГЛАВА 11

К побегу Александр Коринцев стал готовиться с первых же месяцев каторги. Потому что не допускал даже мысли о том, что всю оставшуюся жизнь проведёт в этих бараках, под конвоем, занимаясь рубкой леса — изо дня в день! — и глядя только лишь на мрачные лица таких же заключённых, как он. И даже сказанные через три года слова начальника: «Ты, Коринцев, самый толковый из всех, не лентяй и поведения безупречного. Старайся, искупай вину, и глядишь, лет через пятнадцать, а то и раньше заменят тебе бессрочку поселением. Я тоже буду ходатайствовать», — не вдохновляли его.

А стараться он вправду старался. Был, как никто, исполнительным, послушным. Это входило в первый этап задуманного им плана. Всю свою образованность и отличное знание техники умел так преподнести, что начальство было довольно им, а высшие власти — начальством. Прошло какое-то время, и он стал необходим руководству — безотказный толковый советник. Доверием пользовался почти полным.

Острожная тюрьма располагалась между сопок, близ уездного городка Кемь, что на самом берегу Белого моря.

— Слыхали о таком, Викентий Павлович? Нет? — Суходолин, говоривший до сих пор серьёзно, вдруг весело покачал головой. — А, между тем, городишко хоть и незаметный, но древний, шестнадцатого или семнадцатого века. И предание есть о нём очень забавное. Я расскажу, вы посмеётесь! Однажды царь Пётр Алексеевич рассердился на какого-то знатного боярина и приказал сослать его подальше. А Меньшиков спросил: «Куда изволите, царь-батюшка?» «Да вот, хоть сюда, — ткнул царь пальцем в точку на карте, у Белого моря, и добавил. — К е… матери!» Вот и получилось это название: Кемь!

Откинув голову, полковник раскатисто захохотал. Викентий Павлович тоже засмеялся — не столько соленой казарменной шутке, сколько в ответ на заразительный смех Суходолина. И вновь подумал: «Да уж, в этом человеке всего хватает. Могу теперь поверить, что умеет он покутить!»

Итак, Коринцев оказался на каторге в Кеми. Рассказывая об этом Суходолину, он невесело усмехнулся:

— Раньше Кемским острогом называлась крепость — опора обороны Поморья, отражала набеги шведов и финнов. Теперь же острожники и каторжане — одно и то же.

Да, Коринцев интересовался историей этого края. В Кеми, у настоятеля Успенского собора, он много узнал и о самом городе, и о Соловецких островах. Впрочем, он, кадровый морской офицер, кое-что знал и раньше. Например, о нападении на острова английской эскадры в середине прошлого века, в самый разгар Крымской войны.

Суходолин, конечно же, знал об этом, и о чудесном спасении от мощнейшего обстрела. С английских кораблей по монастырю на Большом Соловецком острове было выпущено почти 2 тысячи ядер и бомб — хватило бы для разрушения нескольких городов. А вот на острове не оказалось ни одной жертвы, ни одного разрушенного здания — так, небольшие повреждения! А одно ядро, неразорвавшееся, нашли за иконой Богоматери.

— Правда ли, что не пострадали даже чайки? — спросил он Коринцева.

— Видимо, правда. У нас в Кеми поморы и сейчас песенку поют:

Два дня били и палили,Убить чайки не могли.

Впрочем, Коринцев больше интересовался не столько историей островов, сколько их расположением, фарватерами, закономерностями смены погоды, морскими трассами. Расспрашивал исподволь, разговаривая при каждом малейшем случае с коренными жителями, рыбаками. Запоминал, а кое-что и записывал, маскируя свои записи под дневниковые: «Может, когда-нибудь известным литератором стану, напишу о нашей жизни здесь. Фёдор Достоевский тоже ведь каторжником был», — говорил он своему начальству. Ему не препятствовали.

Работали осуждённые в двух местах. Разрабатывали каменные жилы и развалы на сопках — добывали полевой шпат, и светлую слюду, и мрамор. А ещё — валили лес. Леса в этих краях знатные на весь мир — карельское дерево. Берёза, ель и сосна.

На свой баркас Коринцев наткнулся два года назад. В тот день его отпустили в посёлок, и уже не в первый раз. Он подружился с настоятелем собора. Отец Фёдор очень ценил высокообразованного каторжника. Александр помогал разбирать ему старинные, ещё начала восемнадцатого века документы, относящиеся к строительству собора. Настоятель переговорил с начальником тюрьмы, тот и сам благоволил к Коринцеву, стал отпускать его изредка — сначала с конвоем, потом и одного. В тот раз он, возвращаясь, вышел из собора вместе со слепым старым рыбаком, предложил:

— Давайте провожу вас, дедушка!

Довёл слепого до однооконного домика на окраине городка, так близко стоящего у воды, что морские волны в прилив чуть ли не касались ограды. Во дворе, у покосившегося сарая, он увидел лежащий на боку большой баркас, разбитый, гниющий. Вот к этому старику он тоже стал ходить, причём совершенно открыто. Попросил разрешения у начальства помогать слепцу в редкие свободные минуты, придумал жалостливую историю о том, что старик напоминает ему его отца… Офицер охраны, по поручению начальника тюрьмы, проверил: старик и вправду был слеп, одинок, беспомощен, никакой опасности и подвоха не предвиделось…