Нина Васина - Алые паруса бабушки Ассоль Страница 11

– Она сказала вам про сокровища? – уже почти не надеясь на тайну, спросил Кортик.

– Молодой человек, – уставился на него дядя Моня. – О чем вы все время твердите? Какие сокровища?

– Утонувшие! – не выдержал и я тупости взрослых. – Вдова писателя хотела откупиться от ареста важными сведениями о сокровищах на затонувшем корабле! Это же понятно!

– Не смей повышать голос на дядю Моню! – закричала матушка и повернулась к дяде: – Подростки. – Она поправила ему воротник рубашки, смахнула крошки с вязаной шерстяной безрукавки. – Ничего, через пару лет они забудут про сокровища, будут интересоваться девочками.

После этих слов дядя Моня покосился на меня с исследовательским интересом. Потом очнулся, сопоставив образ в инвалидной коляске и девочек, и продолжил:

– В чем-то они правы. Но это не золото-серебро в сундуке капитана Флинта. Из немецких архивов удалось выудить информацию о перевозке на «Германике» ядерного вещества. Немцы тогда вовсю разрабатывали новое оружие. Радий стоил куда дороже золота.

– И что? – уныло поинтересовался Кортик. Его явно не вдохновило услышанное.

– Информация не подтвердилась. Во всяком случае, если речь и шла о радии, то не в таком количестве, ради которого стоило начинать поисковые работы. Потом в сорок пятом американцы устроили Хиросиму, а там уж и мы через пару лет сделали атомную бомбу. А Нину Гринович я в живых не застал.

– Но ты ее похоронил? – Я кивнул на фотографию на столе.

– Вы просили тайну? Вот вам тайна. Я ее похоронил в семидесятом. Тихо, без шума. Вернулся в Москву. А через полтора года меня вызвали к председателю КГБ и отправили в Крым. Задание такое: выкопать останки вдовы писателя и тщательно их обыскать.

– Зачем? – выдохнул Кортик с ужасом.

– Если бы я чего нашел, я, может быть, спустя столько лет сказал вам, зачем. Но могила Нины Гринович оказалась пустой. Вот так, молодые люди.

– Пустой гроб? – Мне стало не по себе.

– Гроба тоже не было. Ну как? Не разочарованы?

– Что ты такое рассказываешь, Моня?! – возмутилась матушка.

– Но они же хотели узнать страшную тайну! Надеюсь, я оправдал их ожидания. Помните, юный греческий бог – никакой стрижки до свадьбы!

– Ты все выдумал? – Матушка улыбнулась и легонько толкнула дядино плечо своим.

– Детям врать нельзя. Можно чего-то недоговаривать в силу неразвитости их мышления. А врать нельзя.

Шофер Павел Игнатьевич приподнял голову и подтвердил:

– Детям врать нельзя!

Дядя Моня встал, собираясь уходить. Матушка тоже встала.

– Минуточку! – Я подъехал поближе к столу и показал на фотографии: – Странные похороны за оградой кладбища. Почему ее не захоронили рядом с мужем?

Дядя Моня, опершись о стол, со старческой невозмутимостью поднял сначала правую ногу, затем – левую, и ждал, когда присевшая рядом матушка поможет его ступням попасть в ботинки, а потом завяжет шнурки. Он ответил, когда матушка встала и погрозила кулаком в мою сторону.

– Эта информация, молодой человек, пока вам недоступна в силу малого возраста.

– Вы вообще на чьей стороне? – спросил Кортик. – Кто-нибудь извинился перед вдовой за лагеря?

– А вот это не обсуждается в силу неразвитости вашего мышления, юные пионэры.

Кортик в греческой тунике, в сандалиях с переплетенными на икрах веревками, с огромным луком через плечо и длинной стрелой в руке (этой стрелой да из такого лука можно было сразу насадить, как на шомпол, полдюжины желающих подставить свое сердце Амуру) произвел на свадьбе фурор. Желающих сфотографироваться с ним было столько, что мой друг тут же получил эксклюзивное предложение о подработке в загсе в летние каникулы.

Через месяц после нашей беседы с дядей Моней пустующий дом напротив, обложенный черным камнем, заселили. Новый жилец оказался невысоким приземистым немцем с обширной плешью от лба до затылка и в круглых очках на небольшом остром носу. Его пухлый рот всегда был в положении готовности к чмоку, отчего щеки казались втянутыми.

– Почему ты решила, что он немец? – спросил я у матушки.

– Ты видел его жилетку? Нет, ты видел его жилетку? А не видел, так и не говори ничего! Такие жилетки носят только одесские евреи и обрусевшие немцы.

Вы уже-таки поняли, что моя матушка была одесской еврейкой?

– А может быть, он одесский еврей? – поддел я ее.

– С такой жиденькой шевелюрой в пятьдесят восемь лет? Я тебя умоляю! Немец из Кёнигсберга.

– Откуда ты знаешь, сколько ему лет?

– Охранникам на въезде в поселок нравятся мои пирожки с творогом. Я могла поинтересоваться новым соседом?

Через несколько дней после заселения немца случился неожиданный звонок от бабушки Соль. Обычно она звонила поздно вечером, чтобы застать Кортика дома, а тут – в девять утра. Я взял трубку и предложил ей перезвонить на мобильный внука. Бабушка Соль только фыркнула.

– У меня к тебе несколько вопросов. Тебя действительно зовут Атила, или это прозвище?

– Действительно, – ответил я, едва не спросив, а с чего ей пришло в голову назвать внука Икаром.

– Тогда, Атила, говори, что у вас нового. Говори быстро и как на духу.

Поскольку она не определила, что имеет в виду под «новым», я сообщил то, что волновало меня:

– На даче напротив поселился сосед. Матушка говорит, что он немец.

– Вот именно! – возмущенно выкрикнула бабушка Кортика в трубку. – Отец Икара часто приезжает?

Я не сразу сообразил, что значит «часто», и ответил неопределенно:

– Бывает.

– Он лазил в мой сейф? – вдруг спросила она.

Пока я лихорадочно перебирал в голове варианты ответов, бабушка Соль раздраженно приказала:

– Говори – да или нет!

– Да.

– Давно?

– Да.

– А ты не видел, случайно, что он туда положил? – спросила она вкрадчиво.

– Ничего он не мог туда положить.

В трубке наступила тишина. В эту минуту я почувствовал ее совсем рядом, как будто она стояла позади коляски и, наклонившись, дышала мне в макушку. Мне стало стыдно – я столько разного узнал об этой женщине без ее на то разрешения, что врать было невозможно. Я сказал, что сейфа больше нет.

– И что там теперь вместо сейфа? – Она, казалось, не удивилась моему сообщению.

– Икебана.

– А ты не знаешь, что адвокат сделал с бумагами из сейфа? – Она понизила голос до заговорщицкого шепота.

Эта попытка привлечь меня на свою сторону была лишней – я уже был ее рабом.

– Одну бумажку он мне отдал.

– То есть… не Икару? – не поверила она.

Мне стало обидно. И я дал понять, что тоже чего-то стою.

– Иммануил Швабер, дядя моей матери, вас помнит.

– Этот старый козел еще жив? – весело спросила она.

– Да. Недавно женился.

– Ну вот, сколько нового я узнала!

– Вы позвонили утром, чтобы посплетничать с моей матушкой?

– С тобой мне тоже понравилось.

– Да? Тогда ответьте на один вопрос. Кто такой Ираклий?

– Павлин?.. – Судя по голосу, она ужасно удивилась. – Это мой павлин, он уже умер. А откуда?..

– Кортик показал мне фотографии вашего дома в Крыму.

– Ах так? Я вижу, ты серьезно занялся изучением моего прошлого. Слушай, Атила. Хочешь увидеть большое-большое удивление на лице моего зятя?

– Зятя? – не сразу понял я. – Адвоката. Что значит большое удивление?

– Это когда у него челюсть отваливается, а потом он изображает что-то вроде кривой улыбочки.

Я засмеялся – так здорово она описала знакомое мне выражение.

– Вижу, ты меня понимаешь. Скажи ему, что из-за его глупости с уничтожением моего сейфа на днях убили русского летчика. В Бразилии. В гостинице Рио-де-Жанейро.

– И что? – я напрягся.

– Он приехал на выставку оборонных технологий. После убийства кое-что из этих самых технологий пропало. Прибор, который может найти в куче металлолома любую заданную кристаллическую структуру, например свинца.

Поскольку я ничего не понял, то спросил, поймет ли адвокат все, что она сказала.

– Конечно, не поймет! – уверенно заявила она. – Пока не поймет. Но челюсть уронит.

– И то, что вы сказали, имеет отношение к бумагам из сейфа?

– Это и дураку ясно, – оценила мою сообразительность бабушка Соль и положила трубку.

Я не находил себе места, пока в Надом не приехал адвокат.

Сначала я отчитался о проделанной работе. Было заметно, что он поражен.

– Не ожидал… Ваш дядя Моня, бабушка Соль, похороны Нины Гринович. Не ожидал… Повестушку обо всем этом не хочешь написать? – вдруг спросил он, уколов меня хитрым взглядом.

– Нет. Я хочу…

– Да, конечно, – перебил меня адвокат. – Ты хочешь браунинг № 1347. Вуаля!

Он стукнул по столу револьвером. Рядом со сканером эта вещица казалась первобытной до дикости.

Я сидел и смотрел на оружие, не притрагиваясь к нему.

– Возьми его в руки, – предложил адвокат.

Я взял. На стволе у рукоятки было выгравировано латинскими буквами: браунинг патент № 1347.