Салат из одуванчиков - Елена Касаткина Страница 11

Сквозь шум воды услышала звук телефона. Эта мелодия рингтона принадлежала только одному абоненту. Лена закрутила кран, стянула с крючка полотенце, обвернулась и выскочила в коридор.

«Я в городе. Жду», — это всё, что она услышала. Тряхнула рыжей головой, разбрасывая капли воды по комнате, натянула на влажное тело платье и понеслась сломя голову. На ходу выскочила из автобуса и бежала два квартала, обращая на себя всеобщее внимание, в магазин белья, чтобы выбрать там кружева его любимого цвета. Купила. Зашла в туалет и облачилась в них.

Зачем? Всё сорвалось и разбросалось потом по пути к подоконнику и так и осталось лежать на полу даже после того, как они переместились на стол, а затем на кровать.

Ночь. Суета спит. Просыпаются подсознательные мысли, пороки и мечты, взлелеянные детской непосредственностью взрослого организма и гомоном птиц с Чистых Прудов.

Отбросив простыни, они бесстыдно раскинулись на огромной кровати, подставив разгорячённые сексом тела остужающей прохладе кондиционера. Молчали. Улыбались.

Так бывает после длительной разлуки. Чувство такое, будто стоишь на вершине горы и руки в разные стороны, а ты улыбаешься чему-то своему…

— Я так скучала, что почти зачахла…

— Ага. Я видел твои увядающие сообщения. Не больно-то ты и скучала, развлекалась с умными джентльменами. У меня уже целый список, кого я должен закопать. Они воспользовались моей отлучкой. И первым в списке — Себастьян.

— Я больше не хожу на танцы. Я их бросила. Ради тебя.

— Да ты просто лиса! Врёшь, знаю, лениво стало. Но пусть будет, что ради меня. Опиши мне, что ты чувствовала, пока я был далеко?

Ни фига себе. Она прикрыла глаза.

Где-то на периферии сознания включились звуки беримбау, и она начинает описывать. Слова падают, стучат, как капли кондиционера о горячий асфальт. Первые капли редки: шлёп-шлёп, потом чаще, чаще, чаще…

Ей кажется, что всё уже было.

Он почему-то молчит. Как будто и не слышит. Но вдруг резко разворачивается.

— Может, возьмёшь на завтра отгул?

— Отгул? Я никогда не брала отгул.

— Много работы?

— Ну так, обычной, рутинной. В такую жару даже преступникам лень совершать свои преступления. — Луна в окне прищурила кратерный глаз. — Но, пожалуй, ты прав. Возьму отгул и посвящу его тебе.

— Ух ты! Отгул имени меня? Ты щедра сегодня. Теперь верю, что скучала. — Прижимает к себе. — И желала.

— Желания — это волшебный фонарь. Часто говорят, что надо делать то, что хочется. И я уже не знаю, обязательно ли делать то, что идет вразрез твоих желаний?

— Ну, есть обязанности, есть присяга. В детстве отец требовал, чтоб я составлял распорядок дня, в надежде, что именно это сделает меня человеком.

— Зря старался, не помогло, — Лена щелкнула Вадима по носу.

— Ах, так?! — Он выдернул из-под головы подушку и, размахнувшись, стукнул.

— Всё-таки ты ребёнок. Зачем я только с тобой, малолеткой, связалась.

— Не путай путанное. Я и без этого тебя люблю.

— А чем мы будем завтра заниматься?

— Любовью, — чмокнул в лоб, как маленькую. — Давай спать.

Глава пятая

Отгул. Господи, как же хорошо! Захотелось открыть футлярчик с китайскими кистями и баночку туши, что он привёз ей в подарок. И пока любимый спит, мурлыкать под нос хокку от Басе, едва прикасаясь волосками кисти к его телу. И размышлять о том, что жизнь человека струится извне вовнутрь, хотя, возможно, что и изнутри вовне.

— Мм… — Вадим поморщился и почесал грудь. Приоткрыл один глаз. — Что ты делаешь?

— Рисую.

— Ты мешаешь мне спать. Сколько времени?

— Уже очень, очень поздно, шесть утра.

— Ммм, — он потёр глаза, — ты что, вообще не спала?

— Спала. Часика два.

— Почему не спишь, у тебя же отгул?

— Не знаю, — она пожала плечами, простыня соскользнула, обнажив грудь. — Самодисциплина, наверное.

— Во, так лучше. — Вадим открыл второй глаз.

— А почему кисти и тушь? Я же не художник.

— Тебе не нравится?

— Наоборот. Всегда мечтала рисовать. Но ты ведь не знал о таком моём желании.

— Мне Ирина посоветовала?

— Ирина? Что ещё за Ирина? — Она провела кисточкой вдоль его бровей, мысленно рисуя недовольство.

— Она художник, я помог ей. Случайно получилось, её ребёнок в пруд упал, ну я его вытащил, и она меня отблагодарила.

— Как? Кисточками и тушью. — Она ещё шутила, но червячок ревности уже прогрызал в душе туннель подозрений.

— Нет. Картиной. Я тебе потом покажу.

— Ничего не понимаю, ты зачем в Воронеж ездил, за картинами?

— Да нет же, я по делу ездил.

— Спасать детей.

— Ленка, ну что ты меня допрашиваешь?

— Привычка. Я же следователь. Пытаюсь выстроить логическую цепочку твоего преступления.

— Какого преступления? Алло, расслабься, ты не на работе, у тебя отгул. — Он дёрнул простыню. — Кажется, я готов совершить преступление. Ну-ка, снимай этот кокон, я тебя сейчас изнасилую. — Он сделал страшное лицо, зарычал, толкнул её на подушки и накинулся, изображая безудержную ярость.

В сумочке, брошенной впопыхах на входе в номер, послышался звук вибрации.

— Это ещё кто? — недовольно пробурчал Вадим сквозь поцелуй.

— Не знаю, в этот час «айфоня» ещё спит. А по вибрации я определять не умею. Может, с работы? — Лена попыталась высвободиться из любовных объятий, но Вадим придавил её рукой к кровати.

— Не бери. У тебя отгул имени меня. Ты обещала.

— Обещала, да. Но на работе же об этом никто не знает. Я не успела мир оповестить. — Лена отодвинула его руку и встала. — Вот сейчас и узнают.

Она прошла в коридор и подобрала опрометчиво брошенную на пол сумочку. На дисплее светилось имя, которое она меньше всего ожидала увидеть. Телефон смолк.

— Ничего не понимаю. — Лена вернулась в комнату и присела на кровать. — Агата Тихоновна. В такой час?

— Может, перепутала номер?

— В шесть утра?

— Старушки рано встают. Им обычно не спится. — Хохотнул Вадим и уткнулся носом ей в шею.

— Что за намёки, молокосос? — Лена попыталась не обидеться, но глупая шутка её задела. — Надо перезвонить, вдруг что-то случилось.

— Не понимаю, что может понадобиться старушке от тебя в шесть утра.

— Подрастёшь — поймёшь. — Лена подгребла к себе простынь, закрутила вокруг груди и набрала номер старой знакомой.

Телефон дважды прогудел и откликнулся знакомым меццо-сопрано:

— Леночка, простите, что разбудила.

Утро, особенно раннее — как чистый лист, на котором день нарисует то, что ты переживешь в течение последующих нескольких часов. То, что сварится в густом бульоне насыщенного движения, приправится соусом чужих мнений, разыграется мизансценами разных режиссёров и в конце концов будет подано на блюде того развития событий, о котором и подумать бывает страшно.

Лена нажала «отбой», встала и распахнула настежь окно. Горячий воздух бесцеремонно вломился в холодную комнату, мгновенно заполнив собой все уголки.

— Соскучилась по жаре?

— Просто свежего воздуха не хватает.

— Какой же он свежий? Ниже 27 даже ночью не опускалось. Да ещё и воняет. Что тут у вас происходит вообще?

Лёгкий смог уже несколько дней висел над городом.

— Говорят, торфяники горят. Из-за жары, вроде. — Лена высунула голову в окно и потянула воздух носом. — Сегодня что-то и правда сильно. — Я вчера в Быково ездила, на экскурсию, совсем чуть-чуть пахло.

Лена вздохнула и закрыла окно.

— Надо ехать.

— Ехать? Куда?

— Ты разве не слышал? Я договорилась о встрече с Агатой Тихоновной.

— Сейчас? Я думал…

— Сейчас. Пока не жарко. И не делай такое лицо. У неё что-то случилось, ей нужна помощь.

— Этим старикам всегда нужна помощь, может всё-таки это подождёт до вечера?

— Не подождёт. Или ты только молодым мамочкам помогаешь «краски наводить»? — Лена свернула отросшие до плеч волосы в жгут. Надо постричься. Но в такую жару ходить с шапкой из волос на голове хуже, чем с собранным на затылке пучком. И она откладывала поход в парикмахерскую до похолодания.

— Это что, ревность? Ты меня ревнуешь? — Вадим расплылся в самодовольной улыбке.

— Я тебя предупреждаю, если ты сейчас не встанешь, я поеду одна на «метре».