Антон Леонтьев - Вендетта. День первый Страница 12

Ну почему же все так получилось? Прошло лишь несколько лет с той поры, как... как скончался отец, и вот – новое несчастье! Как будто судьбе было недостаточно покарать их семью, и она нанесла еще один удар. Но за что?

Ответа на этот вопрос Насте дать никто не мог – ни участковый, ни следователь, ни медики. Картина вырисовывалась следующая – пара бабулек, сидевших на лавочке у соседнего подъезда, видели, как Галина Сергеевна возвращалась домой. Едва она оказалась около подъезда, ее окружили двое типов. В том, что произошло дальше, показания свидетельниц (одна из них страдала глаукомой, другая близорукостью) расходились: то ли один из типов попытался вырвать у Галины Сергеевны сумочку, то ли нападавшие вначале ударили женщину по голове чем-то, зажатым в руке, а уж потом схватили сумочку: все произошло так быстро и неожиданно, что дамы затруднялись с точной хронологией событий.

Собственно, никто особенно и не интересовался, как именно умерла Галина Сергеевна – по мнению следствия, произошедшее было типичным разбойным нападением, без особых шансов на раскрытие. Лиц нападавших никто, конечно же, не видел, физиономии были скрыты головными уборами (даже относительно оных свидетельницы не могли точно сказать, были на них кепки, вязаные шапки или еще что-то). Убийцы исчезли так же быстро, как и появились. Согласно показаниям еще одного свидетеля, выгуливавшего во дворе болонку, двое мужчин едва не сбили его с ног, а затем уселись в «Жигули» пятой модели – и автомобиль, дав газу, немедленно скрылся в неизвестном направлении. Номерные знаки автомобиля свидетель с болонкой, конечно же, не рассмотрел (начинало уже смеркаться, да и номера были заляпаны грязью). А спустя некоторое время он даже заявил, что не уверен и относительно модели «Жигулей» – не исключено, что была не пятая, а какая-то другая модель.

Настя узнала об этом только спустя почти два месяца: ее занимали совершенно иные заботы. Если бы не тетя Оля и дядя Дима, она бы ни за что не справилась со свалившимся на ее плечи горем. Тетя и дядя помогли с устройством похорон и даже подбросили денег – на сберегательной книжке у матери и дочери Лагодиных к тому времени было всего тридцать два рубля и семнадцать копеек.

Девушка пребывала словно в летаргическом сне, ей казалось, будто она смотрит страшный фильм, и она не хотела признавать, что является в нем главной героиней. Мама, лежавшая в гробу, была такой беззащитной и такой... чужой, что Настя, целуя ее в лоб, вдруг подумала: «Сейчас все закончится, сейчас все прояснится».

Но ничего не закончилось и ничего не прояснилось. Тетя Оля около двух недель жила в квартире Лагодиных, но настал момент, когда сестра мамы вернулась к себе (у нее ведь имелась своя семья и собственные семейные заботы), и Настя осталась одна.

В университете отнеслись с большим пониманием к тому, что Настя пожелала взять академический отпуск – Галину Сергеевну там чрезвычайно ценили, и ее смерть стала большой потерей для философского факультета ЛГУ.

Разбирая мамины вещи и бумаги, Настя наткнулась на практически готовую диссертацию – самое большее полгода, и мама вышла бы на защиту.

Озарение пришло внезапно, ночью, когда Настя ворочалась с боку на бок, не в состоянии заснуть, и перебирала в уме события последнего времени. Кто сказал, что произошло случайное разбойное нападение, что на маму напали подростки-наркоманы или шальные гастролеры?

Настя подскочила и, завернувшись в одеяло, подошла к окну. Сквозь тюль она взглянула на ночной двор – именно там и нашла смерть мама. Но ведь до этого она пыталась напасть на след убийц отца, уверенная, что Всеволода Петровича лишили жизни, что никакого самоубийства не было!

В мамином архиве девушка нашла тетрадку, в которой были записаны имена, даты, телефоны. Похоже, туда Галина Сергеевна заносила все, что имело отношение к смерти супруга. Настя не могла расшифровать многие записи, но ей стало понятно: мама на свой страх и риск вела собственное расследование причин гибели отца. И Галина Сергеевна, Настя отлично это помнила, не верила в то, что Всеволод Петрович покончил с собой. Но если самоубийства не было, то оставался один-единственный вариант: прокурора Лагодина убили!

Настя корила себя за то, что не прислушивалась к словам мамы, не принимала всерьез ее разговоры, не интересовалась тем, что та делала в Болотовске и в Москве. Ага, Москва! В Москве она встречалась с генерал-майором Остоженским. Интересно, о чем они говорили?

Среди записей мамы Настя обнаружила и московский телефон Остоженского. Девушка долго колебалась, но в конце концов решила, что звонить Глебу Романовичу не имеет смысла. Вряд ли разговор с ним что-то даст, а в худшем случае она напорется на Максима. Хотя вряд ли тот живет с отцом, ведь Максим собирался жениться.

Настя уже не сомневалась в том, что смерть мамы связана с гибелью отца. Галина Сергеевна говорила что-то о мафии, о том, что отец многим мешал в Болотовске. Не исключено, что она была права и Всеволода Петровича действительно убили, представив все как самоубийство прокурора, задушившего во время ссоры любовницу. Но если так...

Тогда выходит, что никакой любовницы у отца не было! И он вовсе не стрелял в себя, а был застрелен! И мама, желая докопаться до истины, ступила на опасную дорогу. Поэтому... поэтому и сама стала жертвой преступления!

Настя испугалась подобных мыслей. Ведь в таком случае получается, что и никакого разбойного нападения не было – маму убили намеренно, а сумочку забрали для отвода глаз, чтобы создать видимость ограбления.

Настя попыталась завести об этом речь с тетей Олей, но та сразу же положила конец дискуссии:

– Настенька, я не хочу ни о чем и слышать! Галя вбила себе в голову, что Всеволода убили. Ее можно понять – легче свалить вину на других, чем принять правду. Подумай об учебе в университете, а также о том, что будет дальше. Пусть прошлое останется в прошлом, для тебя важно будущее!

Слова тети Настю не убедили. Чем больше она размышляла, тем сильнее становилась ее уверенность – и отец, и затем мама стали жертвами заранее спланированных преступлений. Причем преступлений, связанных каким-то непостижимым образом с деятельностью Всеволода Петровича в Болотовске, который теперь снова стал Нерьяновском. А значит, искать ответы на все вопросы следует именно там.

В марте 1990 года Настя предприняла поездку в Нерьяновск. Город практически не изменился. Девушка прошлась по Театральной площади и посмотрела на окна своей бывшей квартиры – теперь там жили другие люди.

С собой Настя привезла мамину тетрадку. Красными чернилами там был подчеркнут номер телефона и фамилия: «Хрипунов С.И.». Девушке удалось узнать, что Степан Игнатьевич Хрипунов был патологоанатомом, производившим тогда, в 1984 году, вскрытие тела отца и проходимки Грачевой. Уже около двух лет Хрипунов был на пенсии, что облегчало задачу встречи и беседы с ним. Настя позвонила Степану Игнатьевичу, однако едва обмолвилась о своей миссии, как бывший патологоанатом, ругаясь, повесил трубку.

Тогда Настя отправилась к Хрипунову домой. Обитал Степан Игнатьевич в старом пятиэтажном доме с большим палисадником. Вначале девушка не застала патологоанатома, а когда снова пришла по его адресу вечером, то уже со двора увидела свет в окнах квартиры.

Дверь ей открыл грузный пожилой человек с большой лысиной, в тренировочных штанах и засаленной фланелевой рубашке.

– Степан Игнатьевич? – спросила Настя. – Добрый вечер. Я все же хотела поговорить с вами, если позволите. Меня зовут Анастасия Лагодина, и...

– Катись отсюда, иначе вызову сейчас милицию! – завопил Хрипунов визгливо. – Ишь чего, повадились ко мне ходить! Сначала мамаша, теперь еще и дочка! Не хочу ничего знать, моя хата с краю, я вообще пешка во всей этой истории!

– Степан Игнатьевич, в таком случае мне придется сделать то, что я давно планировала! – заявила девушка. – Я обращусь на телевидение, где у меня имеются очень хорошие связи, и завтра перед вашей квартирой окажется команда репортеров.

– Что ты мелешь? – вскинулся пенсионер. – Какое телевидение? Ты что, совсем с ума сошла, девка? Ты ж под монастырь не только себя, но и меня, и мою семью подведешь!

– Тогда ответьте на мои вопросы, и я оставлю вас в покое, – настаивала Настя.

Степан Игнатьевич нехотя отступил в сторону, распахивая широко дверь.

– Ладно, пять минут у меня для тебя найдется. Ну, заходи!

Настя прошла в тесную, пропахшую кошачьей мочой прихожую. Хрипунов провел девушку на крошечную кухню, указал на колченогую табуретку, прикрыл дверь и поставил на газовую плиту старенький чайник.

– А ведь я тебя помню, – сказал патологоанатом неожиданно. – Только тогда ты была еще девчонкой, а сейчас вон какая стала... Сколько тебе – девятнадцать, двадцать?

– Вы были тогда в... морге, когда я прощалась с папой? – спросила Настя, и Хрипунов кивнул.