Екатерина Лесина - Тайная страсть Гойи Страница 12

— Какой вежливый мальчик. Ты, наверное, сын моей двоюродной сестрицы Беатрис? Что ж, если так, то я вынуждена признать, что у нее хоть что-то получилось… Где же твоя матушка, Диего?

Тут Диего вынужден был признать, что потерялся. Но незнакомка нисколько не рассердилась.

— Ничего, думаю, мы ее отыщем. Расскажи мне, как ты живешь?

Никто и никогда не расспрашивал Диего о его жизни. А рассказывать… Что тут рассказывать? Обыкновенная жизнь, как и у других. Но женщина слушала внимательно и еще вопросы задавала.

О матушке.

Об отце, о малолетнем брате, который остался с кормилицами. Его еще не вывозили из дому — и хорошо, потому как братец только и умел, что спать и орать. И пахло от него дурно. Но что взять с младенца?

Расспрашивала красавица об отце и его друзьях, которые раньше частенько бывали в доме, но теперь отец сам уходил, порой пропадая на несколько дней, и возвращался нетрезв и буен, и матушка скандалит… Иногда они даже дрались.

Из-за денег.

Диего, конечно, мал, но не глуп. И слышит многое. Слуги разговорчивы, они шепчутся что об отцовском пристрастии к игре, что о матушкиной любви к нарядам, о долгах и долговых расписках, о приданом, которого не осталось, о грядущих переменах… Про перемены говорили разное. Одни утверждали, что дом и все содержимое уйдут с молотка, другие — что родичи матушки найдут способ выплатить ее долги, третьи лишь детей жалели…

— Вот, значит, как, — задумчиво произнесла женщина и погладила Диего по голове. А потом улыбнулась, и от этой улыбки стало так легко, так хорошо, что Диего улыбнулся в ответ, позабыв, что улыбаться надо с закрытым ртом, дабы не смущать дам выпавшими зубами.

Но эта дама не смутилась.

— Диего, а ты хотел бы со мною остаться? — спросила она.

— Насовсем?

— Да.

— А что я буду делать?

Конечно, собственный дом Диего не столь роскошен. И родители все время ругаются, и слуг там меньше, зато Диего — себе хозяин. А тут?

— Будешь служить мне, станешь моим пажом.

Пажом? Это так по-взрослому… Матушка говорила, что собирается пристроить Диего куда-нибудь, но попозже, когда зубы отрастут, потому что паж должен быть красивым, а Диего без зубов совсем нехорош собой.

И еще лицо в оспинах.

Матушка сетовала, что с таким лицом путь в приличные дома для Диего закрыт.

— Хорошо, — сказал Диего и вновь поклонился. — Я буду служить вам, прекрасная донна… Если матушка разрешит.

— А мы у нее спросим, — пообещала женщина и рассмеялась.

Матушка появлению Диего в компании прекрасной дамы, которая держала ее сына за руку, вовсе не обрадовалась. Нет, она улыбалась широко и счастливо, но Диего распрекрасно матушку знал, чтобы не обмануться этою улыбкой.

— Диего! — воскликнула она, раскрывая объятия. — Куда ты подевался? Дорогая сестрица, прошу простить, если этот неугомонный мальчишка вам докучал, но…

— Нисколько.

Женщина, которая и оказалась теткой Диего, той самой важной особой, перед которою следовало держаться воспитанно, расцеловалась с матушкой. Отец изобразил неуклюжий поклон и поспешил приложиться к ее ручке. И ручку эту держал долго, а еще дольше глядел в теткины глаза, бормоча какие-то глупости…

Дальше был разговор.

Вроде бы о погоде и о ценах на бархат, о том, что творится при дворе, и о всяких иных вещах, которые Диего представлялись скучными.

Отец притом пил, благо, слуги постоянно подносили что вино, что закуски. И пьянея, делался наглым, уверенным в себе. Матушка краснела и тайком норовила подпихнуть отца локтем. Тетушка делала вид, что ничего не замечает.

Сама она почти ничего не ела и не пила.

И Диего тоже.

Если он пажом будет, то должен держаться так, чтобы не опозорить свою госпожу.

— Дорогая наша… к-кузина. — Отец поднялся и, покачиваясь, подошел к хозяйке дома. — П-позвольте вам сказать, как я с-счастлив з-знакомству…

Он икнул и прикрыл рот рукой.

— Из-звините, надеюсь, оно продолжится… з-знакомство. — Его лицо покраснело, а глаза и вовсе налились кровью. — П-продолжится к об-обоюдному удовольствию…

Матушка полыхнула маковым цветом.

— Вы так п-прекрасны, что любой муж-шчина б-будет счастлив…

— Уходите. — Тетушкин голос утратил всякую теплоту.

— Что? — Отец покачнулся.

И удивился. Его никогда еще не выставляли подобным образом.

— Уходите, — спокойно повторила тетушка. — И будьте столь любезны не возвращаться! Дорогая сестрица, я понимаю, в сколь затруднительном положении ты оказалась…

Матушка потупилась.

— И готова помочь, чем смогу, но буду весьма обязана тебе, если ты в дальнейшем избавишь меня от необходимости лицезреть твоего… супруга. — Тетушка поморщилась. — А теперь уходите, оба… Мальчика я, пожалуй, оставлю… Диего очень мил.

Почему-то Диего опасался, что матушка станет возражать, но она не произнесла ни слова.

Так началась новая его жизнь.

Нельзя сказать, что жизнь эта всецело была замечательна. В огромном доме герцогини все было устроено иначе. И от всей роскоши Диего досталась крохотная комнатушка без камина, а приставленный Каэтаной гувернер вел себя так, будто бы это он был хозяином. И нисколько не стеснялся отчитывать Диего, если тот что-то делал не так. А по мнению гувернера, Диего постоянно что-то делал не так. Помимо этого мучителя, от которого Диего вскорости научился сбегать, были еще учителя.

Нет, учеба Диего нравилась.

Особенно фехтование, но вот когда учат тебя розгами, когда живость ума пытаются ограничить рамками… Про рамки Диего услышал от тетушки, которой учителя повадились жаловаться на непоседливость ученика. Натура Диего, пусть и отличалась любознательностью, требовала постоянного движения. В движении легче усваивались и языки, и арифметика, и история, единственное, что упорно не давалось, — чистописание. Не хватало терпения, хотя Диего старался, не из страха перед тетушкой, но из желания ей угодить.

Что до самой Каэтаны, то, спустя много лет, повзрослев, Диего осознал, сколь великое участие приняла она в его судьбе. Она была особенной: невзирая на свое положение, богатство и красоту, Каэтана держалась с другими людьми, будто с равными.

В отличие от супруга.

Хосе Мария Альварес де Толедо и Гонзага, пятнадцатый герцог Медина-Сидония, говоря по правде, пугал Диего. Он был старше Каэтаны и происходил из семьи не менее знатной, нежели собственный род Каэтаны. Брак этот многие называли счастливым.

Но Диего…

Пусть он много не понимал в силу слишком юного возраста, однако же от рождения был наблюдателен, а еще обладал не по возрасту развитым чутьем. И сие чутье предупреждало, что от герцога Диего надо держаться подальше.

Почему?

Он и сам не знал. Пугала ли его обычная холодность Хосе, либо же его манера держаться со всеми отстраненно, с легким чувством собственного превосходства. Он редко заговаривал, а когда все же открывал рот, то лишь для того, чтобы изречь очередную колкость скрипучим неприятным голосом.

Он носил черные костюмы, избегал украшений.

И проводил многие часы в молитвах.

— Ваш супруг, прекрасная донна, меня пугает, — как-то признался Диего. Ему было семь… или уже восемь?

— Чем же? — Каэтана рассмеялась.

Она смеялась легко, утверждая, что радость души — есть непременное условие для ее возвышения.

— Не знаю. Он такой… мрачный.

— Он болен, малыш, очень болен.

— Тогда почему он не позовет лекаря? — Диего нахмурился. Матушке тоже доводилось болеть, и тогда в доме становилось тесно от лекарей, их помощников и многочисленных учеников, которые до хрипоты спорили друг с другом, а порой норовили сойтись в кулачном бою, выясняя, чей же наставник более прославлен.

— Лекари не способны помочь ему, только Господь. — Каэтана погладила Диего по щеке. — Вот Хосе и молится…

Отвернувшись, она тихо добавила в сторону.

— Только Господь не слышит его…

О чем она говорила, Диего понял через несколько лет.

Другим мужчиной, с которым в доме считались, был Франсиско Гойя…