Григорий Симанович - Отгадай или умри Страница 12

Абсолютно безвольное тело. Рубашка источает запах водки. Значит, прошло совсем ничего – десять-пятнадцать минут. Ни кровинки в лице. Фима приложил ухо к груди Проничкина. Сердце не билось.

«Единственный реаниматолог, который мог бы помочь, – Иисус Христос», – подумал Фогель. Он сходил в комнату, поискал маленькое зеркальце. Не нашел и приблизил к губам Юры свои часы. Стеклышко не запотело. Он стал делать искусственное дыхание, исходя из теоретических представлений об этой процедуре. Тяжелые руки лежащего неподвижно человека были совершенно послушны. Ничего не происходило.

Все. Надо что-то предпринимать.

Фима позвонил в милицию, но со своего мобильного – телефон на шкафчике в прихожей трогать не стал. Туман и ужас происходящего не затмили мозг до такой степени, чтобы забыть о хрестоматийных правилах, впитанных с книгами и фильмами детективного жанра: ничего не трогать на месте преступления. Он и так уже нарушил всем известное табу, стащив Юру со стула. Но он обязан был оказать первую помощь, попытаться. В соответствии с Уголовным и нравственным кодексом.

Ефим Романович Фогель едва различимым, хриплым от волнения голосом представился и кратко сообщил дежурному о случившемся: приехал к знакомому, тот мертв, пытался помочь, бесполезно, приезжайте, адрес… Переспросили только его фамилию. Велели оставаться на месте.

Фогель выполнил команду буквально, застыв у телефона и снова испытывая паралич воли и полную физическую беспомощность.

Шаги послышались, как ему показалось, через минуту после его звонка. На самом деле прошло десять. И это была не милиция. Вбежали двое следивших за ним милицейских оперативников – они вели Фиму от дома. Фамилия уже значилась на контроле дежурного центральной диспетчерской милиции. Информация мгновенно прошла дежурному в прокуратуру, а оттуда на мобильный следакам, торчавшим в машине у подъезда Проничкина. Они на бегу отзвонили Вадику Мариничеву, и тот примчался одновременно с бригадой криминалистов.

Жирафу хватило одного взгляда, чтобы понять: сериал продолжается. Бутылки, надкушенный огурец, энциклопедия, грубо укороченные валенки – и живой Фогель. «Живой, да не очень», – отметил про себя Вадик, наблюдая жалкую фигуру Ефима Романовича, лепетавшего первые показания одному из следователей. В какой-то момент до слуха Вадика донеслось «приехал со своим компьютером», он тотчас приблизился к Фиме и с извинениями попросил повторить.

– Вон тот процессор в сумке мой, я привез его…

– Понял, все понял, – немедленно отреагировал Жираф. Подозвал эксперта, попросил срочно снять отпечатки с сумки и процессора. Пока эксперт старался, Мариничев лично внимательно оглядел квартиру, труп, комплект предметов, ставших неизменными атрибутами уже трех убийств.

Услышав «готово», Вадик прервал допрос, каковой, собственно, пока и не продвинулся дальше личных данных Фогеля Ефима Романовича.

– Извини, Паша, завязываем, забираю его и эту сумочку в прокуратуру, а вы здесь работайте с экспертами и понятыми, опросите всех, кого можно, – соседей, во дворе, родственников…

– Обижаешь, – протянул коллега Паша Тыквин, стажем и опытом превосходивший Жирафа раза так в три.

Вадик ласково взял под локоток Ефима Романовича, вежливо до слащавости предложил ему «быть столь добрым передать на время мобильный телефон и проехать для спокойной беседы в подобающей обстановке» и увел несчастного кроссвордиста навстречу судьбе, милосердие которой проявлялось только в том, что Фогеля до сих пор почему-то не убили.

Глава 8

Кошмар продолжается

Ответственный секретарь газеты «Мысль» Евгений Павлович Арсик прощался с карьерой. Он по инерции продолжал делать номер, ругаться с выпускающим, дергать верстальщиков, орать на людей в отделах, волынивших материалы. Но мысли неизменно возвращались к ошибке и неизбежным для него последствиям. В былые времена его бы оштрафовали, понизили, а если бы, в конце концов, и уволили, то спустя короткое время взяли бы в другую газету, сохранили статус, уровень, не проиграл бы и в зарплате.

Теперь на это рассчитывать не приходилось. Такое нынче не прощается. Считай, запрет на профессию. А тут годы, шестой десяток пошел, и делать ничего, кроме газеты, не умеет – разучился. Еще неизвестно, отчего ушли в мир иной двое коллег. Вон, на сайте «инцидент. ру» пишут, что умерли при невыясненных обстоятельствах. И его могут тоже – при невыясненных… Господи, ужас-то какой! Надо уехать к Лерке и напиться.

После работы Арсик позвонил супруге Вере Матвеевне, сказал, что срочно отбывает в короткую командировку в Подмосковье – на сутки, по заданию сверху. Считая мужа высоким ответственным работником на государственном посту, погруженная в домашние заботы и проблемы детей, Вера Матвеевна никогда не интересовалась подробностями отлучек и командировок, причинами сверхпоздних возвращений. И, что главное, не проверяла. Это было очень удобно. А Лерка всегда ждала. Вот уже пять лет ждала и любила.

Евгений Павлович подписал последнюю верстку, договорился с главным, что появится завтра ближе к середине дня, позвонил любовнице и поехал на «Рижскую», по дороге заскочив в магазин за выпивкой.

Лерка не стала расспрашивать, почему хмур, – ее деликатность и терпимость вкупе с богатым, гладким телом и потрясающим темпераментом для сорокалетней опытной женщины удерживали Арсика лучше любых привязей и поводков.

Они ели фирменную Леркину курицу с чесночным соусом, запивали хорошим чилийским вином «Карта Вьеха», которое однажды пришлось по вкусу обоим, и Евгений Павлович неторопливо рассказывал о событиях. Лерка слушала очень внимательно, время от времени вставляя уточняющий вопрос, как деликатный следователь в беседе с важным свидетелем. Лерка была очень умной женщиной вдобавок к прочим достоинствам. Да и профессия предполагала наличие хороших мозгов и серьезной эрудиции: психотерапевт с немалым стажем практической работы в клинике.

– Скажи-ка, Женечка, а в тот день, когда сдавали номер, Буренин тебе случайно не звонил?

– Кажется, звонил пару раз, но по каким-то другим вопросам.

– Понятно, что по другим, лапушка, а вот не могло такое случиться, что он позвонил как раз в связи с ошибкой, а тебя в этот момент в кабинете не было?

– Не исключено, однако он бы дозвонился, зашел бы или оставил на автоответчике.

– А зачем бы он, лапушка, упорствовал? Предположим, он обнаружил этого «мудрика», удивился, испугался, посмеялся – уж не знаю что! – потом, конечно, исправил и решил тебе рассказать. Для чего? Чтобы продемонстрировать свою бдительность, повеселить, напрячь – опять-таки причины сейчас уже не выяснишь. А тебя нет. Конец дня. Допустим, ему уходить пора. Что он делает? Правильно, лапушка, оставляет на автоответчике или умалчивает. Ты автоответчик проверял?

– Кажется, нет.

– Напрасно, Женечка!

«А ведь она права, – подумал Арсик, опустошая очередной бокал. – Тогда у меня было бы отличное алиби. Впрочем, на кой черт мне алиби? Никто не будет разбираться. Попрут в лучшем случае. В худшем пришьют политику и по-тихому так – на пенсию или в гроб».

От этих рассуждений Арсику стало еще муторней, и он поспешил в душ и в постель. Сейчас она придет из ванны, ляжет рядом, и прочь невзгоды. Скорее погрузиться в ее топкие объятия, забыть обо всем…

Они не встречались неделю, у Лерки накопилось столько нежности и страсти, что Евгений Павлович задыхался от сексуального азарта и победительного восторга мужчины, дарующего партнерше рай, а сам благородно отдалял от себя миг высшего блаженства.

Увы, Арсик был уже не так хорош, чтобы длить утехи больше получаса, и они заснули, успокоенные и умиротворенные, в обессиленных объятиях друг друга.

Лерке надо было к девяти утра в клинику. Сквозь дрему Евгений Павлович почувствовал ее теплые губы, чмокнувшие в нос, услышал тихое «пока, лапушка!» и снова заснул. Ему приснилась юность, его первая шхуна «Таверна», когда ходил он красавцем-рыбаком на тунца из славного порта Владика по тихоокеанским волнам. Приснились обтесанные ветром лица ребят, у которых постигал моряцкую и рыбацкую науку, кубрик приснился, как сидели они в тесноте, да не в обиде после удачного дня и втихаря от начальства глушили спирт, заедая хлебом и сырою подсоленною рыбой, и горячее тепло разливалось внутри, и он был счастлив и пьян и опрокидывал одну за другой. Жжет внутри, сперва приятно, но все сильнее, нестерпимее, и он уже не может пить, и расплываются лица ребят, и огонь выжигает горло, словно вливают в него горящий бензин… Надо проснуться, проснуться… Мне плохо… Нечем дышать, дышать…

Вечером Вера Матвеевна позвонила мужу узнать, приедет ли к ужину. Прямой не отвечал, мобильный тоже. Секретарь Аида Павловна, вышколенная Арсиком как надо, сообщила, что шефа сегодня не видела, вероятнее всего – уехал по заданию главного, ей ничего не сказал. Вера Матвеевна мгновенно связала его отсутствие с редакционными эксцессами, о которых слышала краем уха, забеспокоилась и набрала Малинина: знакомы были много лет, хотя семьями не дружили. Главный еще с утра интересовался Арсиком, не пришедшим на летучку, потом вспомнил, что сам же отпустил. Малинин был осведомлен о Лерочке и, при всей напряженности обстановки, поступил по святым законам мужской солидарности: «Да, в Подмосковье на семинаре с докладом, задержался, наверно, сами понимаете, то да се… Ждите, скоро приедет. Ничего, ничего… Всего доброго, Вера Матвеевна».