Анна Шахова - Прыжок в ледяное отчаяние Страница 12

Следом за Наташей в комнату вошла женщина средних лет – необычайно похожая на Юрасову, только с короткой стрижкой.

– Мам, он снова в обмороке? – зашептала и, кажется, чуть не заплакала свидетельница.

– Да нет. Просто слабость сильная. Как вы себя чувствуете? – Женщина присела около Влада и стала проверять у него пульс.

– Я, простите, где? – спросил Загорайло придушенным голоском, который сам не узнал.

– Вы в надежных руках. У Юрасовой Натальи Семеновны, биохимика, и ее мамы – Ангелины Ивановны, врача-эндокринолога. А что, совсем не помните, как «скорая» уезжала, как поднимались к нам наверх? – Мама-эндокринолог кольнула чем-то палец Влада и поднесла глюкометр к глазам.

– Смутно, – вздохнул Влад.

– Плохо, – в тон ему ответила Ангелина Ивановна. – И давно у вас сахар обваливается? Или вы законченный диабетик?

– Обваливается недавно. И я вроде не диабетик.

– С диетами, что ли, экспериментируете? – Дотошная врачиха вооружилась тонометром, который подала дочь. Загорайло увидел расстроенное донельзя Наташино лицо и твердо решил стать диабетиком, чтобы она жалела его непрестанно.

– Да нет. С печенью проблемы. Неудачная операция. – Влад с опаской смотрел на свою пережатую рукавом тонометра руку.

Ангелина Ивановна примолкла, изучая экранчик аппарата. Удовлетворившись цифрами, кивнула.

– И что? Про запас сахара с собой, про глюкометр никто не рассказывал из врачей?

– Еду забыл. Дома на столе. Глюкометр еще не приобрел. Боже мой! – Влад вдруг резко сел, и на лбу его тут же показалась испарина. – Мне срочно нужно позвонить домой!

Юрасова-старшая широко улыбнулась – как ни похожа она была на дочь, но Наташиным шармом все же не обладала.

– С мамой вашей мы уже пообщались. Успокоили ее и сказали, что приютим вас на ночь.

– Вы извините, Влад, – вступила Юрасова-младшая, краснея, – но телефон так надрывался в вашем пальто, что я осмелилась ответить.

– Спасибо, Наташа. Спасибо за все! Простите, что так обременил вас, страшно неудобно. И… мне надо ехать. Как я вот тут… и родители. Да и работа! – Влад конфузливо спустил ноги на ковер, попытался пригладить вздыбившиеся волосы.

– Наташенька, а вот уговаривать этого безответственного безумца ты уж будешь в одиночестве. Я пошла плов греть. Вам, Владислав, нужно поесть. Приказ лечащего врача! – И эндокринолог покинула комнату.

Наташа села на кровать рядом с Владом. Так близко, что он почувствовал сладковатый запах, исходящий от ее гладких волос. Она внимательно и строго смотрела на Влада. Он отвел глаза.

– Я позвоню маме, если позволите, а есть – ну честное слово – не хочу. Совсем! – Сыщик покосился на Наташу, как на непреклонную воспитательницу. – Мне бы все же домой.

– Вы знаете, что уже одиннадцатый час? И начинается пурга? И вам не только за руль, а вообще ходить нельзя, – воспитательница была неумолима.

– Представляю, как вас все это напрягает. – Влад досадливо дернул головой.

– Да бросьте вы эту мнительность! Лучше Бога благодарите, что мама врач и до приезда «скорой» все про ваш сахар поняла. И не смейте, в конце концов, стесняться! Я вон ночной горшок вам принесла. Да! Да! И не фыркайте. А вы бы человеку в такой ситуации не принесли?

– Принес. И Бога я всегда благодарю. За все.

Влад лег и отвернулся от мучающего его ангела во плоти.

Ангел посопел-посопел у кровати и, погасив бра, бесшумно удалился.

Мать с дочерью в молчании ели плов. Собственно, ела Ангелина Ивановна, а Наташа то ковыряла вилкой в тарелке, то катала шарики из хлеба. Патрик сидел у стола и нагло, пользуясь нештатной ситуацией, клянчил подачки. Его не только не прогоняли, но даже пару раз одарили вкуснейшими бараньими жилками.

Ангелина Ивановна поставила чайник, достала с полочки вафельный торт. Посмотрев внимательно на дочь, подошла к ней и обняла:

– Натань, ну скажи что-нибудь.

– Мам, а он может быть настоящим? Вот этот выпендрежник – он настоящий или целлулоидный, как Андрей?

– Да как, Натанечка, разберешь сразу. Папа твой…

– Папа ни при чем! – Наташа вырвалась из-под материной руки. – А Влад, я чувствую. Мам, он будет меня любить! – Наташа резко подняла к матери голову. Щеки ее пылали, глаза выражали незнакомую отчаянную решимость.

– Доча, да ты вся горишь! – Ангелина Ивановна прижала губы ко лбу Наташи.

– Молчи, мам… Только молчи…

Сергей Филиппов не мог дозвониться своему новому сотоварищу – слишком медлительному, туповатому для их работы полукровке Алику. «Все они, эти раскосые Алики-шкалики, – с одной извилиной и немереной жадностью. За копейку в пекло полезут – миллионы профукают. Уроды». Больше всего невзрачный ботаник-компьютерщик, на этот раз носящий имя Сережи, боялся, что дубовый азиат напортачит со вскрытием квартиры. При сложившейся ситуации Филиппов вообще предпочел бы сменить место дислокации. Да, полгода для одного проекта мало. Очень мало. За это время лишь три удачные операции реализованы. И то с последней вышла колоссальная промашка – время не позволяло заняться дальней комнатой, куда, судя по всему, и перенесли раритеты: сувенирчики из кости и драгоценных камней. Да не просто кости: мамонта, понимаешь ли. Фотографии подобных вещиц пролистнул Сережа в инете – дух захватывало от красоты, оригинальности и цены, конечно. Информатор никогда еще не подводил: товар должен находиться на месте. Впрочем, предстоящая работа сулила гораздо большую отдачу. «Клиенты» хранили внушительную сумму в валюте и неплохие драгоценности дома. Время поджимало: деньги хотели со дня на день вложить в дело. ТОГДА все обещало пройти без сучка-задоринки, но… Но эта соседка-бизнесменша! Как не подфартило…

– Алло! Что ты выключился? Почему не сообщил, во сколько тебя ждать?! – напустился Сергей на подельника.

– Не была возможность. Я в семье живу. А ты один. Тебе легче. А мне трудно.

– Ну хватит! Понятно! – перебил зануду Филиппов. – Когда ждать?

– Из метро иду. Николаича вижу.

– Где ты его видишь?!

– Картошка берет у бабка в палатке.

– Какая, черт вас дери, картошка?!

– Не ори, Кира, что ты орешь, как женщин…

– Заткнись, заткнись! – завизжал нервный Филиппов и отсоединился.

Алик лишь головой покачал – молодой начальник, горячий.

Следом за мастером в спецодежде, который прошел в сто десятую к Филиппову, Анна Никитична впустила Василь Николаича – милого дедка-консьержа, вечно смущавшего корпулентную, подслеповатую коллегу.

– Ну, здравствуйте! Что это вы меня баловать вздумали, Василь Николаич? Потом еще решите полсмены стребовать. – Никитична посверкивала золотым зубом, поигрывала пышными плечами.

– Как же вас не баловать, душечка вы моя ненаглядная, Анна Никитична! Кого же мне еще баловать? Дети-внуки – они где? Выросли – улетели. Нужен им пень старый. Тьфу они на деда! А я вот картошечки взял разжарить, кефирчику. На бутербродики кой-чего. – Кругленький седой Николаич в стареньком, но чистом пуховичке, уютном шарфике, ласково посмеиваясь, выкладывал из матерчатой сумки продукты, которые принес на смену. Обычно консьержи заступали на сутки в восемь утра, но старик изредка делал любезность Анне Никитичне, приходил накануне. По-рыцарски безвозмездно.

– Да не могу я дома один! Тоска, ты ж сама, Никитична, понимаешь, – говорил он не раз, горестно вздыхая. – То кольнет, то стрельнет, то давление. А на люди пришел – с одним поговорил, другому ребенка на улице покараулил, собаки, мастера, гости к кому – в круговороте, среди народа нужность свою чувствуешь. Это ведь самое главное! Что ты нужен хоть кому-то. – И Николаич пускал слезу. Он вообще принадлежал к натурам сентиментальным, трепетным. Заботливого дежурного все в доме любили.

– Мы ж тут, в каморке этой, как в раю! И вода, и туалет, и плитка, и даже телевизор с каланхоэ. Рай, чисто рай! – вещал, бывало, добрый старик, когда кто-нибудь из жильцов пытался жалеть бедолаг, привязанных к вахте за копейки.

– Ну ла-адно, – кокетливо махнула ручкой Никитична. – Побегу. К сериалу еще успею. Спасибо вам, Василь Николаич. Я и вправду еле сижу. Бури, что ли, магнитные? – Анна Никитична надела вязаную беретку на правый бочок, посмотрелась в крохотное зеркальце над столом.

– Ах я склерозник! Обещание-то? Мясоедовы в Эмиратах – я у них цветы три раза обещал полить. Хорошо, вспомнил. Вы уж, будьте любезны, минуточку задержитесь. Я мигом. – Взяв маленькую барсетку, с которой никогда не расставался, протиснулся в дверь мимо яблокообразной Анны Никитичны, самой широкой частью тела которой оказывалась талия, и заспешил к лифту. На десятом этаже его уже ждали. Дверь открылась, лишь только старик подошел к квартире.